— Заяц! — фыркнул зло разгоряченный скачкой дородный мужчина в богатом, шитом золотом охотничьем кафтане. Метнул на ловчего сердитый взгляд из-под косматых сдвинутых бровей. — Какого черта! Ни оленя, ни вепря твои глупые псы не способны поднять! Разве это охота?!
Третий всадник — самый молодой и тяжелее всех нагруженый — счел разумным промолчать.
— День только начался, пан Владислав... — ловчий виновато развел руками и поднял рог, висящий на ремне. — Отозвать собак?
— Черт с ними, — буркнул тот. — Какая-никакая, а все ж пожива. Поехали... Эге! — Он вдруг остановился посреди поляны. — А это что за след?
— Похоже, что человек... — несколько неуверенно сказал ловчий, наклонился ближе к истоптанному снегу, но с коня не слез, и, взглядом проследив следы, двинулся на край поляны.
— Какой человек? Что он здесь делает, в моем лесу? Откуда?!
— Вся челядь погналась за той лисой, мой граф, — подал свой голос юный оруженосец, — так что этот — точно не из наших.
— Собаки взяли его след! — воскликнул удивленно ловчий.
— Отлично! — пегие усы пана Владислава встопорщились в недоброй усмешке. Он поравнялся с ловчим и хлопнул его по плечу. — За ним!
Издалека донесся приглушенный лай. Граф прислушался и кивнул удовлетворенно.
— Кришан! — он обернулся к юноше. — Сзывай-ка всех — поглядим, что за дичь нам попалась!
Оруженосец поудобнее перехватил копье и поднял рог. Тяжелый трубный звук разнесся гулко в зимней тишине и замер меж ветвей. С востока ветром донесло ответный зов, и парень тронул лошадь быстрым шагом, догоняя своего господина.
Сорока встрепенулась, осыпая снег с ветвей, взлетела и направилась за ними следом — смотреть на новую забаву.
На краю леса собаки нагнали худого и рыжего парня с котомкой за плечами. Тот встал спиной к сосновому стволу и отбивался посохом, притом преловко — одна собака дергалась, скуля, зарывши морду в снег, другая ковыляла на трех лапах, но остальные взяли путника в кольцо и с хриплым лаем прыгали вокруг. Время от времени то одна, то другая бросалась вперед и тут же отскакивала прочь. Полушубок странника был разодран, на штанах чуть ниже колена расплылось кровавое пятно.
Завидев эту схватку, граф рассвирепел.
— Моих собак лупить! — взревел он. — Запорю гада! Эй, Варга! отзови псов! — Он повернулся к ловчему. Тот крикнул что-то, и собаки неохотно отступили, легли на снег, ворча и огрызаясь. Сам ловчий спрыгнул с коня и занялся ушибленной псиной. Рыжеволосый парень у сосны опустил посох.
— Здоров будь, пан вельможный, — сказал он и умолк, дыша тяжело и сбивчиво.
Оруженосец тронул шагом коня и подъехал ближе, наставив на странника тяжелое копье.
— А ну-ка, брось дубину, смерд.
Тот подчинился — посох упал в снег. Кришан-оруженосец спешился, воткнул копье в снег и подошел к незнакомцу, поигрывая плетью.
— Кто таков? Как звать?
Сказал, как будто плюнул. Парень молчал, угрюмо нахмурясь.
— Отвечай, когда спрашивают! Или имя свое позабыл со страху?
Тот молчал.
— Стало быть, позабыл! — усмехнулся Кришан. — Ну, а про то, что в угодьях графских промышлял, небось, тоже не знаешь?
— Я ничего не промышлял, — ответил глухо тот. Взгляд его синих глаз, колючий, как репей, задержался на графе. — А что в лес твой ненароком забрел, так то без злого умысла...
Граф сделал знак рукой. Плеть свистнула, ударив парня по ногам, и тот невольно упал на колени. Кришан шагнул вперед, схватил его за волосы и развернул лицом к себе.
— Его светлость графа Цепеша, — рявкнул он, — надлежит звать «Ваша Милость», и никак иначе! Понял, смерд?
— По... нял...
— Не слышу?!
— Понял... Ваша Милость... — процедил сквозь зубы тот.
— Вот так-то лучше! — усмехнулся граф Цепеш. — А ну, встань!
Тот медленно поднялся.
Из-за деревьев вдруг раздался шум, и вскоре с топотом и звоном накатила кавалькада всадников. Разгоряченные, потные, закружили вокруг, сбивая снег с деревьев. Бока коней дымились паром. Кто-то спешился, другой подъехал ближе, поднял на руках лису. Граф одобрительно кивнул и снова повернулся к пойманному страннику.
— Чей ты холоп? — спросил он.
— Ничей, — ответил хмуро тот. — Я с гор, а там не делят землю.
— Гляди-ка — строптивый! — Граф нахмурился. — Значит, говоришь, пришлый... Чем промышляешь? Отвечай!
— Травник я.
— Вот как? Ага... Михай! проверь-ка у него мешок...
Михай — дородный и чернявый парень из тех, что подоспели позже, проворно соскочил с коня, содрал у парня с плеч котомку и по локоть запустил в нее руку. Пошарил, вынул горсть зеленой трухи и бросил обратно.
— Травы, пан Владислав! — доложил он и вывернул мешок.
Что-то круглое и гораздо тяжелее трав мелькнуло в воздухе и улетело в снег, оставив ямку. Странник рванулся вперед и замер, чуть не напоровшись на нож в руках Кришана.
— А ну, тихо! — сказал Кришан. — Тихо, смерд! А не то...
Михай поскреб в затылке и полез раскапывать снег. Вынул и вытер находку о рукав. В руках у него был браслет с черным камнем и семью фигурными подвесками по ободу.
— Браслетка, пан Владислав...
— А ну, подай сюда.
Владислав Цепеш повертел браслет в руках, подергал за одну подвеску, за другую. Полюбовался камнем, усмехнулся.
— Забавная вещица... Где украл? — осведомился он.
— Это мое, — ответил рыжий.
Граф рявкнул, наливаясь кровью:
— Ты что же, врать мне вздумал?! — рука его рванулась кулаком, сорвав висюльку на браслете. Парень вздрогнул. — В моем лесу ты травы собираешь, моих собак побил, а теперь еще и врешь?!
— Я не вру, — подняв упрямо голову, сказал тот. — Это мое.
— Вяжите подлеца! — распорядился Цепеш.
Два дюжих молодца мгновенно сбили парня с ног, ткнули в снег лицом и скрутили руки за спиной.
— Куда его, Ваша Милость? — спросил один.
— Везите в замок. Травы тоже заберите. — Граф перехватил колючий взгляд рыжего бродяги и ухмыльнулся. — Браслет покамест я себе возьму — а ну, как истинный хозяин объявится! А ты не очень-то горюй: тебе другой подыщем... даже два!
Он хохотул, и челядь засмеялась тоже. Обернулся к ловчему:
— Эй, Варга! Что там псы твои — еще способны бегать? Давай, подымай их!
Тот вскинул рог и затрубил, граф тронул вскачь коня вослед собакам, и вся охотничья орава с гиканьем и свистом умчалась прочь.
Два всадника остались на поляне. Они не торопясь поели, глотнули вина из фляги и, перебросив пленника поперек седла, двинулись к темневшему неподалеку замку. Спешить им было некуда — лишь в редких случаях графская охота оканчивалась засветло.
Странник молчал, качаясь вверх и вниз на крупе лошади. Руки, связанные за спиной, выворачивало из суставов, лука седла врезалась в бок. Хотелось пить. По счастью, лошади шли шагом, но все ж к концу пути боль поглотила все другие чувства. Изредка приподнимая голову, он видел, как приближаются массивные серые стены, но и тогда половину картины закрывала широкая конская спина.
Громада замка вырастала медленно. Рыжеволосый странник видел в своей жизни замки, и не раз, но этот затмевал все, виденное ранее. Деревья перед ним вчистую были снесены версты на полторы во все четыре стороны, наверное, чтоб не подобрался враг. Стены, высокие и неприступные, венчались мощными квадратами зубцов. Вокруг был ров с водой, застылый в серый лед и заметенный снегом. Шесть башен разной высоты смыкали стены по углам, а в самой середине, словно замок в замке, высились четыре башни огромной цитадели.
Во дворе было тихо, да и некому тут было шуметь — два стражника в воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина еще не старых лет, что шла куда-то прочь с пустой корзиной — вот и весь народ. Если кто и был еще, то предпочитал сидеть в тепле. Снег, черный и истоптанный, лежал во всех углах. Полоскалось белье на ветру. Пахло дымом и горелым молоком.
Странника стащили с коня.
— Что граф? — спросил, зевая, конюх. — Все еще охотится?
— Угу, — с ленивой неохотой отозвался один из всадников. — Отведи коней, да разыщика Хорию. Да поживей, а то мы и так устали, да стоять еще тут...
Тот кивнул, увел лошадей в конюшню и после скрылся в замке.
Они здесь все были какие-то сонные — и всадники, и этот конюх, и два стражника у входа. И даже Хория — кузнец лет сорока, до глаз заросший черной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только встал с лежанки; а может, так оно и было. Был миг, когда страннику почудилось, что он уснул и видит сон — бредовый, страшный, но все же — сон, но миг прошел, вернулась боль в заломленных руках, и наважденье сгинуло.
— Чего с ним делать-то? — спросил кузнец.
— В подземелье.
— А... Ну-ну...
Пленника втолкнули в полутемную кузницу, развязали ему руки и содрали с плеч тулуп. Держали крепко и умело — толком и не пошевелишься. Хория затеплил трут и долго раздувал огонь, сопя и кашляя, затем накинул жженый войлочный передник, мехами раскалил две малые заклепки и нашарил на стене браслеты кандалов. Длинная цепь, зазвенев, потянулась по камням. Кузнец смерил взглядом железные кольца, кивнул и все также безразлично потребовал:
— Руки.
Наручники он заклепал, почти не глядя — привычная, видать, была работа, — и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей куда-то вниз. В стене вдруг обнаружился горелый факел, кузнец зажег его и потянул за ржавую скобу, отворяя старую, белесую от мерзлой плесени дверь. Шагнул вперед и оглянулся:
— Куда его?
— Да все равно, куда, — ответил стражник, державший в руке цепь от наручников. — Вон, туда, хотя бы.
Кузнец замялся:
— Туда не надо бы — там баба.
— Да не один ли черт! — ругнулся тот. — Сади, где знаешь!
В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со всех сторон давил холодный дикий камень, казалось, что неровная кладка потолка вот-вот обрушится.