Мама спала у себя в комнате, и я отправился спать, в дождь спится.
Проснулся.
За окном ничего не изменилось. Тот же дождь, тот же свет, день как будто не наступил, заблудившись в тумане над Сунжей, за окном серело утро, дождь продолжался.
Я поспешил на кухню.
В дождь мама всегда печет блины с мясом, не знаю уж, почему. Хотя мама вообще любит печь – блины, оладьи, пирожки, печенье, жареные пирожки, а еще хворост. И все это очень и очень вкусно, особенно в дождь, или в мороз, да и летом нормально.
Я вошел на кухню. Трубочки, это с курицей и сыром. Треугольники с мясом. Квадратные с творогом. Ну, и обычные. Мама допекала последние, а я уже съел три трубочки, два треугольника, а с творогом я не очень люблю, но полил медом и съел один, чтобы мама не обижалась. В августе, когда созреют яблоки, блины будут с яблочным джемом, или с припеком, а если успеет брусника, то можно и блинный торт приготовить.
Мама подкидывала блины, переворачивала в воздухе, ловила на сковородку. Подпевала приемнику, «Музыка понедельника», хотя сейчас никакой и не понедельник.
Закипел кисель. Я люблю клюквенный, но чтобы не густой, а пожиже, пить чтобы. Снял с плиты кастрюлю, налил большую глиняную кружку. Кисель в дождь – то, что надо. Валенки еще бы надеть и сидеть….
– Баннер расправил, – утвердительно сказала мама. – Дотянул, да.
– Баннер как раз так и расправляют – в повышенно влажности. А лучше в дождь. Иначе они трескаются и облезают…
Мама промолчала, насыпала в турку кофе, поставила на конфорку, включила плиту.
Погас свет. То есть электричество кончилось. Я отправился в коридор проверять пробки, но оказалось, что с пробками все в порядке, я пощелкал рычажками, электричество не возобновилось.
– Подстанцию вырубило, – сказала мама. – Гроза, наверное. Через пару часов наладят.
Такое случается иногда, свет вырубается. Линия к нам хилая идет, еле живая, а если ветер посильнее, то частенько мерцает. То есть, то нет.
– Подождем…
Стали ждать. Мама кроила трусы, а я залез на чердак, лег на несущую балку и слушал дождь. Не то, что я такой придурок, что любит слушать дождь и искать в этом великий смысл, но в дождь случаются странные штуки. Если лежать долго и тихо, то можно услышать. Кто-то опускается на крышу. Тяжелее вороны, легче кошки, но ни кошка и не ворона – они в дождь не кажутся, да и другое тут, шлепается на шифер, бродит по крыше, шуршит. Отец говорил, что это водолей – то ли странная птица, то ли летучая мышь, непонятно. Если сидеть тихо, то услышишь, как водолей смеется. Это к удаче.
Я лежал, не шевеля пальцами ног и еле дыша, пытаясь услышать, но по крыше шарился только дождь.
Года три назад я покупал пенопластовые планеры, которые можно запускать из рогатки, я их запускал. А осенью перенес их на чердак и развесил на леске, а под новый год вспомнил, полез. Самолетики ходили по кругу, вспыхивали инеем, хрустели. Я тогда взял елочные гирлянды, развесил, и получилось, что самолеты виляют между ними. Красиво.
Показал Дрондиной, ей понравилось.
Показал Шныровой, сказала что фигня.
А сейчас самолеты висели, перепутавшись с гирляндами. Я хотел распутать, но потом вспомнил про водолея и полежал еще. Но никто не явился.
В час потемнело. Сумерки почти, у нас всегда дожди темные и глухие, книжку, что ли, почитать… Я спустился с чердака.
Мама зачехлила электрическую машинку и вытащила из угла старинный «Зингер» с ножным приводом. «Зингер» звучал совсем по-другому, словно в комнате заработал небольшой паровоз.
Устроился в кресле, взял «Ревизора». Мама подвесила на балку круглый стеклянный шар, похожий на маленький аквариум, налила в него воды и приладила над шаром свечу. Посветлело.
Фамильная вещь. Один наш предок был то ли миниатюристом, то ли иконописцем и нам по наследству досталось некоторое оборудование, а именно этот шар. Из тех времен, когда электричества еще не провели. А если водяную линзу чуть качнуть, по комнате начинает крутиться световой купол. А если запустить в линзу рыбку-петушка, то по стенам начинает ходить дракон.
– Свет включи, – сказала мама, не отрываясь от линзы. – Глаза сломаешь.
Я отправился на веранду за керосинкой. Люблю керосинки, от них приятный желтый свет. Сейчас нормально, часам к шести мрачно станет, надо запастись и проверить.
Дождь, кажется, усилился. У нас всегда так, дожди никогда не делаются слабее, лишь сильнее. Сильнее, сильнее, сильнее, а потом резко прекращаются, щелчком, раз – и готово, словно над тучами переключается солнечный рубильник. А пока, похоже, дождь рубильника далеко.
В дождь Туманный Лог гора. Остров. Сунжа разливается, вода поднимается выше моста и все, не пройдешь. Со стороны леса пробраться можно, но трудно, за лесом овраги, глиняные гривы и прочая ландшафтная архитектура, когда вода на плюсе, все это превращается в лабиринт. В дождь мы тут одни.
Керосинка висела справа от входной двери, на гвозде. Это традиционное место, она там лет сто пятьдесят висела. А слева от входной двери есть угол, раньше там стоял сундук с обувью, а теперь пустой сундук. На сундуке сидела мокрая Шнырова в дождевике и толстых отцовских броднях, Шнырова любит на сундуках.
– Если ваша собака чешется – обращайтесь к нам, – сказала Шнырова.
– Чего надо? – спросил я.
– Водное перемирие.
– Ой-ой-ой. Сегодня день Дрондиной.
– Да ладно, Графин, чего ты?
Шнырова выбралась из сапог, а они остались стоять. Шнырова вернулась на сундук.
– У вас тоже света нет?
– Нет.
– Линию, наверное, подмыло, – предположила Шнырова. – Теперь неделю будут чинить. Давай перемирие, а?
– А Наташу спросила?
Шнырова рассмеялась.
– Да Дрондиха не против.
– Ты с ней говорила?
– Да что с ней говорить-то? Это как с барсуком…
Я хлопнул в ладоши.
– А если она не захочет перемирия?
– Давай поспорим! – Шнырова вскочила на сундук. – Поспорим на…
Шнырова оглядела веранду, увидела спиннинг.
– На удочку! – указала Шнырова. – А я поставлю кофеварку. Если Дрондина сегодня не придет, то я проиграла!
Дрондина не появлялась. Шнырова ждала, вглядываясь и вслушиваясь в воду. Я проверил керосинку, зажег, накрыл стеклом. Ничего, горела.
– Это она нарочно, – сказала Шнырова. – Она услышала, что мы договорились – и специально не пришла. Чтобы я кофеварку проиграла. Это не считается!
Я не стал спорить, зачем мне шныровская кофеварка? Я кофе не люблю.
– Если глаза вот так расквасить, то можно увидеть дождевиков, – Шнырова расфокусировала глаза и стала пялиться в дождь.
Я знал про эту штуку, и тоже часто смотрел в дождь, расквасив глаза.
– В дождь еще водолеи летают, – сказал я. – Надо на чердаке лежать и их слушать.
Дождевики ходят, водолеи летают.
– Водолеи – это птицы дождевиков, – заметила Шнырова. – Это всем известно. Но дождь скоро кончится. Туман будет.
– Почему это?
Шнырова подышала на палец, протянула длинную руку, потерла стекло.
– Туман, – утвердительно сказала она. – Стекла жирные, перед туманом всегда такие. Так что завтра туман. Настоящий… Туманный лог. А ты знаешь, что… Проиграл!
Шнырова вскочила и едва не опрокинула керосинку.
Ага.
– Танкер «Жироглазка» пробивается через бурю!
Я сощурился и увидел, что действительно, к нам пробирается Дрондина. В плаще и в куске баннера поверх. На баннере, видимо, размещалась реклама оптического магазина, и по воде плыл зеленый глаз.
– Проиграл, Графин, гони теперь удочку! – потребовала Шнырова.
– Это же не считается, – напомнил я.
– Не соскакивай, Граф, проиграл – так проиграл, удочка моя!
Шнырова схватила спиннинг.
Дрондина с трудом гребла через дождь, он усилился, Дрондину словно отбрасывало волной, но она снова и снова старалась пробиться к крыльцу, я подумал – не кинуть ли ей веревку?
– Дрондина, держи сюда! – крикнула Шнырова. – Тут много вкусного!
Я ткнул Шнырову локтем в бок.
Дрондина причалила. Поднялась на крыльцо, сбросила с плеч глаз.
– Привет, – сказала она.
И тут же закончился дождь.
– Я же говорила, – Шнырова подула на палец.
У меня на мгновенье заложило уши от тишины. Мир обложился ватой, а еще через мгновенье вата начала падать с неба. На холм село облако, и мы оказались внутри.
– Я всегда правильно говорю! Заходи, Дрондина!
Дрондина вошла и села на ступени. Шнырова хотела что-то сказать, но я успел ее снова ткнуть локтем.
Помолчали.
– Вечерело, – сказала Шнырова.
Дрондина не ответила. Она держала в руках плоский пластиковый пакет. И мне и Шныровой, конечно, было интересно, что в нем.
– Если электричество не починят… – зевнула Шнырова. – Не знаю… Что делать? Хоть ежей иди гонять.
– Можно поиграть, – предложила Дрондина.
Дрондина достала из пакета коробку, «Цивилизация», так на крышке написано.
– Мы что, в детском саду? – хмыкнула Шнырова. – Ты еще в куклы предложи.
Дрондина покачала головой.
– У нас Камов в прошлом году учился, его отец военный, из Твери перевели. Так он говорит, что все давно такое гоняют.
– Точно, – согласился я. – И пацаны на продленке играют. Нормальна игра, короче.
– Мы и с родителями играли – хорошая игра, – подтвердила Дрондина. – Забавная…
– У меня на телефоне похожая, – перебила Шнырова. – Для детсадовцев – я же говорю. Лучше уж в «Уно».
– Да ты сама половину карт потеряла, как в него играть теперь?
– Если бы ты меня не доводила, я бы ничего и не потеряла!
Шнырова вскочила, вышла на крыльцо, стала пинать проплывающий мимо туман. Тепло. У нас теплые туманы.
– Ну, как хочешь, а мы с Графом поиграем.
Я поиграть всегда за, привесил под потолок керосинку, Дрондина опрокинула коробку, и мы стали раскладывать карты и фишки. Дрондина выбрала себе синие, я белые. Дрондина объясняла правила, они простые оказались, на самом деле на телефонную игру похожие.