— У меня есть ветчина и рождественский пудинг с прошлого года, так что давайте пообедаем вместе, — сказала миссис Поуп. — А то как-то нелепо получится — две женщины живут в одном и том же доме, а рождественский обед едят порознь. Я, правда, Рождество ничем особенным не отличаю, но ведь пожилым людям вообще нельзя объедаться, ни в праздники, ни в будни.
Летти не оставалось ничего другого, как выслушивать рассуждения миссис Поуп на ее излюбленную тему о том, что большинство людей питается чрезмерно. Это не прибавляло удовольствия к обеду, и Летти невольно подумала, как было бы хорошо, если бы она провела праздник у себя в комнате в доме мистера Олатунде. Веселая нигерийская встреча Рождества, конечно, включила бы и ее в свою орбиту, и она в который раз засомневалась, правильно ли поступила, выехав из того дома. Но первый день Рождества подходил к концу, а это сейчас было самое главное.
Радио предлагало на выбор комедию под гогот студийной аудитории, но слушать это у нее не было настроения, или рождественские песни, грустные по воспоминаниям о детстве, о тех днях, возврата которым нет. И она раскрыла книгу, взятую в библиотеке, и села почитать, подумав о том, как встретили Рождество ее сослуживцы по конторе. Потом вспомнила про Кенсингтонскую распродажу, которая должна начаться на другой день после Дня подарков, и сразу оживилась.
— Во все тяжкие пустился? — с необычной для него игривостью сказал Норман, когда Кен подлил себе вина в рюмку.
— Да! Хорошую еду — вот такую, какой нас сегодня угостили, — всегда надо приправить как следует. Вот так я считаю, — сказал Кен.
— Только бы потом не пожалеть об этом. — Норман не мог удержаться, чтобы не омрачить праздничный обед, ну хотя бы слегка. Ведь последний раз, когда он видел Кена, тот лежал пластом в хирургическом отделении больницы и такой был жалкий! А теперь, кажется, снова воспрянул духом с этой своей подружкой — ее имя Джойс, уменьшительное Джой, — которая не только весьма привлекательна на вид и прекрасная кулинарка, но еще и с небольшими деньгами и даже выдержала экзамен в Институте усовершенствования автомобилистов, что бы это ни значило. Следовательно, у Кена есть все основания для того, чтобы пускаться во все тяжкие.
Ладно, милуйтесь там у кухонной раковины за мытьем посуды, подумал Норман, сидя у камина, куда они чуть ли не силком усадили его, когда он предложил им для виду свою помощь.
— Кладите ноги повыше, — сказала Джой. — Вам надо отдохнуть, вы же труженик.
Норман подумал, что если уж на то пошло, так все они труженики, хотя он и Кен почти всю свою труженическую жизнь проводят сидя — Кен на месте инструктора по вождению машин, а он, Норман, за своим столом, трудясь над тем, что только ему ни подсунут. Тем не менее он был не прочь отдохнуть немного, особенно после сытного обеда, а смотреть на горящий в камине уголь всегда приятно и не надо думать, найдется ли у тебя нужная монета для счетчика.
— А где он все-таки живет? — спросила Джой, погружая руки в розовых перчатках в раковину с водой.
— Норман? Снимает спальню-гостиную где-то около Килберн-парка.
— И все один и один? Ему, должно быть, очень тоскливо.
— Многие так живут, — резонно отметил Кен.
— Все-таки Рождество… Как-то грустно.
— Но мы же пригласили его сегодня. А что еще можно сделать?
— Ты никогда не думал поселиться вместе с ним?
— Вместе с ним? Ты что, смеешься?
— Да не теперь! Но когда твоя жена, когда Мериголд… — запинаясь, произнесла Джой. Она до сих пор не привыкла к этому имени, и ей не верилось, что жену Кена действительно так назвали… — …когда она скончалась и ты остался один…
Кен насупился и замолчал. Пусть выложит все, что у нее на уме. Ах, вот как! Значит, он мог бы предложить Норману — своему шурину, с которым у него нет ничего общего, кроме того, что он, Кен, был женат на его сестре, — предложить ему поселиться вместе с ним? Подумать только, жить с Норманом под одной крышей! При одной мысли об этом бегут мурашки по телу, и, представив себе, как бы все это было, Кен улыбнулся, его начал разбирать смех, суровость прошла, и он игриво шлепнул свою будущую вторую жену чайным полотенцем.
Резвятся там на кухне, подумал Норман, услышав их смех, но не позавидовал им, так как его отношение к такого рода делам выражалось следующим образом: «Что кому нравится, а меня да помилует бог!» Кен высадил Нормана из своей новенькой канареечно-желтой машины у крыльца его дома, и Норман, вполне довольный судьбой, проследовал к себе в спальню-гостиную. На сей раз встреча Рождества прошла более или менее приятно, но таких увеселений, как сегодняшнее, с него хватит, и он с удовольствием предвкушал, что вернется в контору и услышит, как там все было у остальных.
В вагоне, возвращаясь из поездки к дочери с ее семейством, Эдвин чувствовал усталость, упадок сил и в то же время облегчение. Его, конечно, уговаривали погостить подольше, но он сослался на неотложные дела, так как после первого дня Рождества с довольно посредственно отслуженной мессой (без пения) и Дня подарков надо было приканчивать холодную индейку и унимать капризничающих ребят. Ему все это надоело. Зять довез его до станции, а остальное семейство поехало на представление для детей, где к ним присоединятся другие бабушка и дедушка и опять же куча ребятишек. Сборище будет очень веселое, но не в его «духе», как выразился бы Норман.
Вынув свою записную книжку, Эдвин проверил, что предстоит в последующие дни. Сегодня, 27-го, святой Иоанн Евангелист, и вечером — как следует, с пением, отслужат вечерню по другую сторону лужайки, в церкви святого Иоанна, это их престольный праздник, а тамошний священник — приятель отца Г. Далее, 28 декабря отмечается День Избиения младенцев, и надо постараться попасть в Хаммерсмит. Никто и не подозревает, сколько всяких служб на рождественской неделе, не считая первого дня праздника.
11
Они вернулись в контору второго января. Никому из них не нужен был День Нового года, чтобы прийти в себя после новогодней встречи, потому что в гостях никто из них не был, а ведь раньше, когда им приходилось работать первого января, они всегда ворчали. Теперь добавочный день праздника тянулся, пожалуй, слишком долго, и все четверо были рады вернуться на работу.
— Или на то, что называется работой, — как заметил Норман, откинувшись на спинку стула и барабаня пальцами по своему пустому столу.
— В это время всегда затишье, — сказала Летти. — К Рождеству обычно стараются разгрузиться.
— Чтобы расчистить стол, — многозначительно проговорила Марсия, вспомнив допотопную фразу, которая если и имела отношение к их теперешнему положению, то лишь весьма отдаленное.
— Да, возвращаешься на работу, а на столе пустота, — брюзгливо проговорил Норман. Теперь, когда первое любопытство было удовлетворено и он узнал, как другие провели рождественские праздники, ему стало скучно.
— А вот что получено, — сказал Эдвин, держа в руке отпечатанный на ротаторе листок. Он передал этот листок Норману, и тот прочитал его вслух.
— Заупокойная служба в память человека, который ушел в отставку еще до нас, — сказал он. — Какое это имеет отношение к нам?
— Я не знала, что он умер, — сказала Летти. — По-моему, это наш бывший председатель?
— Траурное сообщение было в «Таймс», — подчеркнул Эдвин. — Наверно, решили, что наш отдел должен быть представлен.
— Как они могут рассчитывать на это, если здесь его никто не знал? — сказала Марсия.
— Наверно, прислали на всякий случай — вдруг кто-нибудь захочет пойти, — сказала Летти своим обычным миролюбивым тоном. — Может, у нас есть такие, кто работал вместе с ним.
— Но это же сегодня! — с возмущением проговорил Норман. — Предупреждать за такой короткий срок! Когда же мы туда попадем? И как быть с работой?
Ему никто ничего не ответил.
— В двенадцать часов дня, — презрительно сказал Норман. — Прелестно! За кого они нас принимают?
— А я, пожалуй, пойду, — заявил Эдвин, посмотрев на часы. — Оказывается, служить будут в университетской церкви. Самое подходящее место для заупокойной службы по агностику.
— Вы эту церковь, конечно, знаете? Бывали там? — спросила Летти.
— Да, прекрасно знаю, — как бы между прочим ответил Эдвин. — Она, можно сказать, неконфессиональная. Всем должна угождать. Надеюсь, найдется там кто-нибудь, кто знает эту службу.
— Ну что ж, будем надеяться. А может, вы сами отслужите? — иронически осведомился Норман. Его раздосадовало, что Эдвин, казалось бы, без всякого на то основания, решил воспользоваться случаем и уйти с работы, но какие тут могли быть «основания», он вряд ли мог бы сказать.
Церковь все еще стояла в рождественском убранстве с чопорными пойнсеттиями и веточками остролиста в оконных проемах, но рядом с алтарем висело присланное из дорогого цветочного магазина некое изделие из белых хризантем, как бы подчеркивая, что сегодня церковь выполняет двойные обязанности.
Мемориальные службы не очень-то входили в круг интересов Эдвина, особенно когда они посвящались лицам, с которыми у него не было ничего общего, а если и было, то очень мало. Такие службы отличались от погребальных — похорон на его веку хватало: отец, мать, жена и многочисленная родня жены. Не было тут сходства и с реквиемом, это больше напоминало светский прием — элегантно одетые дамы в шляпах, в меховых шубках и мужчины в темных костюмах, в добротных зимних пальто. Как мало они были похожи на тех немногих провожающих, с которыми ему приходилось бывать на похоронах! Правда, время траура прошло, сейчас воздавали должное жизни и заслугам покойного, и в этом-то и было главное отличие этой службы от прочих церковных служб. Другое, весьма существенное отличие заключалось в том, что в этот январский день в церкви было тепло. Ноги Эдвина приятно обвевали дуновения горячего воздуха, и он заметил, что женщина, стоявшая перед ним, расстегнула воротник своей меховой шубки.