— Нет... Разве только вот у отца Алексия...
— Ну, это ни к чему. Раз такое дело, оставайся покамест у меня. Денег не надо.
Жуга помолчал, отставил в сторону глиняную кружку с остывшим чаем и некоторое время сидел недвижно, о чем-то размышляя. Пожал плечами.
— Неудобно как-то...
— Да брось ты, все равно ведь бобылем живу.
— А сестра?
— А что — сестра? Она у меня девка с понятием. Считай, что я тебя погостить зазвал. Так что — лезь, вон, на полати.
Жуга, который впервые за весь день поел с охотой, теперь молча сидел за столом, прислонившись спиною к жарко натопленной печке. Глаза смыкались сами собой, говорить не хотелось, и спорить он не стал, лишь кивнул благодарно, лег, укрылся своим полушубком и вскоре уснул.
Збых еще некоторое время сидел один, задумчиво глядя в стол. По-правую руку от него, словно соринка в глазу, маячило что-то черное. Кузнец повернул голову и вздрогнул: показалось на миг, что рядом, на лавке свилась кольцами тонкая черная змейка. Збых похолодел, но тут же вздохнул с облегчением, припомнив, как Жуга за разговором зачем-то кромсал ножом узкий лоскут сыромятной кожи, и потянул «змейку» к себе. То был затейливо плетеный кольцом ремешок с узелками. Узелков было много — десятка полтора на каждой стороне, и почему-то Збых все время сбивался, пытаясь их сосчитать. Махнув рукой, он бросил эту затею, зевнул, перекрестился на образа и, погасив свечу, полез на печь.
Шорох шагов? скрип несмазанных петель в ночной тишине? дуновение холода? Збых не смог бы ответить, что именно его разбудило, но так или иначе, среди ночи он вдруг открыл глаза и больше не смог уснуть.
Едва лишь стемнело, со всех сторон сразу налетел ветер-баламут, разметая по полям сухой колючий снег, шуршал по крыше, царапался в окна, завывал дурным голосом. В избе у кузнеца было тихо и тепло. Мерцала огоньком лампада. Постель Жуги была пуста. Збых решил сперва, что приятель его вышел по нужде, но прошло пять минут, десять, и кузнец не на шутку растревожился. Он слез с печи, оделся и вышел на двор.
— Жуга! — позвал он. — Жуга, ты где?
Ответа не было.
У самого крыльца брала начало и терялась за воротами цепочка полузаметенных снегом следов. Обеспокоенный, Збых вернулся за шапкой, подпоясался, прихватил фонарь и рукавицы и двинулся на поиски.
Мело.
Закрываясь от ветра рукой и пригибаясь к самой земле, кузнец медленно пробирался вдоль темных, укрытых снегом домов. Изредка останавливался, светил фонарем — снег быстро сглаживал все неровности, но в деревне было от силы десять домов и всего одна улица, да и тучи меж тем разошлись, объявилась луна, и вскоре следы привели его к церковной паперти. Збых потоптался в нерешительности, хотел было постучаться, да вдруг раздумал, загасил фонарь и только после этого, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь, и проскользнул внутрь.
Жуга был здесь, хотя разглядеть его было трудновато — в трапезной горели только лампады да две толстых свечи в изголовье гроба. Было тихо, и в этой гулкой тишине неясным эхом расползался по углам негромкий отчетливый шепот. Збых похолодел, хотя сам не понимал, отчего: было в этом шепоте что-то такое, от чего кузнец тихо скользнул в темный угол и там затаился. Обитая войлоком дверь закрылась за ним мягко, без звука, лишь сквозняк тронул пламя свечей, и стоявший у гроба рыжий паренек ничего не заметил, всецело поглощенный своим занятием.
Жуга творил наговор.
Збых потом не мог вспомнить, сколько времени простоял он в этом закутке, тараща глаза в церковный полумрак. Сперва ничего не происходило.
Потом появился Свет.
Он возник ниоткуда — струистое блескучее сияние рождалось где-то в пальцах у Жуги, сгущалось, странной светлой тенью мерцая на фоне черноты. А потом...
Шепот Жуги смолк. Дымная тень вытянулась неровным облачком и теперь плыла уже сама по себе, направляясь к покойнику. Кузнец поежился — слишком уж быстро двигалась она, — а затем вздрогнул от неожиданности: показалось вдруг, что мертвец шевельнулся в своем гробу. Збых поднял руку — протереть глаза — и чуть было не закричал, сызнова их открыв: Вайда поднимался, медленными неверными рывками, руками ухвативши края домовины! Глаза его были открыты и пусты.
Крик свой кузнец удержал, хотя сам бы не сказал, как, но теперь уже поздно было скрываться: Жуга, заслышав шорох, обернулся.
— Ты?! — вскричал он, делая шаг навстречу. Рифмач с глухим стуком рухнул обратно. Пламя свечей дрогнуло, одна из них погасла.
— Я! — с вызовом бросил Збых и вышел из угла. — Ты что творишь, нелюдь, в божьем храме?! — Кузнец выпрямился во весь рост — угрюмый, жилистый. Его не так-то просто было испугать. — А я-то тебя к себе на дом...
Жуга обернулся на гроб, на кузнеца, снова — на гроб, и с искаженным лицом заметался меж ними двоими, словно зверь в капкане. Замер на миг, силясь сорвать что-то с руки — мелькнула знакомая кожаная полоска — и вдруг вихрем налетел на кузнеца, крича страшно и отчаянно. Збых, который двинулся было к нему, засучивая рукава, на миг опешил и сдал назад.
— Убирайся! — кричал Жуга, размахивая руками, словно мельница. — Я не смогу теперь ее сдержать, понял?! Беги, чтоб тебя! беги, пока не поздно!
Силой господь Збыха не обидел, как говорится — съездит по уху — дверей не найдешь, но рыжий паренек, гибкий и верткий как белка, и странные слова его до того ошеломили кузнеца своим натиском, что опомнился он лишь когда Жуга уже выталкивал его в раскрытую дверь. Опомнился — и заработал кулаками.
Лишь потом до него дошло, как странно, как нелепо дрался этот Жуга. Он метался, кружил, оборачивался некстати, пропуская самые глупые удары, тряс рыжей головой, цедил воздух щербатым ртом и вновь наседал, тесня Збыха то к двери, то вдруг — прочь от нее, а то и вовсе — куда-то в сторону. Пред взглядом кузнеца мелькали руки, ноги, безумные глаза его, и почему-то все время казалось, будто что-то, дымно сверкая, маячит за его спиной...
Збых помнил миг, когда изловчившись, сбил противника с ног и склонился над ним, занося кулак, но тут в глазах вдруг блеснуло серебром, что-то бухнуло в затылке, шею пронзили сотни ледяных иголочек, и бешеным галопом рвануло сердце из-под ребер.
После не было ничего.
...мрак...
...голоса во мраке...
...словно в глубоком-глубоком колодце...
... ... ... ... ... ...
... ... ... ... ...
... ... ... ...
... ... ...
... ...
здесь
кто
?
кто
здесь
... ...
...вверх...
... ... ... ...
...кто здесь...
...кто здесь...
... ... ... ...
...вниз...
... ...
...
.
«Пусти...»
«Кто ты?»
«Я... я...»
«Кто ты?!»
... ... ...
Мягкие лапки скользят по щеке.
Ледяные сосульки коготков.
Искры в глазах.
... ... ...
«Впусти меня!»
«Я... не могу...»
«Отпусти меня!»
«Не могу!»
... ... ...
«?»
«!»
Пушистая лапка скользит вниз по шее... Холод в затылке.
Густой, непроглядный мрак. И кружится... кружится...
! впусти меня!
кто ты?!?!?!? кто ты
впусти меня!?!?!?! впусти меня
кто ты?!?!?!? кто ты
! впусти меня!
!янепомнюнепомнюнепомнюнепомню!
... ... ...
«Збых!»
«?...»
«З Б Ы Х!!!»
«!!!»
Теплая ладонь коснулась лба, темнота вдруг раскололась двумя белыми вспышками, веки поднялись и тут же опустились снова — свет был слишком ярок. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем Збых смог нормально видеть.
Он лежал у себя в избе, возле жарко натопленной печки, укрытый до самого подбородка одеялом. За окном давно уже рассвело. Збых приподнялся на локтях и тут же повалился обратно на подушку — так сильно вдруг закружилась голова. Поднял руку, непослушными ватными пальцами коснулся лица.
— Лежи, не вставай, — послышалось откуда-то сбоку.
Збых повернул голову.
Рядом сидел Жуга.
— Что... со... мной?
— Потом объясню, — буркнул тот, вставая.
Он взялся за ухват, сдвинул печную заслонку и с головой залез в устье. Вытащил небольшой, накрытый крышкой глиняный горшок, поставил его на стол, отцедил через тряпочку.
— На, подкрепись, — протянул он кузнецу дымящую кружку.
Збых пригубил взвар, подул, остужая, и отпил глоток. Топленое молоко с малиной и еще какими-то травами. Он выпил все и протянул пустую кружку. В горле по-прежнему было сухо.
— Еще...
— Хватит пока, — рассудительно сказал Жуга, принял кружку и поставил ее на стол.
На руке ощущалось что-то жесткое. Збых поднес ладонь к лицу. Левое запястье оплетал тройным кольцом давешний кожаный ремешок с узелками.
— Что... это?
Жуга перехватил его вопросительный взгляд и нахмурился.
— Оберег. Так надо... Я тебе потом все объясню, а пока — не снимай его. Нипочем не снимай, слышишь?
Накатила дремота. Веки смыкались сами собой.
— Что... ты... натворил?
Жуга помолчал.
— Зря ты нынешней ночью за мной увязался, — наконец, неохотно сказал он. — Ну да ладно. После будем думать, что к чему, а пока — спи. Как ты себя чувствуешь?
Збых сглотнул.
— Зуб болит.
Жуга вздрогнул и промолчал.
— Эй! Жузга! Погоди...
Жуга обернулся.
Вниз по улице, следом за Жугой чуть ли не бегом спешил какой-то дородный незнакомый бородач, поравнялся и остановился перевести дух.
— Уф... Совсем запыхался! День добрый.
— День добрый, — кивнул в ответ Жуга. — Меня звал, что ли?
— Ага. Я...
— Ну, так меня Жуга зовут, а не Жузга... Чего кричал-то?
— А, ну извиняй, если обидел ненароком... Ты ведь вроде как травник, а?
— Ну, положим, да.
— Дело у меня к тебе. Ведь раз ты, парень, травник, то и в заговорах там разных тоже смыслить должон. Ты ведь не при деньгах сейчас?