– На полярной станции у Воронина острова льды разорвало, а ты перед зеркалом изгибаешься, – сказала Наташка.
– Что?
– А то, что не изгибайся.
– А я тебя за ухо. Ты как со старшими разговариваешь?
– И не командуй, ты не наш шеф. У нас Нитка шеф! А ты нам никто.
Ниночка окатила Наташку, Леньку и Колю презрительным взглядом, холодным, как ледовитое море. Запела: «Четвертый день пурга качается над Диксоном…» – и пошла из комнаты прочь. С порога она успела сказать:
– Подумаешь, Нитка. Она очки носит, потому что у нее глаза – поросячьи.
– Певица! – закричала Наташка. – Кукла с закрывающимися глазами!
Высунув голову в коридор, Наташка высказала вслед Ниночке Вострецовой множество громких и разнообразных слов, из которых следовало, что некая Нитка в тысячу раз красивее и умнее Ниночки – не торчит целый день и клубе, учится только на «хорошо» и «отлично».
Ленька в этот скандал не вмешивался.
– Ты одессит? – спросил он. Коля ответил:
– Пли… – Потом он уселся на кровать, попрыгал на ней сидя. Сказал: – Это койка моя? Годится. Не люблю мягких. Я в самолете выспался. – И принялся вприскочку расправляться со своими вещами, поясняя каждое действие: – Чемодан под кровать. Пальтишко в шкаф. Шарф туда же. – Шапку Коля бросил вверх и слегка назад – себе за спину. Затем ловким способом ударил по шапке ногой, и она, перелетев через его голову, угодила в шкаф, прямо на полку. – Так в темноте и живете? – спросил он, зевнув.
– Почему в темноте? Коля кивнул на окно.
– Ночь, – сказал Ленька. – Полярная.
Коля принялся распаковывать плоский предмет.
– Ночью все кошки серы.
– Некоторые, – сказал Ленька.
– Все, – сказал Коля. – Ночью ничего не различишь. Я Арктику надеялся увидеть.
– Еще увидишь. – Ленька протянул Коле руку. – Я Ленька. Она – Наташка. Мы брат и сестра. Она, враг, без меня не может.
Наташка подошла к ним.
– Будто он без меня может. Тоже небось скучает. У нас еще братья есть, взрослые. В Норильске живут. А я одна дочка. Ленька меня беречь должен…
Коля наконец распечатал предмет, снял со стены картинку из жизни животных и повесил предмет на ее место.
– Подарок, – сказал он. – Отцу.
Предмет оказался фанерой, на которой был приклеен большой сушеный омар, крытый лаком, снизу нарисован белый корабль в зеленых острых волнах, а сверху написано: «Привет из Одессы».
– Сувенир, – сказал Коля. – Народное творчество моряков… – Посмотрел на омара долгим печальным взглядом, потом на Леньку посмотрел и сказал вдруг: – Хочешь, тебе подарю?
Наташка сунулась.
– Ты же отцу привез.
– Ему не понравится. Порицать будет… Маме тоже не нравилось.
– А почему он тебя не встретил? – спросила Наташка.
– Откуда ты знаешь?
Наташка напустила на себя таинственный вид, для чего спрятала руки за спину, глаза ее округлились.
– У меня талант такой…
Ленька велел сестре помолчать, настроил приемник на местную радиоволну. Комнату заполнил голос радистки Раи. В нем были усталость, тревога и даже обида.
– Гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, рейсовым самолетом прибыл, ваш сын Коля. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить?
– Болтать у нее талант, – сказал Ленька. – У нас тут все по радио сообщают. Всякое дело, всякую тревогу… и новости. Специфика северной жизни.
– Я – «Фиалка». Вызываю зимовку Дальнюю. К вам вылетел вертолет с акушеркой. Встречайте.
– Раиса дежурит. Мы их по голосу узнаем.
– А почему он меня не встретил? – спросил Коля. Ленька, пожав плечами, подкрутил настройку.
– Я – «Кристалл». Вызываю РУН-семьсот, – тихо сказал приемник. Ленька прибавил громкость. – Под нашей станцией разорвало льды. Трещины достигают пятидесяти – ста метров. Ощущаем толчки. Срочно высылайте самолет. – Голос «Кристалла» становился все громче и громче. Была в этом далеком голосе строгость и не было страха.
Коля Чембарцев, мальчик начитанный, представил в своем воображении, как ломаются льды толщиной с этаж. Отважные люди-зимовщики идут цепочкой к посадочной полосе, расчищенной от торосов. По пути они спасают приборы и оборудование. Лица у них суровые, подбородки, невзирая на стужу лютую, выдвинуты вперед, в глазах сверкает огонь отваги. Этот огонь освещает путь в их бедственном положении. Вода через трещины лезет из океана, как черное масло, вскипает и лопается черными пузырями. А вокруг! Будто громы грохочут – то ломаются льдины; с чавканьем и шипением расходятся они в ручные стороны. Умные полярные собаки стоят возле трещин и лают, предупреждая людей.
Наташка тоже вообразила себе полярную станцию, словно цветное кино. Ледяная глыба, жутко красивая, мерцающая по всему излому голубыми и зелеными искрами, а иногда фиолетовыми, медленно надвигается на оранжевые, высотой чуть повыше палаток, домики. Сейчас, сейчас она их сотрет. Собаки скулят, жмутся к людям. Жалко Наташке людей, которые очень торопятся. Жаль Наташке собак, которые не могут людям помочь и оттого скулят. Одна собака оказалась на оторвавшейся небольшой льдине и уплывает в черную страшную пустоту океана… А тут еще Колька Чембарцев стоит – подбородок выпятил.
– Ты чего подбородок выпятил? – сказала Наташка. – Там сейчас погибель, а ты – подбородок… – Снова представила Наташка уплывающую в океан собаку.
– А ты чего глазами крутишь? – сказал Наташке Коля. – Там сейчас героизм творится, а ты глазами крутишь.
Только Ленька ничего не сказал – не было Леньки в комнате.
Наташка и Коля выскочили в коридор. Ленька стоял в небольшой толпе ребятишек, в основном малышей, перед радиоточкой, укрепленной в коридоре на самодельной полочке.
«Четвертый день пурга качается над Диксоном…» – запел тонкоголосый, очень старательный хор.
– Завал, – сказал Коля. – У всего хора слуха нет. Ленька открыл дверь в музыкальную комнату. Крикнул с порога:
– У Воронина острова льды разорвало!
– «Четвертый день…» – пропел хор и умолк. Руководительница Лиля Ивановна включила приемник.
– Я – РУН-семьсот. Вас понял, – сказало радио в тишине. – Высылаем самолет для эвакуации… «Фиалка», запросите, как у вас с самолетами?
– Я – «Фиалка». Только что был рейсовый. Ушел в порт Тикси. Базовый вертолет вылетел на зимовку Дальнюю с акушеркой.
Хор шмыгнул носом. Мигнул голубыми глазами. А Ленька уже мчался по лестнице. Разве можно сидеть на месте, когда у людей беда? Я знал одного мальчика, который, прочитав в газете, что где-то случилось землетрясение, наводнение или переворот, начинал двигать и переставлять мебель. Родители, возвратись с работы, не могли узнать своего дома, зато знали, что где-то случилась беда. Отец мальчика надумал мебель приклеить к полу эпоксидной смолой, но мама мальчика не разрешила портить паркетный пол.
– Пусть двигает. Это ему полезно для общего и физического развития.
Ленька, Коля и Наташка мчались по большому, хорошо оснащенному спортивному залу. Они проскочили бы этот зал единым духом. Но в углу, опоясав живот полотенцем, здоровенный десятиклассник выжимал штангу. Он уже выжал ее и так стоял со штангой на весу, наверно, тренировал выдержку.
– У Воронина, – сказал ему Ленька в выпученные глаза, – льды под полярной станцией лопнули.
Десятиклассник опустил штангу на грудь, потом на пол и так шумно выдохнул, словно Ленька был мухой, которую нужно сдуть.
Ленька, Коля и Наташка вбежали в читальню. Тихо в читальне и мало народу.
– Читаете тут и ничего не знаете! – закричал Ленька то ли с ужасом, то ли с восторгом. – У Воронина острова льдину разорвало. Станцию заливает! – Он включил приемник.
– Я – РУН-семьсот. Вызываю Архангельск. Срочно высылайте самолет для эвакуации научной станции в районе острова Воронина.
– Вот! – сказал Ленька.
Читатели молча кивнули и принялись читать дальше. Коля посмотрел на их отрешенные лица. Кто в читальне в воскресенье сидит? Только самые невероятные книголюбы.
– Может быть, ты зря паникуешь? – спросил Коля. – Может быть, это и не смертельно? Подумаешь, льдина лопнула – на другую перескочат, и все.
Книголюбы снова оторвались от книжек. Они смотрели на Колю, как если бы он заблеял козлом или закукарекал. Ленька выхватил у одной девчонки книжку, схватил другую у мальчишки, толстого и лобастого. Составил книжки на столе впритык.
– Вот она, льдина. Понял?.. Вот она лопнула… – Ленька немного раздвинул книги. – Это еще ничего… Вот они начали расходиться. – Ленька широко раздвинул книги. – Это тоже пока ничего. Но вот… – Ленька принялся медленно сближать книги. – Это уже чего… – Ленька надвинул книги одна на другую, – И все. Понял?
– Понял, – киснул Коля. – Траурная музыка по всей Арктике.
Наташка положила рядом с книгами конфету и обертке.
– А это, – сказала она, – оторвалась от больших льдин маленькая льдинка и уплывает в океан. А на льдинке собака ЖУЛИК совсем, совсем одна.
– Жалко собачку. – Коля послюнил палец, прочертил им от глаза к подбородку. Развернул конфету и съел. – Собачек всегда жалко… – Заметив, что ребята смотрят на него с укором и недоумением, Коля принялся хохотать. Он хохотал так громко и так искусно – с бульканьем, с хрюканьем, с подвизгом, с подвывом, с переливами, – что Наташка захохотала тоже, и Ленька захохотал – не выдержав. А книголюбы сказали:
– Нечего вам тут хохотать, тут вам не комната развлечений.
– Баклажаны, – сказал Коля им всем. – Чувства юмора вам не хватает. В самый трудный момент нужно шутить. Это еще Архимед обнаружил – он из нашего города, из Одессы. – Коля помолчал и вдруг сказал ни с того, ни с сего: – Меня бы не отправили, если бы знали, что он меня лично не встретит.
– А почему с тобой мама не полетела? – спросила Наташка.
– Чего?
– Мама, говорю.
Коля отвел глаза и опустил голову. Ленька прислонил к Наташкиному носу кулак.
– Ух, Наташка. – Он прошептал Наташке что-то на ухо. Можно было расслышать только: «Она уже год…»
Наташка прикрыла ладошкой разинутый было для возражений рот.