– Ой…
Дрондина заметила первой, остановилась.
– Я так и знала, – сказала Шнырова.
Столб лежал на земле, провода болтались по воздуху, крутили туман.
– Надо стоять на одной ноге, а то убьет.
– Дура, ток с другой стороны подается, тут нет давно ничего…
Шнырова качалась на правой ноге.
– Это бобры, – рассуждала она. – Они прокрались к столбу, подгрызли его, столб упал, электричество оборвалось. Бобров много развелось. Когда едем в школу, вокруг дороги сплошные бобры. Вот и до нас добрались, ничего не поделаешь.
– Какие бобры?! – не удержалась Дрондина. – Мы на горе живем, а бобры в низинах, в болотах.
– Это горные бобры, – тут же ответила Шнырова.
– Горных бобров не бывает, – возразила Дрондина. – Не надо чушь всякую молоть.
Шнырова немедленно ответила:
–У нас в апреле полполеницы березовых дров исчезло, я теперь знаю, куда.
– Куда? – наивно спросил я.
– Она, – Шнырова указала пальцем. – Она дрова сперла и прикормила ими бобров!
Дрондина онемела от такой наглой выдумки, а Шнырова продолжала:
– Это же всем известно, Дрондиха всех прикармливает. Зайцев, шиншилл, бобров. Ей подморгни, она и волков прикормит, они тут кругами крутят…
– Я не прикармливала!
– Это не бобры, – сказал я.
Шнырова и Дрондина замолчали.
– Столб спилен, провода обрезали, – указал я. – Бобры здесь не причем.
Я почесал голову.
– Как теперь жить будем?
Спросила Дрондина.
– Быстро и недолго.
Ответила Шнырова.
Быстро и недолго.
Двое из Батарейного
Мама уехала по делам в Кострому, я ленился и немного скучал. Хотя я обычно не очень с мамой общаюсь, но все равно, уехала ненадолго и… Пустота. Машинкой пострекотать что ли…
Я зевнул, прикидывая, вставать или нет? Вставать не хотелось, лениться стыдно. Я потрогал голову, никакой температуры, никакого повода.
Встал.
Тут же настойчиво застучали в окно.
Я аж подпрыгнул.
Ни Шнырова, ни Дрондина в окно не стучат, у нас не принято стучать, разве что кто посторонний… Но у нас посторонние не часто.
И сейчас это был не посторонний, а тетя Света, мама Дрондиной. Оказалось, что Дрондина заболела. Ничего страшного, но остро, зуб, ночью, и так сильно, что Наташа не могла уснуть. И не помогает ничего, ни анальгин, ни цитрамон, ни спиртом полоскать. Вода. Если холодную воду держать во рту, то дышать можно. Так Наташа до утра и прополоскалась. Даже Бредик не мог вынести этих мук, и сначала выл в солидарности, а потом сбежал.
Надо в поликлинику. Такси не вызвать, идти попутку ловить – можно полдня прождать – после дождя дорогу размесило, асфальт полопался, трактор, да и тот по обочине. А Наташа на стены головой кидается, одна надежда на тебя… То есть на меня.
Понятно. Зуб это святое.
Я сказал, что через десять минут буду ждать у моста, пусть приходит.
Мама Дрондиной отправилась за Наташей, а я закрыл дом, выкатил из сарая «Дельту».
Мопед как обычно не заводился, но я привычно растолкал его под гору. У моста глушить не стал, перевел по рельсам на другую сторону, поставил на подножку, стал ждать.
Показались Дрондины.
Тетя Света с трудом вела под руку Наташу. Дрондина, лицо распухло, так что только нос торчал наружу, глаз не видно, если бы на улице встретил, не узнал бы. Кроме того, Дрондина оказалась закутана в странный… полушубок что ли. Нет, в старую серую кофту, мохнатую и пухлую. И в шапку. В натуральную кроличью ушанку, я такие на фотографиях старых видел.
Дрондина походила на шмеля. Хорошо, что ее не видит Шнырова.
– Наташу сильно знобит, вот мы и оделись, – объяснила тетя Света. – Лучше бы поскорее…
Поскорее, это понятно. Я забрался на мопед, Дрондина с трудом устроилась за моей спиной.
Поехали.
Асфальт действительно полопался. В прошлый наш со Шныровой заезд дорога была терпима, заплаты держались, но после большого дождя от битумных лепешек осталось мало. Да и трещины прорезались, так что пришлось держаться правее, по обочине.
Несмотря на габариты, Дрондина Шнырову в весе не особо превосходила, во всяком случае, рулилась «Дельта» не сильно хуже. И судьба была к Дрондиной милостива в тот день, во всяком случае, до Никольского мы доехали без приключений: ни собаки на нас не нападали, ни мотор не сталинградил, ветер и тот попутный. Порой, когда колесо влетало в ямину поглубже, Дрондина взвывала за спиной, а так сидела смирно, не валко.
Въехали в город.
Зубная поликлиника располагалась на дальнем конце Никольского, пришлось рулить крюком, по Вокзальной, чтобы полицаям на глаза не попасться. Повезло.
Поликлиника – в здании старого железнодорожного вокзала, древние акации и пахнет мазутом. Вросшие в землю колесные пары переделаны в скамейки. Пока я пристегивал мопед к забору, Дрондина пыталась бежать. Применил силу.
– По записи или с острой болью? – не глядя, буркнула тетка в регистратуре.
– С острой болью, – ответил я.
– Фамилия?
– Дрондина.
Она поглядела на меня с сомнением.
– То есть это она Дрондина, – указал я на Наташу. – Она больная. Сама не может говорить, я ее сопровождаю.
Дрондина промычала тюленем.
– Понятно, – сказала тетка. – Сопровождаешь, значит. Как фамилия?
– Дрондина Наталья Вячеславовна.
Тетка удалилась в картотеку.
В поликлинику вошла женщина с рыжим мальчиком под мышкой. Мне показалось, что мальчик был на поводке, но потом я понял, что это подтяжки. Дрондина и мальчик переглянулись и поняли друг друга.
Вернулась регистраторша.
– Нет вашей карточки… – тетка почесала лоб. – Как я вас оформлять стану?
Дрондина протяжно застонала. Рыжий мальчик тоже попробовал сбежать, но был привлечен за подтяжки бабушкой. Дрондина издала неопределимый желудочный звук.
– Нам плохо, – сказал я. – Очень.
– Ладно, примем по полису, – смилостивилась регистраторша. – Бахилы надевайте! И прямо по коридору, в крокодила!
– Спасибо!
Я купил бахилы, надел на кеды. Дрондина окончательно впала в больничное малодушие.
– У меня больше ничего не болит, – проникновенным голосом сообщила она. – Мне уже гораздо лучше…
Я натянул бахилы и Дрондиной и стал подталкивать ее по коридору.
– Почему крокодила? – ныла Дрондина. – Я не хочу в крокодила, она сама крокодил…
– Да-да, крокодил, – согласился я. – Сюда только таких и принимают, это же зубная поликлиника.
Дрондина остановилась и улыбнулась.
– А я себе шорты сшила, – неожиданно сообщила она. – Из плюша. Оранжевые.
– Все равно зубы надо посмотреть, – мягко сказал я. – А вдруг там…
Я взглянул на стену в поисках поддержки, и на помощь пришли плакаты «Воспаление надкостницы» и «Ортодонт – друг человека».
– Воспаление надкостницы, – я указал на плакат. – Хочешь до госпитализации довести?
– Нет… – прохрипела Дрондина.
Плакат впечатлял, я сам подумал – не пройти ли санацию на всякий случай? Лучше сейчас, чем потом зубы пилить.
– Тогда вперед.
Мы кое-как преодолели длинный темный коридор и оказались в квадратном светлом фойе, в нем имелось одно большое окно, три двери и кадка с фикусом. Номеров на дверях кабинетов не обозначалось, двери отличались картинками. На правой красовался Незнайка, на средней скучала Дюймовочка, на левой зеленел Крокодил Г, понятно.
Надо отметить, что художник, изображая этих героев, допустил некоторые вольности, похоже, определенные зубоврачебными обстоятельствами.
Незнайка выглядел, если честно, слегка не очень. Он вроде улыбался, такой широкой щербатой улыбкой, но никакой беззаботности в глазах не светилось. Незнайка, который так и не смог вернуться с Луны, который открыл магазин разнокалиберных товаров и стал успешен в бизнесе. А для души занимался любительской ортодонтией, о чем свидетельствовала блестящая дрель в руке.
Дюймовочка была печальна, казалось, что ей вырвали все зубы – и сверху и снизу, отчего щеки сильно впали. Лично мне показалось, что Дюймовочка грустит оттого, что отныне её придется питаться исключительно жидкой пищей, пыльцой, нектаром, росой. И, опять же, в руке у Дюймовочки сверкал шприц с синей жидкостью внутри.
Крокодил Г. Крокодил Г. напоминал тираннозавра. Болотно-зеленого цвета ящер, по виду недавно удравший из парка юрского периода, думаю, его и рисовали с этого фильма. В одной лапе Крокодил держал круг колбасы, в другой значительного вида клещи, больше походившие на столярные. А «Г» он был потому, что табличка с полным именем обломалась.
– Смотри, как здесь хорошо, – глупо сказал я.
– Да, – сказала Дрондина.
Кажется, у ветеринарной клиники «Базилио» и зубной поликлиники был один главврач.
И мы сели на ближайший диванчик.
В фойе дожидалось достаточно много народа, на диванчиках вдоль стен сидели больные, всего человек пять, не больше.
– У меня ничего не болит, – повторила Дрондина. – Поедем домой.
Из кабинета имени Незнайки послышался вопль. Дрондина сжала мне руку. Рыжий мальчик вновь попытался сбежать, но бабушка снова поймала его, и, от греха подальше, завела в кабинет.
– У меня зубы от нервов разболелись, – превозмогая муки, сказала Дрондина. – Это все из-за Шнырицы, она мне две ночи по стеклу гвоздем скрипела, я почти не спала.
Дрондина вдруг быстро-быстро задышала, я сходил к кулеру, принес ей стаканчик воды. Дрондина жадно выпила.
– Мать ее уехала, она и озверела…
– Тетя Валя тоже уехала?
– В Москву, у них разборки семейные… Вот что за человек, а? Сама не спит и другим не дает…Ничего, скоро у нее тоже зубы заболят, точно заболят. Потому ты думаешь, что она такая тощая? Жрет в два рыла, а не поправляется? Потому что у нее глисты! А все, у кого глисты, во сне скрипят зубами. И она скрипит! У нее все зубы сточены! И скоро заболят! Вот я посмеюсь! Ха-ха-ха!
Дрондина злорадно прохохотала, на нее никто не посмотрел.
– Вот я посмеюсь… – уже не так уверенно сказала Дрондина. – Посмеюсь над этой, посмеюсь…