пропала.
— Эмма?
— Кошка. Доктор сказал, что Эмма умерла полгода назад, а Клара говорит, она исчезла пару дней как.
— И что?
Монах пожал плечами:
— Черт его знает. Очередной заскок или его слово против ее. Кстати, она сказала, что морда широко улыбалась и качала головой.
Добродеев задумался.
— Воздушный шарик? — предположил он. — Рот до ушей, белые зубы и покачивается.
— Вполне. Когда она позвонила ему, увидев мужчину в кровати, он пришел с саквояжем. Зачем?
— Чтобы унести голову! А как он ее туда подложил?
— Я уверен, у него есть ключ от ее квартиры, он знает, что она принимает снотворное… как-то так.
— А если бы она не позвонила? Она же могла проснуться только утром?
— Вполне. Просыпается утром, а рядом на подушке воздушный шарик с нарисованной мордой. Тоже радости мало. Получается, кто-то ночью шляется у нее в квартире. Но, я думаю, доктор мог ее разбудить.
— Как?
— Позвонил и сбросил звонок. Раз, другой… Как вариант. Лично я так бы и сделал. И таблетками стал кормить, добрый доктор Айболит. Сказал, для памяти, а на самом деле неизвестно, что за дрянь. И напугал — заявил, что это серьезно. Тем более таблетки приносит сам, по-соседски. Боится, что она в конце концов сообразит про грабителя.
— Она же не видела его лица.
— Мы узнаем знакомого человека по жестам, наклону головы, походке даже в темноте. Рано или поздно она, возможно, поймет, что грабитель — это доктор, и задастся вопросом: а что это он тайком вывозил? И принимая во внимание ее общительность… сам понимаешь.
— Как-то все это… — Добродеев пожал плечами. — Притянуто за уши, уж извини, Христофорыч.
— Как же, как же, нога сломана, валяется на диване, плюет в потолок, выдумывает всякую фигню от скуки, да? Притягивает за уши, да?
— Да ладно тебе! Но согласись, Христофорыч…
— У меня нюх, Лео! — перебил Монах. — Ты же знаешь. Сколько раз я ошибался?
— Ну… — протянул Добродеев.
— То-то. Кроме того, это легко проверить.
— Как?
— Поймаем его на живца. Ты позвонишь и скажешь, мол, знаешь, что он сделал с женой. Прямым текстом. И добавишь, что свалить за кордон фиг получится.
— Я?
— Ты. Он знает мой голос. Позвонишь и назначишь встречу. Потребуешь денег. Как тебе? А потом напишешь статью.
— Ну в принципе я не против, — сказал Добродеев, подумав. — А откуда у тебя его номер?
— Взял у Клары его карточку, лежала в прихожей.
— А сколько требовать?
— Ну… не знаю. Тысяч десять зелени. Сколько тебе нужно?
Добродеев хмыкнул и спросил:
— А если он не придет?
— Тогда задействуем тяжелую артиллерию: нашего друга майора Мельника. Поделимся своими догадками и попросим проверить мнимую жену, только и всего. С понятыми из соседей, уж они-то ее хорошо знают. Но я думаю, он придет. До отъезда недолго, ему нужно как-то продержаться. Провернем операцию… как мы ее назовем, Лео?
— Операция «Шантаж»! И сразу материал в «Лошадь»! — загорелся Добродеев. Идея Монаха нравилась ему все больше. — Когда?
— Надо подготовиться, Леша.
Они просидели почти до утра: пили пиво и обсуждали операцию. Кричали шепотом, чтобы не беспокоить соседей, доказывали, спорили, попеременно стуча себя костяшками пальцев по лбу, доказывая глупость и несостоятельность идей оппонента. Добродеев пылал, Монах был благоразумен и осторожен. Около шести утра они достигли консенсуса.
— Подбиваем бабки, Лео. — Монах прихлопнул по столу ладонью. — Ты — пьяница и бомж, который видел. Ошиваешься во дворе, пьешь, знаешь всех соседей. Ты должен быть убедителен, чтобы доктор поверил — тебя легко… э-э-э… дезавуировать.
— Главное, чтобы он пришел!
— Он придет. Но есть разница, к чему он подготовится — к встрече с сильным противником или с пьяным бомжом. Сумеешь сыграть пьяного бомжа?
— Обижаешь, Христофорыч, я в институте играл в драматическом кружке, — похвастал Добродеев. — Кроме того, я могу принять для достоверности, хотя бы пива. От меня должно нести перегаром.
— Лучше на трезвяк. Съешь чесноку, тоже здорово шибает.
— А если он все-таки не придет?
— Придумаем что-нибудь еще. Время терпит пока. Позовем Мельника. Он хоть и дуболом, но с головой.
— Когда звоним? — деловито спросил Добродеев.
— Прямо сейчас! Настройся.
Добродеев достал телефон. Монах кивнул и сказал:
— Леша, ничего лишнего. Никакой отсебятины. Всего несколько слов, как договорились. Он должен тебе поверить. А он далеко не дурак.
Добродеев кивнул и стал набирать номер доктора. Выражение лица у него стало вполне идиотское: он скосил глаза к кончику носа, раскрыл рот и высунул язык — входил в образ. Монах только головой покачал.
— Але! — вдруг завопил журналист, и Монах вздрогнул. — Але! Дохтор, ты? Ага, тебе. Ты че, салага, думал, свалишь за бугор, и с концами? А хрен тебе! Хрен! Я все видел, усек? Как ты ее грузил! Я все время тут, вечером десять косарей зеленых на бочку! Или, блин, по-хорошему, или… Че? Сам пошел! Ах ты падла!
Добродеев недоуменно посмотрел на Монаха:
— Бросил трубку! Что делать будем, Христофорыч?
— Нормально, Лео. Он придет. Ты был очень убедителен.
— Откуда ты знаешь? Он же меня послал!
— Я бы на его месте пришел. Он сейчас как на иголках, под ним земля горит. С одной стороны — Клара, с другой — новый персонаж. Самое главное он услышал и знает, где тебя искать. Значит, берешь бутылку и садишься на скамейку в кустах. Клара сказала, там вечно сидят бомжи.
— А если скамейка будет занята?
— Не будет. Я их уберу. Сверим часы, Лео. Если не сработает, задействуем майора.
Около десяти вечера, когда стемнело и в небе показалась первая звезда, Добродеев в каком-то неаппетитном тряпье, в мятой соломенной шляпе, с водочной бутылкой, полной минеральной воды, уселся на заветную скамейку и приготовился ловить на живца. Монах сидел на детской горке в соседнем дворе с биноклем. Толку от бинокля было мало, но подъезд доктора, над которым горела лампа, он видел отчетливо.
Прошел час. Потом еще один. Добродеев прохаживался вдоль скамейки, садился, иногда ложился и время от времени прикладывался к бутылке. Доктора не было. У Монаха от напряжения заслезились глаза, и фонарь над подъездом начал мигать. Приходилось жмуриться, моргать и вращать глазными яблоками. Он нутром чуял, что прав, и теперь заново перебирал слова, интонации, взгляды и жесты знакомых персонажей. А доктора все не было. Окна его квартиры оставались темными, похоже, там уже спали. Лопухнулись никак? Он уже собирался свистнуть Добродееву, что, мол, все, сматываем удочки, как вдруг услышал негромкий крик. Монах прислушался: все было тихо. Помедлив, он побежал к скамейке, на которой мытарился Добродеев. В слабом свете лампочки он увидел, что журналист распростерт на земле, на нем сидит амбал в черной шапочке и пытается задушить, а несчастный журналист уже недвижим и нем. Монах недолго думая бросился на амбала сзади, стянул его с Добродеева, придавил изрядным весом и закричал:
— Леша, живой?
Мужчина в черной шапочке дотянулся до горла Монаха и сдавил. Он обрушил пудовый кулак ему на голову. Противник издал хриплый звук и обмяк.
Добродеев, страшно кашляя, поднялся на четвереньки, цепляясь за скамейку. Помог подняться Монаху. Они стояли над поверженным врагом. Добродеев спросил:
— Это он? Он меня чуть не придушил! Напал сзади — и сразу по голове! И главное, крикнуть не могу!
— Он появился из арки, — сказал Монах. — Хитрая скотина!
— Ты уверен, что это он?
Монах нагнулся и сдернул шапочку с головы мужчины. Посветил фонариком:
— Он! Василий Петрович. Поздравляю, Леша! Ты принял на себя первый удар. А теперь позовем майора.
— Христофорыч, а он живой? — озабоченно спросил Добродеев, нагибаясь над распростертым телом доктора. — Ты его здорово приложил.
Монах тоже нагнулся, прикоснулся к шее доктора:
— Живой! Звони, Леша.
Поднятый с постели майор Мельник был недоволен и не хотел никуда бежать.
— Майор, у нас убийца в руках! — рявкнул наконец Монах. — Или ты идешь, или мы звоним в полицию!
Майор, чертыхаясь, сказал, что выезжает…
…Клара Филипповна принимала их как родных, поила чаем и угощала печеньем с корицей. Она расспрашивала их снова и снова, переживая события последних дней.
— Это просто ужас какой-то! Он же такой прекрасный человек! — восклицала она сумбурно. — Бедная Светочка! А эта новая… все уже знают, она медсестра, у них давно роман. Они ее отравили морфином, Мире из пятой знакомый следователь рассказал. И закопали в лесу! И собрались бежать! Весь дом прямо жужжит! Приходил следователь, нас всех допрашивали. Мира говорит, что догадывалась, представляете? А я ни сном ни духом! Мы его так любили… А Лиза из восьмой говорит, что он вел себя как-то подозрительно. Теперь я понимаю, почему они мне не открывали. И голова, и морда за окном… Господи! Таблетки приносил, а у меня от них голова кругом, и прямая дорога в психушку. Получается, я видела не грабителя, а Василия Петровича… Ни за что теперь не буду смотреть ночью из окна. Ни за что! — Она потрясла головой. — Я вам так благодарна! Если бы не вы, Олег… Страшно подумать! Кушайте, мальчики, кушайте! Леночка страшно хочет познакомиться с вами и с Лешей, мы решили пригласить вас выпить пива в парке. В том самом павильончике, пожалуйста! Завтра!
Она смотрела на них умоляюще. Они переглянулись, и Монах кивнул…
…А вечером Монаху позвонил майор Мельник и сообщил, что в гараже доктора была заперта рыжая кошка и, возможно, это кошка старой дамы.
— Так что, если хочешь забрать, она там, — сказал майор.
— Понял, — обрадовался Монах. — Утром заберу. Спасибо, майор!
А спустя несколько дней «Вечерняя лошадь» напечатала обширный очерк Лео Глюка под названием «Роковая встреча», основанный на реальных событиях. «Волею судьбы я оказался замешан в самую гущу леденящих кровь событий…» — так начал известный журналист свой рассказ.