– Я устал каждый раз обжигаться до кости.
– О да! Твой дар и верно как огонь. Он может обогреть в мороз, а может и избу спалить, это уж смотря как с ним обращаться. Откуда он, не знаю, но я и про огонь не ведаю, откуда он, так что ж мне, отказаться от огня?
– Огонь не добрый и не злой… – пробормотал травник. – Да. Верно. Но почему слова? Откуда в них такая сила?
– Уж где ей быть, как не в словах, – ответил монах. – Ведь и в начале тоже было Слово.
– Но то был Бог!
– Иисус был тоже Сын человеческий. И умер он за наши грехи. Все мы, люди, – рабы Божьи.
Травник нахмурился.
– Не знаю, за чьи грехи умер Иисус, но уж точно не за мои, – сказал он. – А рабом я никогда не буду, даже рабом Божьим. – Губы его искривила усмешка. – Это значит, получается в таком разе, что я уже и не человек?
Отшельник покачал головой.
– Похоже, ты обречён ходить по грани между радостью и болью. Ума не приложу, почему из всех дорог ты выбираешь лезвие ножа. Ты хочешь помочь, но злишься на себя, помогая. Ты хочешь остаться, но уходишь. Имеешь дар и сам же его бросаешь. Хотя постой! – Монах встрепенулся. – Напомни мне ещё раз, как звали того, кто…
И умолк.
– Что? – Травник поднял голову.
– Амброзий… – прошептал брат Леонард и побледнел. – Ты говорил – Амброзий?
– А, тот… Да.
– Мерлин! – воскликнул отшельник, ошарашенно глядя на своего гостя. – Господи Исусе… Что, если ты и вправду угадал тогда? О небо, что за дар!..
Рыжий горько усмехнулся:
– Угадал не угадал… зачем душу терзать? Я всё равно не смогу вернуть ни своё имя, ни былую силу слов. Не получается.
– Мне думается, они сами придут. Правда, не знаю когда. Как вино выдерживают в бочках, прежде чем пить, так и ты оставил свою силу.
– Она не для меня! Я не могу с нею совладать.
Отшельник поднял голову.
– Зачем ты ищешь в ненависти то, что не нашёл в любви? – спросил вдруг он.
Травник опешил.
– Как это понимать?
– А вот так и понимай. Ты больше ненавидишь зло, чем любишь добро. Ты словно говоришь: «Примите, оцените, дайте мне ответ не в доброте, так в злобе», а вся загвоздка в том, что за добро не требуют награды.
– А разве я… требовал?
– Не мне судить об этом. – Монах пожал плечами.
Странник долго молчал, прежде чем опять заговорить.
– Так, значит, вопрос – кто враг моего врага…
– То не вопрос, друг мой. Там, на поляне ты нашёл ответ.
– Яд и пламя… – Травник запустил пятерню в свои густые волосы и собрал их в горсть. – Ведь сразу можно было догадаться!
Некоторое время они молчали. Забытый за беседой котелок напомнил о себе сердитым бульканьем. Вода, шипя, закапала в огонь. Брат Леонард поспешно встал, отгрёб дрова в сторонку и сыпанул в котёл овсянки из мешка. Задумался вдруг, вспоминая, и снова повернулся к травнику.
– Тот крест… он при тебе? Позволь мне взглянуть на него.
Он наклонился над столом, рассматривая с неподдельным интересом маленький Т-образный крестик прозрачного жёлтого камня.
– Солнечный крест… – пробормотал брат Леонард. – Хм…
– Что он означает? – спросил травник.
– Пока слуги Святой Церкви не пришли на эти земли, здесь поклонялись многим богам, но все эти люди так или иначе почитали Солнце. Кто-то сразу ли, после, но принял новую веру. Кто-то так и умер в старой. Но были и такие, кто не смог решить, за кем идти, из дня или ночи выбирая утро, из чёрного или белого – серое. Церковь этого не одобряет, хотя раньше относилась спокойно. Да, многое меняется. – Он задумался. – Сила, богатство… Мне кажется, в последнее время церковь тоже обрела немереную силу, и кто знает, чем всё это обернётся…
– А что вы сами на это скажете?
Тот пожал плечами:
– Нелепо отрицать, что Бог есть свет, и остановимся на этом.
– А янтарь? Почему – янтарь?
– Хм, янтарь… В этом я тоже вижу некий символ. Янтарь – ни камень, ни смола. Если бросить его в огонь, он потечёт и сгорит, но останется камнем в любом другом месте. Не могу объяснить, но, наверное, в этом всё дело.
– Грань, – пробормотал странник. – Опять грань. Лезвие ножа.
Он замолчал. Брат Леонард не стал его тревожить.
Снаружи незаметно начало темнеть. Поспела каша. Залив дымящую овсянку молоком, брат Леонард и рыжий странник сели за ужин.
– Что за деревни поблизости? – спросил травник, отодвинув пустую миску.
– Ближе всех Надэш. Зарад, Хунендоара дальше, а та, что ещё дальше на север, – Местякэн.
– Там есть кузнец?
– У Хунендоары кузница недавно задымила. А зачем тебе?
Не ответив, странник встал и натянул кафтан. Взял посох.
– Пойду я, пожалуй, – сказал он. – Спасибо за всё.
Брат Леонард молча смотрел на него.
– Пропадёшь, – сказал он наконец. – Дважды из графских подземелий не сбегают.
Глаза травника блеснули в свете огня.
– И всё-таки мне надо туда, – упрямо сказал он. – Теперь я должен разобраться во всём сам.
– Ну что ж. – Монах вздохнул. – Всё повторяется. Не впусти зла к себе в сердце, Лис. А теперь – иди с Богом.
– Прощайте, брат Леонард.
Откинув козью шкуру, странник шагнул в темноту и растворился в ночи.
Все раны зажили к утру. Мозоли на ногах, следы от оков, кровавые царапины расчёсов – всё затянулось, оставив чуть заметные следы. То был как будто некий тайный знак, и травнику подумалось, что Сила, брошенная им на каменной поляне, напомнила о себе. Отчасти он был рад такому повороту дела, отчасти же, наоборот, – обеспокоен старыми сомнениями. Уходя от брата Леонарда, он выпросил у него кус груботканого полотна, соорудил обмотки, и теперь сапоги были если и не впору, то, во всяком случае, не так велики. Ногам стало не только удобнее, но и теплее.
Оставив в стороне Зарад и Надэш, он выбрал Хунендоару и шёл всю ночь, сперва через поля, проваливаясь в снег почти по колено, затем набрёл на санную дорогу и дальше шёл уже по ней. Лишь раз, заметив в отдалении с полдесятка верховых, он углубился в лес и сделал крюк, пока топот, злые голоса и звяканье сбруи не замерли вдали.
К рассвету травник вышел к Хунендоаре.
Село дорога обходила стороной. Приметив кузницу на косогоре, травник отыскал ведущую туда тропу и двинулся по ней. Похоже, в кузне только-только начали работу – дымок вился из трубы струйкой неуверенной и тонкой. Слышался лёгкий перезвон молотка – как видно, починяли или налаживали инструмент. Травник потоптался у порога, обивая снег с сапог, и потянул за ручку. Дверь заскрипела, открываясь. «Всё повторяется, – подумалось ему. – Вот так же два месяца назад я подходил к одной очень похожей кузнице…»
Заслышав скрип, кузнец обернулся, и странник замер на пороге будто вкопанный.
– Збых! – ошарашенно выдохнул он.
Тот чуть не уронил молоток себе на ногу.
– Не может быть… – пробормотал он. Шагнул навстречу. – Ты?
– Я…
– Откуда? Как? Какими судьбами? Да впрочем, что это я… – Он вдруг засуетился, стянул передник и повесил его на гвоздь. – Пошли в дом.
– Ты погоди, – остановил его травник. – Может, не надо.
Кузнец насторожился.
– Ты что, опять вляпался? – спросил он.
– Есть такое дело, – признался травник. – Ружена дома?
– Дома? Как сказать! Замуж вышла сестрёнка моя, – усмехнулся Збых. – С того дня, как мы сюда перебрались, будто и впрямь проклятие какое с нас сошло. Помнится, Юхас уж давно на неё заглядывался, всякий раз, как мы к тётке наезжали, а тут, вишь, посватался… Да что мы всё обо мне да обо мне! Ты-то как? Где пропадал всё это время?
– Где только я не пропадал, – усмехнулся травник. – Долго рассказывать.
– Тогда тем более пошли ко мне. Работа подождёт.
Странник поколебался.
– А ты что, по-прежнему один?
– Да всё как-то не завяжется, – усмехнулся Збых невесело. – Да и девки нынче хрупкие, трещат… Ну что, идём?
Через час, потягивая чай с мёдом, он выслушал травников рассказ и после долго молчал. Поставил чашку на стол, поскрёб в затылке.
– Ну и дела… – сказал он наконец. – И что ты вечно лезешь чёрту в зубы? Граф, он, конечно, мироед, да ведь и его понять можно. Люди поговаривают, пока жена его не померла, он и не шибко лютовал. Это потом началось. Вот прихвостень его, Кришан, тот да-а… Была б моя воля, я бы сам его придушил. Ну и что ж ты теперь делать надумал? Или опять за киркою пришёл?
– Нет, – усмехнулся травник, – не за киркой я. За верёвкой.
– Йезус Мария! Верёвка-то зачем?!
– Надо, – уклончиво ответил травник. – И вот ещё что… – Он потянул из-под лавки свой посох. – Надо вот эту штуку малость переделать, тут и тут, – он показал, где. – И ещё вот этак…
Збых взял посох, с уважением взвесил его на ладони.
– Сделать-то можно, – кивнул он. – И верёвку искать не надо – вон, в сенях лежит. Да только зря ты это затеваешь. Уходить тебе надо, вот что я скажу. Не ровён час нарвёшься на графских холуёв, а там пиши пропало – не на кол посадят, так плетьми засекут, а то и чего похуже.
– Куда уж хуже.
– У Кришана выдумки хватит, он догадистый… Ты вот что, поживи с денёк у меня, а завтра уходи на юг, в Лидуш или лучше сразу в Копшу-Микэ.
– Нет уж. – Травник покачал головой. – Я у тебя не задержусь. Если меня схватят – это ладно. Но если и тебя в чём обвинят…
– Да я скажу: откуда ж мне было знать… – Он вдруг осёкся и посмотрел на странника. – Ох, господи… Жуга, ты только не подумай, что я…
– Да я и не думаю, – хмуро буркнул тот. – А только вижу, что и ты, как собака, уже приучился хозяйскую плётку любить. Уйду я, не бойся, уйду. Скажи только – сделаешь посох? Успеешь до вечера?
– Конечно! Конечно успею! – Кузнец встал и шагнул к двери, да замешкался на пороге. Обернулся. – Слышь, Жуга… – Он помедлил. – А ведь парень тогда вернулся.
– Я знаю, – кивнул тот.
– Так, значит, те волки…
– А это тебе знать ни к чему, – сказал тот, как отрезал. – И не зови меня Жугой.
– Почему?