– Психи ночью по крышам лазят, – пояснила она. – Они же там лунатики все. Какой нормальный это выдержит, когда психи на крыше? А Шныровым хоть бы что, они же сами ку-ку. Последний кусочек?
Я не отказался и от последнего куска.
– Да сама Шнырица все время на крыше сидит, но не с этой стороны, с другой.
Я, если честно, ни разу Сашу на крыше не видел. Хотя тогда с гитарой… Но не на крыше же. Хотя я бы не удивился, если бы и на крыше. Да ладно, я сам на крыше люблю поваляться, особенно в августе, когда звезды близко.
– А еще говорит, что я дура, а сама…
Наташа замолчала. Ага, понятно.
– Сама…
Показалась Шнырова. Откуда-то сбоку, не со стороны деревни, а из полей, с цветочком синеньким.
Шнырова. Дрондина. Дрондина. Шнырова. Калейдоскоп. Как светомузыка, едва успевает погаснуть розовый, как включается зеленый. От этого глаза в разные стороны.
Я думал, что сейчас Шнырова возьмется за свое обычное, для начала напомнит, что день сейчас ее, а потом… еще придумает, фантазий у нее на сорок лет вперед припасено. Но сегодня Шнырова не спешила набрасываться, бродила туда-сюда.
Новая сумочка. Вот в чем дело – на плече у Саши болталась яркая сумочка на длинном ремешке. Дрондина, конечно, сумочку заметила, и теперь слишком старательно на нее не смотрела.
Тщательно продемонстрировав сумку, Шнырова остановилась метрах в десяти от тополей.
– Графин, а вы что, правда, генератор купили? – спросила Шнырова, не глядя в мою сторону.
– Да. Электричества то нет, а маме шить надо.
– Ну да, папашка твой бензина наворовал на сто лет вперед.
Шнырова смотрела в сторону реки, нас словно не замечая.
– Я же говорю – дура, – прошептала Дрондина.
– Да ладно, у вас в сарае бочка двести литров, – продолжала Шнырова. – Можно подумать…
– И что?
– Да ничего, так и надо.
Шнырова направилась к тополям.
– Я же говорю, сперли – и хорошо. Моему папке на лесопилке за три месяца не выплатили, так он брус утащил, а они хотели полицию… Надо было две бочки стащить.
– Тебе что надо? – спросила Дрондина.
– У тебя теперь электричество, значит, будет? – не услышала ее Шнырова.
– Немного, – ответил я.
– Зарядиться-то можно?
– Да можно.
– А такой зарядишь?
Шнырова вынула из сумки планшет. Хорошей фирмы, дорогой, новый, в красивом кожаном футляре с блестяшками.
– Зачет машинка, – оценил я.
Дрондина скептически фыркнула.
– Ну да, – Шнырова небрежно протянула планшет мне. – Надо будет в город съездить, сериалов накачать. У тебя как мопед?
– Не на ходу, – ответил я.
– Ах, да… – Шнырова качнулась, сделала шаг ко мне, сегодня она больше напоминала ножницы, не циркуль.
Дрондина насторожилась.
– Ах да, – повторила Шнырова. – Ты же недавно… грузоперевозками занимался. Вот мопед и не выдержал. Треснул под непосильной ношей.
– Он утонул, дура, – сказала Дрондина.
– Лучше утонуть, чем возить на себе три тонны, это даже мопеду понятно.
Я думал, что Дрондина бросится, но она осталась сидеть под тополем, сорвала травинку, жевать начала.
– Да, да, это ужасно, – сказала Шнырова. – Я слышала, в магазин усиленные стулья завезли, из титана. Как раз ко дню бегемота…
Но и в этот раз Дрондина не бросилась. Что опять же необычно.
Шнырова удивленно зевнула. Я взял планшет.
– Папка прислал, – пояснила Шнырова. – Бабушка у курьера забрала.
– Двадцатник? – спросил я.
– Да папка столько в день зарабатывает, – ухмыльнулась Шнырова. – Он мне «айпад» хотел, но я сказала, что не надо, у нас с «айпадом» намучаешься, сам знаешь. Потом лучше, когда мы переедем…
– К бабке своей ты переедешь, – перебила Дрондина. – В психушку.
Шнырова замолчала. Она балансировала на одной ноге, размахивая другой.
– Никуда вы не переедете, – повторила Дрондина. – Ты с бабкой будешь жить. Планшетиком хвастает…
Шнырова переставилась на другую ногу, по-прежнему смотрела в сторону.
– А ты знаешь, почему ей купили планшет? – спросила Дрондина. – Потому что их отец бросил!
– Заткнись, – негромко попросила Шнырова.
– Нашел себе в Москве другую бабу, – с удовольствием повторила Дрондина.
– Перестань врать, Наташа, – сказала Шнырова. – Ты говоришь неправду.
Ого. Дело, похоже, плохо. Никогда не слышал, чтобы Шнырова Дрондину называла Наташей. Да уж.
Дрондина поднялась с травы и сжала кулаки.
Шнырова сделала еще шаг в нашу сторону.
– Я заряжу планшет, – сказал я. – Вечером можешь забрать, …
– К молодой ушел, к уборщице, – сообщила Дрондина. – А мамка Шныровская взбесилась и поехала мужу своему морду крутить…
– Наташа!
Я попробовал взять ее за руку.
– Да брось, Графин! – Дрондина вырвалась. – Что ты все дергаешься?! Хочешь, чтоб всем ровно было?! А всем ровно не бывает! Никак не бывает!
Дрондина подступила к Шныровой.
– Ничего, Шнырова, не переживай! – сказала она. – Алименты по почте присылают. Была козовщицей, станешь алиментщицей!
Я почувствовал, что сейчас. Сейчас Шнырова вопьется Дрондиной в горло. На щелчок. По-серьезному. До конца.
Я приготовился разнимать бойню.
– Саша и Наташа, – успокаивающе произнес я. – Давайте пойдем домой и все обсудим…
– Да нечего тут обсуждать. Отличные новости! Наша Наташа будет жить в психушке! Вот тебе и день бегемота!
Губы у Шныровой некрасиво задергались. Но она не прыгала. Так и стояла с сумочкой. Окостенела.
– Я пойду, – сказала Дрондина. – Сегодня же день Шныровой. Радуйся, Саша, веселись! Дерьмовая у тебя сумочка, Шнырова, папаша ее в метро купил, наверное. Или у бабы своей новой в ларьке взял, уцененку…
И Дрондина удалилась.
А Шнырова осталась.
– Я заряжу планшет, – сказал я.
Шнырова молчала. Она сняла с плеча сумочку и покачивала ей. А я не знал, что делать. Что говорить. Надо ли вообще говорить. И молчать глупо.
– Я вечером загляну, – сказала Шнырова. – Ты планшет мне заряди, хорошо?
Планшет я зарядил, но Шнырова не зашла.
Рыбный день
Река отцвела неожиданно быстро, к середине июля, зелень и муть сошли, вода сделалась более-менее прозрачной, и я решил, как давно собирался, сходить на голодную рыбалку. Один, без Шныровой, без Дрондиной, сам по себе, отдышаться от этих горок. Ну и рыбные запасы оценить, отец в конце августа приедет, пойдем на пару дней, наловим на сушку, в августе как раз рыба жирная.
Голодная рыбалка – занятная штука. Это когда берешь с собой удочку и котелок, выдвигаешься с утра, возвращаешься вечером, ешь то, что поймаешь. Ну, соли еще можно взять. А если ничего не поймаешь, то бродишь голодный и питаешься щавелем, хвощом и кипятком.
Я собрал спиннинг, взял блесен, воблеров и джигов, взял котелок и чайник, кружку, спички, мультитул, свернул пенку. Выступил в полчетвертого, до рассвета. Двинул к Сунже не по тропке, а напрямик, через луга.
Сунжа речка обычно песчаная, галька еще, берега пологие, травянистые, но если спуститься по течению на полкилометра, то встретишь выход глины. Этот пласт начинается еще на холме и тянется вниз, и через реку на другой берег, и километрах в пятнадцати пласт утолщается, там старый кирпичный завод, копи, залитые водой и тритоны. Как-то мы с отцом туда выбирались половить карасей, но один я не рискну. А в месте, где глина выходит к реке – лучшее для рыбалки место.
Так что я двинул к речке напрямую.
Трава разрослась, пробираться было трудно, впрочем, я прогулялся не бестолку, нарвал мяты, иван-чая, зверобоя и шиповника. Шиповник еще ни разу не дозрел, но я выбрал ранние кустики, на которых ягоды успели зарумяниться. У реки наломал черной смородины. Чаю попью. На голодной рыбалке чай без сахара, меда на нашем берегу нет, но если листьев смородины побольше кинуть, то кое-как сладко.
К воде вышел в полпятого. Глиняный берег метров на триста тянется, низкий, поросший хвощом и осокой. Глубина небольшая, у берега нет и метра, на середине поглубже, а дальше длинная галечная отмель. На отмели стадо пескарей, а у нашего берега окуни, которые их караулят. На окуней я и рассчитывал. Да, в июле рыба не очень злая, сонная от жары, сытая поденкой и ручейником, но окуни жадные, а у меня суперблесна.
Над водой уже не вихлялся туман, рыба проснулась и играла и на плесе, и у берега, я устроился на камне возле воды, закинул спиннинг. На первом же забросе последовала хватка, окунь сел плотно, и я без особого труда вытянул его из воды. Попался хороший, в две ладони, с небольшим горбом и жирными красными плавниками. Ап.
Рыбалка получилась что надо. Окуни брали разные, почти в каждую проводку цеплялись, от мелких матросиков в полтора пальца, до лаптей, с которыми приходилось возиться и осторожничать – леска хоть и японская, но тонкая, а окуни шутить не любят.
Мелких я отпускал обратно, крупных отбрасывал в хвощи подальше. Догадался, как ловить исключительно крупных – делал между забросами паузы минуты в три, чтобы успевали подтянуться, и подсекал. Часа за три накидал на берег два десятка.
А кончилось все весьма достойно – привлеченная суматохой, с плеса заглянула щука. Ударила в блесну, килограмма в четыре, и сразу свечка, и против течения, тряся башкой. Фрикцион затрещал, удилище согнулась, леска дзинькнула и ослабла. Жаль блесну.
Я собрал спиннинг. Немного посидел, глядя на воду и отбиваясь от проснувшихся комаров. Хорошо. Можно искупаться, или сходить след динозавра проведать, вдруг опять проявился? Или еще вниз спуститься, попробовать язя добыть, или судака. Хотя судаки лишь в низовьях Сунжи больше, но вдруг поднимется какой дурачок? Да и щуку крупную взять неплохо, давно пирога не делали. Или налима, для пирога хорошо налимью печенку… Но в июле налима поймать шанса никакого, вода слишком теплая, а хариусы с налимом любят похолоднее.
Я представил рыбный пирог с налимами, и немедленно почувствовал аппетит. Пора уху варить.