«диги-дон!» — колокола
в храмах за рекой.
Даже ласточки и те
к старым гнёздам помнят путь —
почему любимый мой
в гости не зайдёт?..
Далеко любовь моя.
Как её увидеть мне?
«Стань же зеркалом!» — прошу
полную луну…
Провести с тобою ночь
или денежки сберечь?
Ладно, отдаю пять тысяч,
пересплю с тобой!
Хороша ты, хороша,
девушка с вязанкой дров!
Тяжела твоя вязанка —
тяжелей любовь…
Что ни день она спешит
на молитву в дальний храм.
Чётки у неё в руках
да записки в рукавах!
Месяц на востоке,
на западе — Плеяды.
Где-то между ними
любимая моя…
Говоришь: «Приду, приду!» —
Людям на смех, мне на стыд.
Ветер в соснах прошуршал
и умчался прочь…
Кто на светлый праздник Бон[147]
в круг не выйдет поплясать?
Только Будда деревянный,
медный, каменный!
Торопись на праздник Бон!
Все спешат на праздник Бон, —
даже души наших предков
вышли встретить Бон…
Кто не пустится плясать
в полнолунье, в праздник Бон? —
Только кошка, или ложка,
или идол глиняный!
Я мечты минувших дней
позабыл давно,
а теперь мечтаю лишь
о мечтах былых…
Станешь стройным деревцем —
я цикадой обернусь.
Крепко к деревцу прильну,
плача от любви…
И лягушек дальний хор
болью в сердце отдаёт,
и кукушка до утра
не даёт заснуть…
Я хотел бы тенью стать,
тенью лёгкою твоей —
и не жаль расстаться мне
с плотью навсегда!
Ты зачем принёс волчок?
Видишь, вишни зацвели.
Вот завертится волчок —
все цветы собьёт!..
Поздней ночью на луну
вместе с милой мы глядим —
и прекрасней во сто крат
полная луна…
На пруду лягушек хор
чуть заслышу — и тотчас
вспоминаю о былом,
о минувших днях.
У истоков ты живёшь,
я же — в устье той реки.
По теченью мне пришли
нежное письмо!
Если бы хоть раз во сне
ты ко мне пришла!
Ведь от сплетен лишь во сне
отдыхаем мы…
Хоть горит в груди моей
жарким пламенем любовь,
но любимой невдомёк —
дыма-то ведь нет…
Думы горькие мои —
словно стая облаков.
Ветер увлекает их
неведомо куда…
В гавань, на берег пришла,
проводить его пришла,
но от слёз не в силах даже
вымолвить «Прощай!».
Если хочешь, что ж, бросай
возле ложа кимоно,
только не бросай, смотри,
слов любви пустых!
Не стерпев сердечных мук,
в горы я ушёл, — но вот
уж и гор не разглядеть —
облака кругом…
Мы уходим вдаль,
и дороге нет конца,
нет конца пути.
Так и в небе облака —
нет пристанища у них…
На замок закрыла я
сердце нежное своё.
Ключик к этому замку
у тебя в груди.
Милую не встретил.
Мрак кромешный на душе,
и бреду я под луной,
будто бы впотьмах.
На крутой тропе в горах
не даёт мне куст пройти.
Отпусти, колючий куст, —
вечер настаёт!
Помогает нам луна —
не выходит из-за туч.
Где же ты? Скорей, я жду
в сумраке ночном!
Я прибрежная сосна.
Убаюкает — и вновь
будит тотчас же меня
ласковый прибой.
Скорбью платим мы — в вновь
наслаждаемся тобой.
О луна! Неужто ты
вечный наш удел?
Я у берега ждала,
не придёт ли милый мои,
но лишь сосны для меня
пели на ветру…
Высоко на склонах гор
растопило солнце снег.
Забурлили тут ручьи —
в Мисима текут ручьи,
чтоб красавиц городских
снеговой омыть водой.
Не пытайся проследить
облаков далёкий путь —
нет ему конца.
Человеческих сердец
столько в мире, что не счесть, —
словно радуги цветов
в капельке росы.
Как умру я, как умру,
кто заплачет обо мне?
Верно, чёрный ворон с гор,
только он один!
Этот чёрный ворон с гор, —
он не плачет по живым,
он над мёртвыми кричит,
пожирая их…
Вспоминаем что-то мы,
лишь о чём-то позабыв.
Нет, не надо вспоминать —
ты не забывай!
Нынче утренний туман
был безжалостен ко мне —
даже взглядом проводить
милую не дал…
И во сне, и наяву
о тебе мечты мои. —
Почему я от любви
не сгорел ещё?
Отплывающий корабль
может в гавань повернуть,
если позовут матросов
верные сердца.
В час, когда на всех сердит,
отыщи ручей в лесу
и в прозрачную струю
сердце окуни.
Возвращаются к корням
лепестки цветов.
Больше им уж не цвести
на своих ветвях…
Словно первый майский дождь,
ты для жизни воскресил
грёзы юных лет —
и, как чайка над волной,
мчится вновь душа моя
вдаль от берегов!