обна, а ведь есть люди и постарше ее, которые проходят разные науки в Открытом университете. Миссис Поуп знает одну женщину, ей уже за семьдесят, а она на втором курсе этого университета. Но у миссис Поуп всегда находятся такие, кто творит чудеса, и Летти мало-помалу стала избегать ее и старалась готовить еду, когда знала наверняка, что миссис Поуп на кухне не будет. Зачастую она сидела, затаившись у себя в комнате, и прислушивалась к тому, что делается внизу, пытаясь уловить запахи стряпни, хотя уловить их было довольно трудно, так как миссис Поуп жареного почти не ела, если не считать бекона. Летти ловила себя на том, что наливает себе вторую рюмку хереса, выжидая, когда миссис Поуп уйдет из кухни. Но она все же придерживалась старых своих правил: не пить хереса до вечера, так же как не читать романов утром, а это последнее правило было преподано ей школьной директрисой сорок лет назад.
Когда срок возврата книг по социологии истек, Летти с чувством вины, разочарованно отнесла их в библиотеку. Но, ведь уйдя на пенсию, человек должен радоваться свободе хотя бы первые несколько недель. Люди говорят: надо хорошенько отдохнуть, переделать все дела, на которые вы давно целились. Почему же она не может просто читать романы и слушать радио, вязать и думать о своих нарядах?
А что, интересно, делает сейчас Марсия, как ей живется? Жаль, что у нее нет телефона, по телефону было бы проще поболтать или условиться о встрече.
— Теперь вы можете путешествовать, — убеждали ее люди, и Летти приходилось соглашаться с ними, хотя ей трудно было представить себе эти путешествия — одна в туристской группе, потому что Марджори теперь занята своим Дэвидом Лиделлом. Включив радиопрограмму «Спрашивайте — отвечаем», она услышала вопрос об отпуске для одиноких и ответ на него, вызвавший в воображении группу общительных людей обоего пола, средних лет и пожилых и с общими интересами: ботаника, археология и даже «вина» (но не привычка пить в одиночку). Под конец она все же приуныла и не продвинулась дальше чтения рекламной брошюры, вроде Нормана, который собирался нырнуть под воду в поисках сокровищ у берегов Греции. Все ее сборы в путешествие закончились поездкой на уик-энд к дальней родственнице в город на западе Англии, где она родилась.
Эта родственница, женщина одного с ней возраста, встретила ее по-дружески, приветливо, и по вечерам они уютно сидели вдвоем и занимались вязанием. Летти уже давно привыкла к тому, что жизнь ее проходит без мужчины и что поэтому и детей у нее нет. Родственница была вдова, и она ничем не дала Летти почувствовать ее неполноценность. И все же, гостя там, Летти начала понимать, в чем еще она не преуспела. Раньше это никогда не приходило ей в голову, но, разглядывая семейный альбом своей родственницы, она вдруг ясно осознала, чего ей не хватает — у нее нет внуков! Вот в этом все и дело. Могла ли она вообразить такое много лет назад?
Вернувшись домой, она снова подумала, что надо как-то связаться с Марсией. И решила, написать ей открытку, предлагая встретиться в городе — позавтракать вместе или выпить чаю. Обмениваться впечатлениями о жизни на пенсии, пожалуй, рановато, но по крайней мере можно будет поговорить о том, как у них там все было в конторе.
Следующий раз Дженис пришла к Марсии через несколько недель после того, как та вышла на пенсию. Пора бы этой женщине обжиться и выработать какой-то жизненный обиход, думала Дженис. Ей, конечно, не хватает общения с людьми, того, что было в конторе. «Они», пенсионеры, часто жалуются на это, им не хватает раз и навсегда заведенного порядка, связанного даже со скучной работой. И все же Марсия сама говорила, что женщина всегда найдет чем занять время, и у нее есть дом, за которым надо приглядывать. У нее есть сад, а саду тоже не мешает уделить хоть капельку внимания, рассуждала Дженис, стоя на крыльце и глядя на покрытый пылью лавровый кустарник, почти закрывший своей листвой окно нижнего этажа.
Когда Марсия наконец нехотя открыла входную дверь, Дженис поразилась происшедшей в ней перемене. Она не сразу поняла, в чем, собственно, дело. Выйдя на пенсию, Марсия больше не утруждала себя тем, чтобы подкрашивать корни волос, и они выделялись белоснежной сединой на фоне жестких темно-коричневых прядей. Может, она нарочно их не красит и ждет, когда отрастут мягкие седые кудерьки, как у большинства пенсионерок из тех, кого Дженис навещает, хотя, зная Марсию, надеяться на это трудно. Ей бы надо остричь окрашенную часть волос и перейти на короткую седую стрижку, какую носят пожилые дамы. Дженис подумала, не сказать ли ей тактично, что в некоторых кэмденских парикмахерских подстригают пенсионеров по сниженном ценам. Нужно ли тут соблюдать такт? С такими, как Марсия, лучше всего действовать напрямик, и сейчас самое подходящее время для этого.
— Вы, наверно, знаете, что по понедельникам и вторникам с девяти до двенадцати у «Мариэтты» причесывают по сниженным ценам? — сказала Дженис самым сладким своим голоском. Эти пенсионеры — сущее наказанье, ведь многие понятия не имеют, какие у них права, не знают, что люди просто из кожи вон лезут, лишь бы помочь им!
— Я взяла в библиотеке листовку, и там все это написано, — раздраженно проговорила Марсия, и Дженис поняла, что ее выпроваживают.
— Имейте в виду, к нам в Центр всегда можно прийти, — сказала она, выходя на крыльцо. — У нас многие бывают — всё пенсионеры. Любят покуковать среди своих. — Может, это было неудачно выражено, потому что получилось довольно смешно. Представьте себе, все эти пенсионеры кукуют друг с другом. Иной раз так бы и спровадила их куда-нибудь отсюда. Муж Дженис Тони подсмеивался над ними, но над стариками смеяться нельзя, внушала себе Дженис. А Марсия даже не улыбнулась на это «кукованье» и ни словом не отозвалась, когда ее пригласили в Центр. Дженис вздохнула.
Марсия видела, как она села в машину и уехала. Теперешняя молодежь и шагу пешком не ступит, подумала она. И что это за разговоры о парикмахерских? Кому бы говорить, только не ей. У самой волосы пегие, пряди разных цветов. Марсия вообще не любительница ходить в парикмахерские, уже сколько лет там не была. Не то что Летти, которая каждую неделю туда забегала. Вот уж кто воспользуется сниженными ценами для пенсионеров… Марсия стояла в прихожей, чувствуя, как при мысли о Летти в ней закипает раздражение. Это главным образом из-за той молочной бутылки, но тут есть и что-то другое. Летти прислала ей открытку, предлагая как-нибудь встретиться. Очень нужно! Кто ее знает, что она еще может всучить при случае. Незачем и отвечать на эту открытку.
Летти ждала какого-нибудь ответа от Марсии на свое предложение о встрече, но не удивилась, так ничего и не получив. От людей быстро отвыкаешь, а те годы в конторе, когда между ними не было близких отношений, казались теперь такими далекими. Вместо ответа Марсии, хотя это не шло ни в какое сравнение, она получила письмо от Марджори, которая извещала, что приезжает в Лондон за кое-какими покупками и приглашает Летти позавтракать вместе.
Они встретились в ресторане при магазине на Оксфорд-стрит. Вот так Норман и представлял себе Летти за завтраком в первый день после ее выхода на пенсию. Как выяснилось, Марджори приехала в Лондон покупать одежду в приданое, что Летти сочла не только отжившим обычаем, но и не совсем подходящим для женщины, которой уже за шестьдесят. Но Марджори всегда считалась натурой романтической и всегда ухитрялась извлекать все самое лучшее из самых невыгодных обстоятельств. Марсия, вспомнилось Летти, и то питала «интерес» к хирургу, который оперировал ее, и каждый раз предвкушала очередное посещение больницы. Одна только Летти прожила свою жизнь без романтических увлечений, и предстоящее замужество Марджори просто не укладывалось у нее в голове. Хотя разочарование из-за краха ее планов на будущее уже прошло, разделить полностью восторги Марджори она все еще не могла. Но подать совет относительно выбора одежды всегда была готова, а это уже кое-что.
— Платье на мне будет голубое, крепдешиновое, — говорила Марджори, — и еще я хочу купить маленькую шляпку в тон.
— А по-моему, что-нибудь с широкими полями, — сказала Летти. В их возрасте лучше, чтобы на лицо падали мягкие тени, подумала она.
— Ты так считаешь? Да, правда! Я ведь не член королевской семьи, разглядывать меня не станут, да и не захотят. — Марджори рассмеялась. — И толп народа тоже не предвидится, все будет очень скромно.
— Да, конечно! — Свадьбы пожилых людей обычно так и справляют.
— Летти, а ты не обиделась?
— Обиделась, на что? — Такой вопрос удивил Летти.
— На то, что я не пригласила тебя в подружки.
— Конечно, нет! У меня этого и в мыслях не было. — Когда пожилые женщины вот так угождают друг другу, тут есть что-то несуразное, и она удивилась, что Марджори заговорила об этом. Уж если на то пошло, так подружкой она была на первой свадьбе Марджори. Неужели Марджори забыла об этом?
Но напоминать ей Летти сочла бестактным.
— Гостей у нас не будет, только мой брат в роли посаженого отца и шафером один приятель Дэвида, тоже священнослужитель.
— А у него есть какая-нибудь родня?
— Только мать — он единственный сын.
— Но мать на свадьбе не будет?
Марджори улыбнулась.
— Да ведь ей уже под девяносто, так что я ее не жду. Она живет в одной религиозной общине, ее взяли туда монахини.
— Там она и пробудет до конца дней своих? Что ж, хорошо придумано. — Оказывается, благочестие дает неожиданные преимущества, подумала Летти, и миссис Поуп, наверно, тоже собирается когда-нибудь переехать к монахиням.
— А как ты живешь, Летти? — спросила Марджори, когда в их разговоре наступила пауза. — Довольна своим новым жильем? Это, кажется, СЗ6, Хэмпстед?
— Ближе к западной части Хэмпстеда, — призналась Летти. Если б это был центр Хэмпстеда, она так бы и сказала.
— А по-моему, в Холмхерсте, как я советовала, тебе было бы лучше. Я еще могу тебя записать туда. Там наверняка скоро освободится место.