Искорки огня, вспомнилось вдруг ей, малые крохи силы... Она посмотрела на Жугу и почувствовала, как по спине забегали мурашки. Если они — варяг, цыган и ученица колдуна — лишь искорки в ночи, то кто же он, этот нелепый рыжий странник, вышедший за них на бой?
А в следующий миг пришли Они.
Нападавшие стали видны внезапно — словно вдруг подняли заслонку, доселе их скрывавшую. Их было много, бесконечно много — самых разных существ. Казалось, сам воздух ощетинился когтями и клыками. Бились крылья, кривились слюнявые пасти. Зерги не знала, куда смотреть, да и не хотелось ей смотреть — ей страшно было смотреть на этот жуткий, нескончаемый поток. Где, когда, зачем и кто их сотворил? Или...
Или они были всегда?
Взор не мог оторваться от этих полчищ: была в их уродстве какая-то чуждая, дикая и ужасная красота — бесконечной ярости и страха, ибо, в конце концов, от чуда до чудовища тоже всего один шаг...
Посох Жуги взметнулся, принимая удар, и первые ряды врагов исчезли, сметенные огненным ветром. «Я — четвертый ветер!» — вспомнились девушке слова рыжего странника, а в следующий миг костер начал угасать. «Огня!» — не оборачиваясь, страшным голосом вскричал Жуга. Яльмар огляделся суматошно, метнулся в угол, схватил в охапку корзину с углем и вывалил в костер почти половину.
Зерги не помнила, сколько времени длился бой, помнила только, как Жуга вдруг пошатнулся, и тварь — маленькая, не больше крысы, но с огромной разверстой пастью — прыгнула ему на спину...
Больше она не думала. Арбалет сам взлетел к ее плечу, стрела настигла бестию в прыжке и унесла прочь, в темноту.
— Не смей! — Жуга обернулся, и встал, отбиваясь, огромный, страшный. — Это... моя... битва! Или хочешь... погибнуть тоже?!
Но было поздно — Яльмар одним большим прыжком достиг южной стены, через которую валом валили все новые и новые монстры, руна грома блеснула на лезвии топора, и в следующий миг викинг с диким криком «Один!!!» врубился в самую гущу врагов, разя направо и налево.
А через миг оглушающе хлопнул бич, сметая тварей с северной стены.
Отступать было поздно: они стали четырьмя.
Порывы западного ветра, крутящийся огненный посох, бросок и отскок, удар за ударом туда, где никто не ждет...
Тяжелый и страшный удар ледяного топора с бескрайних северных равнин, сполохи на лезвии, вечная стылая вьюга-пурга — костенелые пальцы, мороз до костей, до кончиков...
Гибкий перехлест южных ураганов, танец змеи и хлыста, черный завиток хвостатой бури, срывающей крыши с домов и секущий глаза песчаной плетью пустыни...
Восточные грозы, косой завесою летящий ливень белых стрел и молний, что таятся в черном колчане...
Ветер! холодный чистый ветер собирал свою жатву!
Где-то там, внизу, мелькнуло белое пятно поднятого паруса: в портовой гавани корабль снялся с якоря. Ганзейцы уходили в шторм. Жуга усмехнулся. Камень на его браслете пылал. Восьмилучевая звезда — роза ветров; они сами выбрали свою судьбу, сорвав ее с браслета. Этот корабль не утонет, ему суждена другая судьба. Ему долго не увидеть берегов.
Очень долго.
Может быть, даже — вечно.
Жуга крепче сжал свой посох, смерил прищуром глубокие пасти и вновь обернулся к стене.
Они стояли у огня на вершине башни, плечом к плечу, отбивая атаку за атакой.
Четверо.
Вместе.
И почему-то на сердце у них было очень легко.
В старом доме на улице жестянщиков, в маленькой комнатке под самой крышей проснулся мальчик. Он долго лежал без сна, с замиранием сердца прислушиваясь к грохоту за окном, затем набрался храбрости и выглянул наружу, в любой момент готовый юркнуть обратно в спасительную темноту старого одеяла.
— Мама? — робко позвал он, щурясь на пламя свечи.
Мать — худая темноволосая женщина с серыми глазами, самый ласковый и добрый человек в этом мире, отложила вязанье и, поправив на плечах теплую серую шаль, подошла к его кровати.
— Что, сынок?
— Мне страшно, мама! — пожаловался он. — Что гремит?
Женщина вздохнула.
— Это гроза.
Глаза мальчишки округлились.
— Разве зимой бывает гроза?
— Бывает, — она улыбнулась. — Это зимняя гроза.
— А она нас не убьет?
— Не бойся, — она подоткнула одеяло, наклонилась и поцеловала сына в лоб. — Она нас не достанет. Спи.
Мальчик, успокоенный, откинулся на подушки.
— Только ты посиди со мной... — попросил он. — Ты не уходи.
— Я здесь, — она улыбнулась. — Я рядом.
Он долго лежал без сна, испуганно вздрагивая всякий раз, когда снаружи особенно громко бухало, но вскоре глаза его против воли начали слипаться, он зевнул раз, другой, улыбнулся и вскоре засопел, уснув. Мать еще посидела у кровати, затем осторожно высвободила свою руку из цепких детских пальцев и подошла к окну. Сдвинула занавеску и долго смотрела, как бьют раз за разом в вершину старой башни слепящие стрелы молний — прямо в огонь маяка. Вздохнула, перекрестясь, сняла щипцами нагар со свечи и снова было взялась за рукоделье, но работа не шла.
Она родилась в этом городе и прожила здесь всю жизнь, но никогда не доводилось ей видеть ничего подобного.
Ей было по-настоящему страшно.
И сотни других мужчин и женщин в Галлене вздыхали, молились, ждали и не могли дождаться, когда же, ну когда настанет утро...
Был день. Настоящий, солнечный и почти безветренный — из тех ласкающих душу дней, что случаются иногда посреди зимы, хотя до весны еще далеко. Жители Галлена открывали окна и двери, недоверчиво косились на небо — но нет, ни единое облачко не нарушало хрупкую чистую синеву до самого солнца, и море искрилось мелкими блестками, сменивши гнев на милость. Волны лениво набегали на берег, вороша песок и гальку, и с тихим шорохом откатывались обратно. Ожил и загомонил сперва робко, а затем — в полную силу притихший в ненастье рыбный рынок, а на берегу уже расправляли свои сети рыбаки, и мало кто заметил исчезновенье двух ганзейских кораблей — ушли, мол, и ушли, и бог с ними.
Обрывистый каменный нос далеко выдавался в море, скрывая и город, и порт, и даже — башню маяка. Голые скалы сменились обширными травянистыми пустошами, кустарником и чахлым редколесьем. На одной такой плоской бесснежной вершине холма сидели двое — рыжий парень в полушубке и с посохом в руках и девушка, одетая в мужские штаны и зеленую куртку. Слышался негромкий разговор.
— Яльмар корабль покупать надумал. Знаешь?
— Знаю, — паренек кивнул рыжей головой, — он мне уже хвастался. Сторговал чуть ли не за полцены какой-то кнорр, или как там его... С собой звал, да я отказался — не по душе мне море. Мне бы лес да горы, а если уж вода — так мне и озера хватит.
— Бр-р... — девчонку передернуло. — Не люблю леса. Все время кажется, будто кто-то за тобой следит из-за деревьев.
— А я наоборот — не понимаю, что ты в море находишь.
— Ты здесь летом не был. Вот где красота-то! Море теплое, ласковое; выйдешь поутру, посмотришь и душа не нарадуется — до чего ж хорошо!
— Может, еще когда побываю, — вздохнул тот и посмотрел на свою собеседницу. — А ты куда теперь? Или в город вернешься?
— Вернусь, — кивнула та.
— А жить где? Хотя, постой... — Паренек нахмурил лоб. — Та лачуга, где мы приютились... Неужто, твой прежний дом? Ну, конечно! — он хлопнул себя по лбу. — А я-то голову ломал, откуда там и дрова, и вода, и одеяла... Ну, останешься ты, а дальше что?
Девушка пожала плечами.
— Попробую еще раз.
— Еще раз... что? Уж не Веридиса ли вернуть?
— Да. Не смотри на меня так. Я теперь сильнее и, наверное, умнее, чем была.
— Ты гонишься за мечтой. Может, даже — за несбыточной.
— Я знаю, — негромко ответила та и вздохнула. — Но это лучше, чем вообще не знать, о чем мечтаешь... — Она вдруг встрепенулась. — Скажи-ка, Жуга. В тот раз, помнишь, ты говорил, что трижды открывал Дверь... Для кого?
— Всякое бывало. Не хочется вспоминать сейчас.
— Ну все таки. Хотя бы в первый раз для кого?
— Для себя.
Девушка закусила губу и потупила взор.
— Значит, ты... тоже побывал там? — Жуга не ответил. — Ну, а потом?
— Потом — для друга, но то вообще другая история. А в третий раз... Мне бабка-травница помогла. Мальчонку мы одного вернули, да только вот сама она заместо него ушла... Вот такое вот... — Он сжал до хруста пальцы и умолк. — Не надо бы тебе за это дело браться. Раз обожглась — и хватит. Вдругорядь так не повезет.
— Я буду осторожной. Обещаю.
Некоторое время лишь ветер да шелест прибоя нарушали тишину. Наконец Жуга поднял голову.
— Зерги...
— Что?
— Я хочу быть с тобой, — сказал он. — Ты знаешь, я давно хотел сказать... Не знаю...
— Не надо, Жуга.
— Почему?
— Все ушло. Это был сон. Забудь, не вспоминай об этом. Так будет легче и тебе, и мне.
— Мне будет трудно тебя забыть.
Та пожала плечами.
— Не забывай.
— Мне больно будет вспоминать.
— Не вспоминай.
— Но я так не могу! Тебя послушать, так все — проще некуда, а я все никак не научусь прощаться с теми, кого любил... Прости.
— Незачем просить прощенья: это я дура, всех запутала — и себя, и тебя тоже... А все оказалось не так. Я все еще люблю его.
— Как мне вернуть тебя?
— Заколдуй меня, — предложила та. Серые глаза смотрели прямо и серьезно, почти просительно. — Приворожи. Ведь ты можешь.
Тот помотал головой:
— Это будет нечестно.
— Зато просто и легко. Ты же знаешь мое имя. Или, все таки, нет?
— Знаю, — Жуга кивнул и улыбнулся грустно. — Знаю, Алина. Чтобы вернуть человека, всегда надо знать его истинное имя.
Зерги прищурилась в лукавой усмешке.
— Ты ошибся всего на одну букву.
— Да? Неужели? — Жуга склонил голову набок и придвинулся поближе. — Сказать, на какую, или не надо?
— Ну и хитрила же ты! — Зерги рассмеялась и замахнулась рукой в притворном гневе. Жуга поймал кулак на полпути, и оба, сцепившись, с хохотом и визгом покатились вниз по склону — небо и земля закружили в безумной карусели — и остановились только возле самой воды; сели, отряхиваясь и отплевываясь, продирая залепленные снегом глаза.