Очнулась вытяжка.
Поднос зачернел свежими пятнами.
Пустые строчки берестяного мартиролога требовали инфаркт миокарда.
Разнылись обе руки, разболелись подправленный нос, подкорректированные уши.
Проволока от сорванной пломбы царапнула запястье.
Достал из чемодана мобильник, положил на стол рядом с инкрустированным футляром.
Генерал нальет крепкозаваренный чай на четверть стакана, генерал расстегнет китель, генерал, усмехаясь, уйдет, не тронув на счастье фартовых свинок.
Мобильник и футляр с лупой — в чемодан.
Таракан во глубине бархатного склепа шевельнул сорокапятичленистыми усами.
Извлек из поросенка трижды уцелевшее от подносного аутодафе черно-бело-полосатое непарнокопытное, уже раз подарившее интересную дебютную идею, которая вдруг начала подтачиваться, рассыпаться, неумолимо разваливаться из-за самой себя, то есть по случайной причине наличия среди человеческих особей приблудного млекопитающего, обоснованно намекающего на возможную направленность пресловутой сентябрьской метки не только на сапиенса, но и на другое теплокровное, — никто не рискнет запечатлеть вскрытие пса, от жадности подавившегося костью с праздничного стола.
Таракан дернулся и вновь затих.
Обе малолюдные кассеты снова отправились на параллельный собачий просмотр.
Дистанционный пульт залихорадило.
Пузырь хватанул приглашенную таксу за ухо.
Умело раздразнил с балкона ротвейлеров, загорающих у бассейна.
Повис на доге.
Зафитилил новеньким портфелем в меланхоличного бассета.
Неуместные прыжки.
Капризный лай.
Оптимистическое слюноотделение.
Пофигистская дрема.
Хвостовые реминисценции.
Узнаваемые собачьи морды, экстерьеры, фортели.
Физические упражнения на свежем воздухе, сбалансированное питание, универсальные прививки, дозированные поливитамины шли на пользу игривым сукам и угрюмым кобелям.
Дуру-зебру — на распыл.
Тапок слетел в коридоре, продемонстрировав мигнувшему бра подошву с расплющенным прямокрылым.
Снова не раздеваясь повалился на нерасстеленную кровать.
За холодильником в сорокаместной оотеке готовились к скорому выходу в большой свет.
КРОТ ЭФИРА
С речки Ушаковки (правый робкий приток дерзкой Ангары), отделяющей культурно-исторический центр Иркутска от достопримечательной тюрьмы, в которой содержался белый адмирал (освободитель, вешатель, транжир золотого царского запаса), от Знаменского женского монастыря, с туристическо-обязательными надгробиями декабристов, не решившихся залить кровью столицу империи, с речки Ушаковки, давненько переименованной из Иды в честь патриота-купца, снорово поставившего на ней первую мельницу, прилетела дальнозоркая скопа из отряда хищников.
Потолок над кроватью слабо подсвечен коридорным бра через дверную полуоткрытость.
Недоуменно покружила над гладью безрыбного, с подогревом, бассейна.
Зудящаяся рука нарушила, прервала, закончила дикую, закольцованную нейронами погоню свистящей катаны за неуклюжим тиранозавром, огрызающимся короткими матюгами.
Украдкой писающий охранник чуть не свалился с бортика, выцеливая настойчивую птицу в рассветном небе трясущимся указательным пальцем.
Переход на кухню — цанги, вата, мазь.
Черно-стремительный промельк скопы исчез в сопках, проступающих на светлеющем горизонте.
Стакан холодной воды.
Тупой нож.
Лимон.
На берегу форелесодержащего Йеллоунайфа, безжалостно рассекающего золотоносные Северо-Западные территории перпендикулярно далекому экватору и впадающего в Большое Невольничье Озеро (сколько зазря утопло негритосов, отлынивающих от работы), в коттедже, построенном собственными мозолистыми руками, верный муж российской эмигрантки, уроженец провинции Саскачеван, лесоруб-любитель и прозаик-дилетант с дюдюктивным феминизированным уклоном, не торопясь приступал к ужину с рюмкой кедровой водки, наполненной до золотого (норма) ободка, и тарелкой сибирских пельменей, заправленных сливочным, холестеринонаграждающим, но вкуснейшим (еще бы)
маслом.
К старой парте, к привычной дыбе, дожевывая горький жесткий лимон.
Наполовину сделанный роман лежит разбитый по частям в пластиковых аккуратно пронумерованных разноцветных папках, в соседней комнате, на столе с дюжиной остроотточенных полумягких карандашей и стопой девственных, с плотностью 80 гр/см листов, ждущих продолжения творческого процесса.
Утомительное мерцание стенда с черным Гамаюновым углом.
Фальшивая тишина.
Насытившийся канадец, вдохновленный одиночной рюмашкой на священный акт (музы отдыхают), погрузился тяжеловесно в глубокое кожаное, с удобными подлокотниками и подголовником кресло и вынул из розовой папки № 1 развернутое посвящение обеим женам (разведенной, с ребенком, и русской, пока бездетной), бригаде лесорубов — финну, индейцу племени Сиу, вальщику с Полтавщины и американскому генетику, вытуренному из университета за публично рассказанный анекдот об однополых, совокупляющихся под картавое брюзжание зеленых лягушках. Также не забыт сосед, регулярно переплывающий с того берега за гвоздями. Жиреющий, жирующий, жуирующий редактор.
Лайка, стерегущая коттедж, и болонка с городской квартиры.
Панк, случайно заглянувший на огонек. Внебрачный, прижитый со сверхсисястой студенткой из Камеруна сын, отбывающий пожизненное за изнасилование овцебыка. Продавец жевательной резинки с ближайшей заправки.
Коммивояжер, впаривший сверхмощный пылесос, так ни разу и не использованный по назначению. Лейтенант конной полиции, доставляющий регулярно пьяное тело в пенаты.
Мать. Отец. Бабушка. Прабабушка. Дальний, проживающий в малопримечательном, захолустном, сибирском, трудно произносимом Ир-р-ку-у-т-с-ке родственник жены, подаривший сюжетную линию и обогативший текст экзотическими реалиями.
Проигнорированы священник местного прихода, укравший хохломскую солонку прямо со стола, и экс-любовница, юная белоруска, пострадавшая от реального (факт) отсутствия свободы слова на родине.
По новой — осточертевшая кассета за 11 сентября 2010 года.
В первой главе романа скороговорочно, не без галльского юморка, с интонациями эдгараповской обезьяны и конандойлевской собаченции, повествовалось о странной парочке, в одно прекрасное бодрое утро нарушившей сонный ритм тихого среднеамериканского (в смысле интеллектуального стандарта) городка.
Круглый диван.
Медвежья шкура.
Разбрасывание непонравившихся подарков на фоне захлебывающегося от избытка противоречивой информации ошалевшего теле-интернет-мира.
Недельный пожар на плавучей норвежской платформе.
Падеж крупнорогатого скота в Парагвае, вызванный падением вирус-метеорита неизвестного происхождения.
Безостановочное широкоамплитудное землетрясение в штате Невада, спровоцированное испытанием геофизической бомбы шестого поколения.
Дауноотмеченного подростка-сибиряка, обладающего способностью просверливать концентрированным взглядом невидимые при дневном свете дырки в черепных коробках людей с нехорошими помыслами и по причине этого вынужденного скрываться в гостеприимной Канаде от соотечественных ретивых служб, круглосуточно сопровождал двухметровый чурбанистый борец-евнух, потерявший достоинство в предвыборных скитаниях по минустридцатидевятиградусной тайге и питавшийся супом из собственных ушей и жилистым (отвратный запах, жуткий вкус) мясом побежденной в трехминутной схватке рыси, державшей в безумном страхе пол-района.
Катана под слюнявый визг улетает в правый угол, расколов напольную вазу с пальмовыми засушенными листьями.
Переодетые в индейцев сиу агенты Садового кольца, вооруженные отравленными спецсоставом бзик-стрелами и лазеро-наводящими луками, окружили несущего смерть подростка и тотемообразного евнуха.
Полиглот — надувной динозавр из тиранозавридов — раскалывает слева вторую дорогостоящую вазу с пальмовым сувениром.
Радиоуправляемые томагавки с четырех сторон, рассекая с мстительным свистом насыщенный смолой воздух, устремились к скорчившемуся мальчику.