Прямо перед ним было колесо — крутилось, скрипя и постукивая. Брызги воды летели, озаренные серебристым лунным светом, и там, над самою плотиной, ведьминым коромыслом висела не многоцветная, но белесая, как молоко, лунная радуга.
Жуга заколебался: если б знать наверняка, в чем тут дело!
Стук расшатанных ступиц, резкий, назойливый, не давал как следует сосредоточиться, отзывался где-то в голове гулким эхом, задавая странный, отчетливый ритм: «Та-та-та, та-та, та-та-та, та-та...» Жуга неожиданно понял, что повторяет его про себя, и содрогнулся.
Он не знал, что сказать — любой заранее продуманный наговор мог здесь в одинаковой степени как помочь, так и навредить. Нужны были слова. Много слов.
«Та-та-та, та-та, та-та-та, та-та...»
Ритм повторялся, раскатываясь дробно, гасил мысли. Он был главной частью старого колдовства, он был врагом, и его, во что бы то ни стало, надо было сломать. Жуга вдруг ощутил странное спокойствие и по какому-то наитию понял — решение верное.
«Колесо, колесо... Ко-ле-со, та-та, ко-ле-со, та-та...»
Жуга закрыл глаза, вздохнул и поднял руки.
Первые строчки наговора сложились как бы сами, дальше пришлось соображать прямо на ходу: останавливаться было нельзя.
Колесо — вперед колесо — назад
Знает скрип сердец правды-стороны
Каменей плечо — раздавить яйцо
Дорогим питьем не столованы
Не поймать в галоп уздечку
Не вернуть к истокам речку
Не связать не сломать —
Режьте сухожилия.
Стеблем пыхнет свеча
За раз степь отмечай —
Как ходил
Как искал
Что нашел
Теперь он открыл глаза, теперь уже ничто не могло ему помешать. Слова текли легко и свободно, как нижутся бусины на нитку. В них не было особого смысла, хотя каждое — и Жуга это чувствовал — было на своем, истинном месте, да и менять что-либо было уже поздно. Размер стиха скользил, скакал неровной лесенкой, меняясь через каждые несколько строф и в конце сходя на нет, куда-то пропадали смысл и рифма, прекращалось движение, и скрипучее мельничное колесо вдруг стало сбиваться, вращаясь неровными рывками; и вот уже не колесо задавало темп Жуге, а наоборот — Жуга колесу. С последней строчкой многолетний разгон вновь напомнил о себе, и Жуга вернулся к прежнему ритму, читая нараспев:
Обещай опять перья ощипать
Только вижу я — мы не встретимся
Ждут узлы ремней и укором мне
Где стучится кровь сохнет метина
И торопит буйный разум
Вспомнить сумрачное разом
Вспомнить запах травы
Обернуться к ясному
И излому луча
Без затей прокричать
Как ходил
Как искал
Что нашел
Жуга опустил руки и смолк.
Призрачная радуга исчезла.
Колесо остановилось.
Сперва не произошло ничего, лишь капала вода с мокрых плиц. Затем в ночной тиши вдруг послышался долгий протяжный вздох. Жуга поднял взгляд.
Стоящий перед ним был невысок и коренаст. Он походил на человека: руки, ноги, голова — все было на месте, и лишь короткая светлая шерсть, что покрывала его с ног до головы, не давала обмануться. Большие желтые глаза смотрели прямо, не мигая, и была в них какая-то долгая, почти что бесконечная усталость.
Послышался шорох. Жуга оглянулся и еле успел увернуться: Ила, босая, в мокрой, облепившей тело рубашке стремглав пробежала мимо, замерла на мгновение и бросилась мохнатому на шею. Тот улыбнулся — тихо, грустно, погладил ее по мокрым черным волосам и вздохнул. Ладонь у него была широкая, плоская, как лопата.
Наверху показался Олег. Покрутил головой и, завидев Жугу, торопливо сбежал вниз. Был он промокший до нитки и все никак не мог отдышаться — видно, бежал всю дорогу.
— Ты чего ушел и нам ничего не сказал? — пропыхтел он. — Девка переполошилась вся — меня растолкала, сказать ничего не может, только твердит: «Жуга, Жуга», да руками машет, а потом наружу как выскочит, и — бежать! Ну, я... Ой... — Олег вдруг осекся на полуслове, завидев незнакомца, и, присмотревшись, ахнул:
— Водяник!
Некоторое время они молчали.
— Так это он был в колесе? — шепотом спросил Олег. — Кто он ей?
Жуга пожал плечами, покачал головою устало:
— Не знаю...
— Когда-то он заменил ей отца, — громко сказал вдруг кто-то у них за спиной. Друзья вздрогнули и обернулись.
Геральт.
Его сутулая, затянутая в черное фигура возникла на берегу словно бы ниоткуда. Олегу вспомнилась их первая встреча — точно также ведун стоял тогда и молчал, разглядывая их обоих, невысокий, сухопарый, седой как лунь; за спиной — всегдашний меч. И лошадь, наверняка, где-то рядом околачивается...
Совершенно неожиданно для себя Олег разозлился. Сейчас он готов был драться с ведьмаком голыми руками, и чихать он хотел на его меч.
— Что ж ты встал? Делай свое дело, проклятый ведьмак!
Ведун покачал головой:
— Я не за вами.
— Не за нами?! — Олег оглянулся на девушку. — Ах, вот оно что... Ила... Нас не дорезал, так на ней отыграться решил? Оставь девку в покое!
— Ила? — вдруг переспросил Геральт и усмехнулся.
Олег набычился.
— Ну, да. Так ее зовут, понял?
— Ее зовут Мария, — вмешался неожиданно Жуга. — И вообще, помолчал бы ты лучше, пока все не испортил... — Он повернулся к Геральту. — Что скажешь, ведун?
Тот кивнул:
— Эльза-Мария фон Ротенвальд, старшая дочь и единственная наследница графа Вильгельма фон Ротенвальд. Девять лет тому назад она пропала в лесу совсем еще девчонкой, и вот...
— Тебя нанял ее отец?
— Да.
— Понятно... — Жуга потер подбородок и тоже умолк.
Ила обернулась.
— Спа... спасибо... — проговорила она и улыбнулась. В глазах ее были слезы. — Спасибо...
— Девять лет... — задумчиво проговорил Жуга. — Она, должно быть, совсем отвыкла от людей. Лес — ее дом.
— Она — человек, — сказал Геральт, подойдя ближе, — и место ей среди людей. все эти годы отец верил, что она жива, и искал ее.
— А ты кто такой, чтобы решать ее судьбу? — возразил Жуга. — Все эти годы водяной растил ее и заботился о ней. Спроси у него, надо ли ей уходить.
Заслышав, что разговор зашел о нем, старик-водяной поднял голову. Густые светлые усы раздвинулись, в бороде проглянула улыбка. Он кивнул, и выдохнул тихо:
— Да...
До Олега наконец дошло, что сегодня, видно, убивать уже никого не будут, но понять, что происходит, он все еще не мог.
— Эльза-Мария... — пробормотал он, растерянно глядя то на водяного, то на Геральта с Жугой. — Ничего не понимаю... Вы что, сговорились, что ли?
Шли минуты, и вдруг ночной лес осветился ярким трепещущим заревом; Олег обернулся поспешно и ахнул: мельница горела. В узком оконце жаркими багровыми язычками плясало пламя. Крыша уже занялась, еще миг — и щепа на ней запылала, шипя и потрескивая.
— Матушки мои!!! — Олег схватился за голову и суматошно забегал вокруг. — Мельница! Моя мельница горит!
— Это я поджег, — спокойно произнес Геральт.
Олег вытаращил глаза.
— Ты?! Зачем?!
Геральт пожал плечами.
— ЗАЧЕМ, я тебя спрашиваю?!
— Так надо.
— Надо?! — взвыл Олег и подпрыгнул в бессилии. — Чтоб ты сдох, проклятый ведьмак! Красного петуха! мне! у, сволочь! Не зря вас все ненавидят! Да что же это такое делается...
Жуга поднял голову и с минуту молча смотрел на пожар. Повернулся к Олегу.
— Пускай горит, — сказал он. — За эти годы стены так напитались злом, что и огонь все не вытравит... Пускай горит.
Мельница к тому времени уже пылала вся, целиком, словно большой смолистый факел. Даже не по себе становилось от того, как ярко горели отсыревшие бревна. Олег глянул на нее и как-то сразу притих. Шмыгнул носом, глянул на Илу, глянул на Геральта и опустился на траву, обхватив голову руками. По небритым его щекам текли слезы.
— Легко тебе говорить... — сдавленно сказал он. — А я... А мне... Эх! И откуда ты только свалился на мою голову? Откуда вы все свалились на мою голову?! Эх вы-ы-ы...
Ломая над лужами тонкий лед нового дня, по стылой осенней дороге шли трое. Два путника — рыжий и белокурый, шли бок о бок, третий — широкоплечий черноволосый детина, держался чуть позади, ведя в поводу гнедую оседланную лошадь. На лошади кто-то сидел: под несколькими слоями одеял угадывалась хрупкая девичья фигурка.
Слышался разговор.
— ...на развилке надо на север сворачивать, — неспешно пояснял Геральт, указывая рукою, — и добираться лучше окольной дорогой. Я через старый кромлех ехал, но вам туда лучше не соваться.
— Это где камни кругами стоят? — полюбопытствовал Олег.
— Да, — ответил вместо Геральта Жуга. — Я знаю...
— Слышь-ка, Геральт, — спросил вдруг Олег. — А этот, который приходил тогда... ну, кого ты зарубил... где он?
— Сгорел. Вместе с мельницей.
— Кто это был? Тролль?
— Тролль? — переспросил Геральт и поднял бровь. — Ты бы еще сказал — кобольд...
— А что я такого сказал-то?
— Это был Моргун.
— Мельник?! — Олег остановился и посмотрел недоверчиво на Жугу. Тот кивнул, подтверждая. — Ничего себе... Да видано ли дело, чтоб человек превратился в этакое вот страшилище?! С чего вдруг?
— Колдовство всегда отражается, — пояснил Геральт. — Кому-то заклятия уродуют душу, кому-то — тело. А некоторым — и то, и другое... Кстати, — он полез вдруг в карман и вынул браслет с камнем. Подбросил на ладони, протянул Жуге. — Твое?
— Мое, — облегченно вздохнул тот. — Значит, это ты взял... А я уж думал, что потерял его.
— Его просто так не потеряешь. На, возьми.
Жуга на ходу сунул браслет в котомку, забросил ее за плечи и некоторое время шагал молча, сосредоточенно о чем-то раздумывая. Посмотрел искоса на ведьмака.
— Геральт...
— Что?
— Этот браслет и камень... Что они такое?