На многих перекрёстках и переходах он, остановившись, первым делом целовал меня в макушку, а я ещё тесней прижималась к нему — счастливая: вот он, здесь, рядом!
Мне казалось — мы пересекли полгорода. Но я была так счастлива, что Костя наконец рядом, что сидела бы в этой летящей машине бесконечно. Лишь бы лететь её заставлял именно он — мужчина-осень.
Потом Костя свернул с центральных трасс и некоторое время петлял переулками, пока не остановился у солидного высотного дома в два корпуса. Странно этот дом выглядел. Чёрное здание, уходящее ввысь, в вечернее небо. Чёрное, потому что светились в нём, по ощущениям — одиноко, не более десятка окон.
Костя стремительно вышел из машины и, вынув меня, полами куртки, насколько получилось, прикрыл от дождя. Звякнули ключи. «Ой-ёй-ёйкнула» противоугонка.
— Держись за шею, — велел Костя, и я поняла, что сижу лишь на одной его руке, на левой. Он быстро дошагал до небольшой лестницы, затем встал у подъездной двери и приложил к домофонной кнопке ключ из связки.
Где-то подспудно я ожидала, что в подъезде будет темнотища. Так и было, пока Костя не шагнул из мелкой влажной мороси в сухой подъезд, где тут же просторное помещение залило таким ярким и весёлым жёлтым светом, что я зажмурилась от неожиданности.
А Костя прошагал до лифта, где и поставил меня на ноги, тут же вцепившись в руку, будто боясь, что я немедленно сбегу.
Ошалев от происходящего, я последовала за ним. Лишь раз неприятной холодной струйкой мелькнула мысль: «Наверное, он привёз меня на чью-то квартиру — по договорённости пустую. — И бесшабашно сказала себе: — И что? Не всё ли равно — где? Я тоже его хочу!»
Мы вышли из лифта — и сразу очутились у двери. Я обернулась. Коридор — длинный и, кажется, ещё сворачивает куда-то. И больше ни одной двери на всей его площадке.
Костя с какой-то нерешительностью посмотрел на дверь перед нами, встряхнул связкой ключей, словно хотел убедиться, что они звенят, и посмотрел мне, стоящей, обеими руками схватившей его за руку, в глаза. Улыбнулся снова — так неуверенно, будто сомневался в том, что должен сказать. Но сначала всё-таки открыл дверь, распахнул её и сказал:
— Моя… Нет. Наша квартира.
Я снова ахнула, когда он в очередной раз неожиданно подхватил меня на руки и шагнул через порог. Не глядя назад, ногой отправил дверь захлопнуться. Щелчок.
Тихо и темно. Но не страшно. На его-то руках.
Восхищённая: «Наша — квартира?!», я осторожно подняла руку в темноте дотронуться до его лица. Костя вздохнул с видимым облегчением, спустил меня с рук и включил свет.
— Обувь пока не снимай.
Снова крепко держа за руку, он провёл меня пустой огромной прихожей, затем через пустынную просторную комнату, которую я не смогла рассмотреть, так как света Костя не включил, а в свете из прихожей видны были лишь стены и двери. Заметила лишь пустоту и гулкость всех помещений, которые проходили. Мебели — ни в одной из комнат. Потом оказались в коридоре. Изумлённая, я растерянно улыбалась и думала только об одном: «А ведь здесь нетрудно заблудиться!»
Вскоре очутились в комнате поменьше.
Костя пошарил по стене. Я на всякий случай зажмурилась, а когда открыла глаза…
В вертикальных нишах стены справа уютно горели небольшие бра в виде беспорядочно кучившихся шаров — жёлтых, коричневых и оранжевых цветов. Изголовьем (решила по расположению подушек) к той же стене стояла громадная кровать. На полу ковёр. У стены напротив бра — два стула и столик. На единственном окне — светло-коричневые шторы.
— Я сейчас. Осваивайся, — сказал Костя и куда-то ушёл.
Неподвижно стоя на пороге комнаты, я некоторое время слушала его уходящие шаги, а потом, сняв туфли, вошла. Оглянувшись, увидела слева от двери встроенный шкаф. Нога мягко утопала в длинном ворсе ковра, когда медленно, присматриваясь к комнате, шла к окну. Робко отведя одну штору, я выглянула в окно.
Тёмный двор с редкими машинами. Дом напротив выглядел куда веселей: в нём чёрных окон — раз-два и обчёлся. Да и машин внизу больше. Судя по запахам бетона, кирпичей и свежеструганного дерева, этот дом, куда меня привёл Костя, выстроен недавно, в отличие от соседнего, уже заселённого.
Что-то звякнуло — я обернулась.
Костя шёл ко мне в полутьме, оттенённой тёплым светом бра, прижимая к себе что-то поблёскивающее стеклом. Сообразив, я снова отодвинула штору и помогла ему поставить на широкий подоконник бутылку шампанского и два бокала. Потом Костя рассеянно похлопал по карманам так и не снятой куртки, бормоча: «Я же вроде взял?», а затем с победным: «Ага! Вот она где!» вытащил из кармана какой-то плоский пакет, с появлением которого пахнуло копчёной курицей. Я прыснула от смеха: курицу — в карман! Но отобрала у него и быстро развернула пакет, выложив поверх кусочки. А Костя налил по бокалам шампанское и подал мне один.
— За что начнём?
— За твой приезд? — предложила я, всё ещё смеясь и облизывая пальцы.
— Не глобально, — рассудительно сказал он, до невозможности довольный. — Давай такое — за нас! А потом — остальное! Помельче!
— А давай! Мне нравится! Только давай я сначала с тебя куртку сниму.
Перекладывая бокалы из одной руки в другую — так и не сообразив поставить их на секунды на подоконник, вместе стянули с него куртку, которую он просто бросил чуть не под ноги. Затем наши бокалы звонко вздрогнули, встретившись.
Всего остального не получилось. Едва мы допили шампанское, как Костя осторожно взял у меня бокал и поставил на подоконник рядом со своим. Руки сжал на моих плечах и коснулся моих губ. Я ощутила вкус не шампанского, а осенних яблок, которыми мягко пропахли его губы, и этот острый запах околдовал меня. Его — тоже.
Околдовал до немедленного действия.
Я вцепилась в его рубаху, лихорадочно вытаскивая её из пояса его джинсов. Он быстро, срываясь пальцами, расстёгивал пуговицы моего жакетика, одновременно продолжая жарко целовать меня, что-то шепча и ведя к кровати. Двигались не глядя, слушая и не слыша заполошное дыхание друг друга. Света бра было достаточно, чтобы видеть его глаза, которые переливались оранжево-золотистыми бликами. И это зрелище странно волновало меня, завораживало и заставляло не только не противиться его натиску, но и помогать ему, пока его сильные руки превращали меня в не всегда послушную куклу, которая сама вдруг ожила и хотела того же, что и её хозяин и повелитель.
Он как-то легко — одним движением — вынул меня из брюк. Ещё мгновения — кровать внезапно оказалась совсем близко — подтолкнула меня под колени, и я оказалась сидящей на постели. Костя поднял мои ноги и уложил меня. Чуть повела плечами, почувствовав неожиданную прохладу покрывала, но меня уже накрывало его телом, горячечным и желанным. Я обняла его за шею, приподнявшись и пытаясь дотянуться до его сладкого рта. А потом испугалась, не поднимется ли он уйти, и быстро обвила его талию ногами. Это движение заставило его выдохнуть мне в рот:
— Алёна…
А я поспешно гладила его по спине, по плечам и восторгалась двигающимися под моими пальцами кожей и мышцами сильного тела. И одновременно ловила губами его рот, жарко выдыхающий какие-то плохо различимые ласковые слова, потому что это мои слова, для меня, как и его рот теперь — моя собственность! Пусть стороной и слышала: «Моя, моя…» А тело выгибалось от бушующего внутри сладкого ада, горячего и вынуждающего плакать от восторга! И слышала шёпот Кости уже неразличимым, но взрывающим до самых глубин!..
… Лежала, вмятая его тяжёлым телом в мягкую постель, в полусне, растёкшаяся под ним, но отчётливо чувствующая, что он ещё не спит. Успели сбегать в ванную комнату, где пытались, хохоча, мыть друг друга под душем. Попытка не удалась. Потом вернулись в спальню — была попытка просто полежать, поболтать. Не удалось…
— Костя…
— Я сказал, что люблю тебя?
— Не помню. Но я тебя тоже люблю… А почему ты сказал, что квартира теперь наша? — сонно спросила я.
— Когда ты выйдешь за меня замуж, мы будем жить здесь, — пробормотал он над моим ухом. — Тебе здесь нравится?
— Нравится. А откуда…
— Алёна, я не спал сутки. Давай всё завтра?
— Давай…
Минуты я слушала его дыхание, которое становилось всё бесшумней, а потом заснула сама.
22
До вчерашнего дня я часто, пусть и мельком представляла, как это будет: Костя сделает мне предложение — и мы станем семьёй. Его дед как-то раз презрительно спросил у меня: «Поженитесь — собираетесь у его матери жить?» И, если до этого его пренебрежительного вопроса я не думала, где именно мы будем жить, тогда же, размышляя о нас, тоже мимолётно решила: у меня! А что? Моя комната на двоих — при том, что Костя пропадает на работе (ну трудно поверить мне, что он не будет работать!) целыми днями, это же огромное помещение! Проживём! И в не такой тесноте люди живут — и ничего живут. Главное — любить друг друга…
… Проснулась. Если б не лежала лицом к окну, даже не поняла бы, что на улице по-утреннему забрезжило. Встать и не пыталась: тяжёлая рука, лежавшая на моём плече, по-хозяйски придавила меня. Впрочем, и лежала я — почти под Костей. Он как будто во сне засомневался, что я буду спать рядом до упора, пока он сам не проснулся, и, явно чтобы не сбежала, запихал меня почти под себя. Так что я очутилась в тесной, горячей, но уютной пещере. Но мне и этого хватило: поняв ситуацию, я выпростала из-под одеяла руку и снова уснула, переплетя свои пальцы с его тёплыми, лежащими перед моим лицом, благо тянуться не надо.
Проснулась в следующий раз — можно уже разглядеть многое в утреннем свете, хотя по углам ещё таится тёмная мгла. Хм… И полегче как-то. Осторожно повернув голову, обнаружила, что Косте стало жарко: сейчас он лежал на животе, вытянувшись в струну и чуть задевая меня горячим телом. Задевая… Я уже полностью проснулась, чтобы попробовать прислушаться к его дыханию. Спокойное и глубокое. Значит, спит хорошо. Мягким, длинным движением я выползла из-под одеяла и сразу встала на ноги. Замерла, оглянувшись. Спит. Нет… Пошевельнулся. Мои губы сами разъехались в улыбке: Костя вздохнул во сне и перевернулся набок, полностью лёг на моё место. Спал он — полузакрытый одеялом. Наверное, замёрз, вот и потянуло его на гретое место.