— Вот значит, как... — сказал он, глядя в пол. Прошелся пятерней по волосам. Подвески на его браслете тихо звякнули. — Двараг... — Он поднял взгляд. — Я должен был сразу догадаться.
После выпитого вина в голове слегка шумело. Шварц разохотился на дармовщинку взять с собою весь бочонок, да поздновато спохватился, и путники, наполнив фляги остатками вина, двинулись дальше на восток. Однако путь до привала оказался недолог. Едва телега двинулась вперед, Милан мгновенно задремал, едва не подпалив упавшей трубкой собранное сено. Доверившись волам, они проехали вдоль по дороге еще пару-тройку верст, но вскоре стало ясно, что пора искать местечко для ночлега. Монах с крестьянином, опустошив на сон грядущий фляжечку-другую, теперь вкушали, развалясь под деревом, этот самый сон.
Жуге, наоборот, уснуть не удавалось. Лежа в телеге на сене, он долго ворочался с боку на бок, затем протянул руку в изголовье, нащупал в сене свой мешок и потянул его к себе.
Меч распирал котомку наискось, поблескивал в завязках черным шаром рукояти. Жуга помедлил, развязал мешок и вытащил клинок из ножен.
«Умеешь драться посохом, сумеешь и мечом», — говаривал когда-то Дьердь-наемник. У Жуги не было оснований ему не доверять, но меч лежал в руке неловкой, непослушной железякой. В нем не было привычной массивности посоха; к тому же рукоять была короткой, рассчитанной на хват одной рукой. Жуга в который раз подивился легкости клинка. Металл был странный, сероватый — слегка светился в темноте, а вот на солнце — вспомнилось — наоборот, блестеть упорно не желал. Лис на гравировке щерил зубы, улыбаясь, скакал в нелепом танце; в сиянии луны была заметна каждая шерстинка.
Рука зудела под браслетом.
Травник встал, взмахнул мечом для пробы, рубя крест-накрест воздух, раз, другой, ударил и замешкался, потеряв клинок из виду: в движеньи меч как будто растворялся в сумерках. Остановив удар, Жуга повел клинок дугой, бросил его на предплечье и выругался, порезавшись — привычка драться посохом заставила забыть о лезвии. Он поплевал в ладонь, вытер кровь с руки и усмехнулся про себя.
Герой...
Он спрятал меч обратно в ножны и крепче завязал мешок.
Снова вспомнился подвал и странный разговор.
И маг.
И тело на столе.
Они тогда долго стояли молча. Чадили свечи.
— Ты знаешь горы, ты там вырос, — сказал негромко маг. — Останови весы. Иначе смерти будут продолжаться.
Жуга вглянул на мага исподлобья. Отвел глаза.
— Чего ты хочешь от меня?
— Отнеси им меч обратно.
— И только? — криво усмехнулся травник. — Чего ж ты сам-то? Дождись, пока они придут, да и отдай им. Вот, мол, ножичек случайно завалялся, не ваш ли, дескать...
Золтан Хагг молчал.
— Ну? Что ж ты, а?
— Не получается, — сказал он наконец. — Они не просят и не требуют. Просто убивают. И я не знаю, почему.
Они стояли так довольно долго, глядя на мертвое тело, и Жуга первым нарушил молчание.
— Не так-то просто убить дварага, — глухо сказал он.
Колдун кивнул:
— Кинкашу это удалось. Труп обнаружили в подземном ходе. Похоже, там обвалилась кровля, его присыпало. А парень ранил его, видишь? Вот... Скорее всего, он задохнулся. Распоряжением градоправителя тело доставили ко мне. Никто об этом не знает.
— Не понимаю, — Жуга нахмурился. — Двараги уже века три безвылазно сидят в своих горах. О них уж все забыли... И потом, почему он был один?
Монах не выдержал.
— Да нет же, двое их было, подкопщиков тех. Помнишь, Жуга, я говорил?! — воскликнул он и шмыгнул носом. — Да и вообще, скажите наконец, что здесь творится? Имею же я право знать! Кто это — двараги?
Жуга помрачнел.
— Двараги? Маленький народ... — проговорил он неохотно. — На западе их называют дварфами. На севере — гномами. Сами они зовут себя тонгорами или хаздами. Больше я ничего о них не знаю.
— Я тоже, — поддакнул волшебник. — Я провел вскрытие, но все без толку. У них огромная печенка и желудок, два сердца и просто железные мускулы. В носу полно волос, наверное, чтоб пыль рудничная не попадала. А уж связки... Бьюсь об заклад, что голоса у них — как у простуженных собак. В остальном они похожи на людей, вот только ростом не вышли.
— Пошли обратно в комнату, — сказал Жуга.
Они проснулись за полдень. Милан, кряхтя и охая, запряг волов, затеплил трубку, и вся троица, забравшись на телегу, двинулась вперед, рассчитывая до темноты сметать остатнюю копну и повернуть обратно. Впрочем, это Милан рассчитывал. Жуга и Шварц идти назад отнюдь не собирались.
Опять встретились беженцы, на сей раз целых три семьи с детьми и скарбом на телегах. Милан остановился поболтать, спросить, не слышно ли чего о турках.
— Да за рекой, за Яломицей уже их конников видали, — угрюмо буркнул в ответ отец семейства.
— И что, значит, говорят?
— Да ничего. Вот, правда, войско на подходе. В Тыргу-Муреше, слышал, ополчение собрали? Бояре выступили многие. Бог даст, отобьемся.
— А воеводой кто? — спросил Жуга.
Крестьянин поднял взгляд.
— Граф Цепеш.
Травник промолчал.
Когда они вернулись в комнату с камином, за окном уже стемнело. Влана не спросила их ни о чем, по лицам разглядев, что там, внизу они увидели такое, о чем болтать не стоит.
— Ну? — спросил, расположившись в кресле, маг. — Ты не решился?
— Нет, — сказал Жуга.
Волшебник помолчал. Поскреб ладонью подбородок, подбросил дров в камин и повернулся к травнику.
— Не мог бы ты мне рассказать об остальных своих проделках?
— Например?
— Крысы и каша в Гаммельне.
— Каша? — Жуга вскинул голову. — Какая каша?
— Гречневая, — ехидно усмехнулся Хагг. — С мясом. Твоя любимая, между прочим. Ею завалило два квартала по самые окна вторых этажей. Городских мусорщиков едва удар не хватил: три дня окрестные бродяги валом лезли в город, чтоб пожрать на дармовщинку, а потом, когда вся эта прорва каши закисла, пришел черед собак. О крысах я и вовсе уж молчу.
По мере того, как волшебник говорил, лицо Жуги вытягивалось все больше и больше, пока наконец челюсть его не отвисла совсем. Лишь после этого травник опомнился и взял себя в руки.
— Надо же, — пробормотал ошеломленно он. Бестолково подвигал руками, не зная, куда их деть. Пригладил рыжие вихры. — Неужто Яцек... Гм! Навряд ли... а...
— Значит, все таки, это был ты? — спросил маг. Жуга вздохнул и молча кивнул, подтверждая. — Может, ты еще чего натворил еще в последние два месяца?
— Нет, — ответил тот. — Вот разве только этот... Цепеш, граф который.
— Ах вот оно что... — пробормотал Золтан. — То-то я заметил, что в последнее время Влад приобрел довольно странные привычки! Можно было догадаться: не так уж много здесь, в стране, рыжих волос... Что ты с ним сделал?
— Не хочется рассказывать, — Жуга мотнул вихрастой головой.
— Ага... И все же мне хотелось бы узнать, как тебе удалось проделать такое. Если то, что говорят о нем, правда... Ну что ж, по правде говоря, я даже рад, что кто-то смог ему припомнить Амлас.
Жуга вскинул голову. Под кожей на его лице заходили желваки.
— Так там был... он?!
— Он, он. А ты не знал?
Травник не ответил. Амлас, где тридцать тысяч непокорных горожан остались умирать на кольях...
— Не знал, — сказал он наконец. — А знал бы, так наверное прибил бы, как гадюку.
— Сейчас он в Бухаресте, собирает ополчение.
— Что?!
Золтан Хагг откинулся на спинку кресла. Покачал рукой вино в бокале.
— Кто мы такие, чтоб об этом рассуждать? — задумчиво сказал он. — Владислав Цепеш дважды был у власти, и каждый раз у него находилось множество новых сторонников. Кто поручится, что третьего раза не будет? Даже в те времена, когда турки оставляли Валахию в покое, обязательно находились какие-то новые враги, и требовалась сильная рука. Равно, как и теперь. На господаря надежды мало, Ватикан слаб, монашеские ордена хиреют, распадаются. Почти что десять лет мира, и вдруг... Ума не приложу, что подвигло султана развязать войну. — Он поднял взгляд на травника. — Так ты забираешь меч?
— Не знаю, — Жуга потупился. — Я не воин. Мне никогда не быть средь тех, чей образ жизни — смерть. И в городах я не живу. Почему я должен вам помогать?
Колдун вздохнул. Глотнул вина.
— Ты прав. В горы турки не полезут. В горах земли — на полвершка, ни вспахать, ни засеять. Вы там только овцами и живы. Предгорья и долины — вот что их сейчас влечет. Города потом сами сдадутся, когда придет голод. Озимые уже взошли — там же поля, сады. Лучшие в стране виноградники. Каэр белое, ваго, сэмулаш, флоричика... тебе это ничего не говорит? Я мог бы долго перечислять. А деревни пустуют, многие сгорели.
Бертольд почувствовал, как рот его наполняется слюной только от одних лишь перечисленных магом названий. Вина были более чем известные. Он потянулся за своей кружкой и обнаружил, что она пуста. Влана, досадливо сморщившись, толкнула монаха локтем. Маг, углядев его движение, великодушно кивнул на графин. Бертольд долил себе вина и приготовился слушать дальше.
Жуга молчал.
— Ты забираешь меч?
— Ну, даже если заберу, ты все равно мне не поверишь. А ну, как выброшу его в ближайшую канаву?
— Не выбросишь, — маг поднял руку с зажатым в кулаке браслетом.
Жуга схватился за запястье.
— Яд и пламя! Как...
— Вот так, — маг усмехнулся, повертел браслет в руках. — Редкая вещица, не правда ли? — Он тронул пальцами подвески. — Интересно, что будет, если оборвать вот эту? Или... эту?
Жуга завороженно наблюдал за блеском камня. Облизал пересохшие губы. Потупился.
— Отдай, — сказал он глухо. — Прошу тебя. Я заберу этот чертов меч, только отдай.
— Конечно, заберешь, — кивнул волшебник. Пальцы его сжали одну из подвесок. — А чтоб ты не забыл, я малость помогу.
И маг сорвал подвеску. Помедлил, глядя на Жугу. Разжал кулак. Зеленоватый порошок рассыпался в ладони мягкой горкой.