— Что?
Маг Бривеллиус («Белая магия, талисманы, наговоры и снятие порчи за умеренную цену», как уверяла вывеска) протер очки, водрузил их обратно на нос, окинул взором разгромленное помещение и с неудовольствием воззрился на стоявшего перед ним рыжего паренька. Из двух хрустальных линз в его очках уцелела лишь одна, от чего взгляд волшебника стал каким-то беспомощным и до нелепости сердитым.
— Я сказал, — с нажимом повторил он, — что, похоже, ты не человек.
Парень пожал плечами:
— Вы не первый, кто мне такое говорит.
— Вот как? — маг потеребил остатки бороды. — Хм... Хм... Любопытно было бы узнать, кто, и при каких обстоятельствах сказал тебе об этом.
Тот поднял рыжую голову.
— Назвать имена?
— Н-нет, думается мне, что это все равно не поможет. Хотя... Хм...
— А вы-то с чего это взяли?
— А ты еще спрашиваешь? — Бривеллиус гневно сверкнул уцелевшим окуляром. — Или хочешь сказать, что простой хрустальный тест на магический талант может привести к... к...
Маг замешкался и, не найдя от гнева подходящих слов, обвел широким жестом разгромленную комнату:
— Вот к этому?!
На полках с разными бутылками и банками цветного и прозрачного стекла царил хаос. Две полки из пяти и вовсе рухнули, повсюду в полумраке блестели битые осколки. Две толстые пузатые колбы упали прямо на ковер, и гнусное их содержимое, смешавшись, образовало посреди комнаты едкую дымившуюся лужу. Каминная доска дала трещину. Обугленный стол валялся кверху ножками. В углу дотлевал гобелен. В довершение всех бед висевшее под потолком саженное чучело ящерицы, которую маг в начале их беседы горделиво обозвал «крокодилой», оторвалось и теперь висело вниз головой, медленно крутясь и ухмыляясь оскаленной пастью. Из лопнувшего живота зеленой твари клочьями торчала набивка. В разбитое окно то и дело заглядывали любопытные прохожие, косились на поломанную мебель, на лужи на полу, и торопливо шли прочь, от греха подальше.
— Но вы же сами уговорили меня...
— А твоя голова на что?! — Обгорелые усы волшебника сердито встопорщились. — Хм! Можно подумать, что такое с тобой случается впервые!
— Нет, но...
— Ты должен был меня предупредить!
— Но ведь я...
— Подвергать мою лабораторию такому риску! Мое собрание редкостей! Магические смеси! А книги! боже мой, во что ты превратил мои книги!
— Ну, хватит! — Странник почувствовал, что еще немного, и он сам потеряет терпение. — Чего вы разорались? Кто из нас маг, в конце концов?!
— Я, разумеется. — Как ни странно, это соображение в некоторой степени вернуло магу спокойствие. Он поправил битые очки, нагнулся и подобрал с полу осколки хрустального шара. — Хм... Хм... Надо же...
Рыжий странник вздохнул и поскреб левое запястье. На белой коже красноватым кольцом проступил ожог. Злополучный браслет зеленоватого сплава с черным камнем парень теперь предусмотрительно держал в другой руке.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он у волшебника.
— Нет, — сердито отмахнулся тот. — Я вообще жалею, что пригласил тебя в свой дом. Хм... Знаешь, на твоем месте я бы постарался держаться подальше от людей, во избежание неприятностей.
— Это все, что вы мне можете сказать?
— Хм. Все. И скажи этим ротозеям снаружи, что я сегодня больше не принимаю.
— Ну что ж, раз так, тогда прощайте. Спрошу кого-нибудь еще.
И странник двинулся к двери.
Волшебник, кряхтя, поднялся с колен и потер ладонью лоб, пытаясь вспомнить, как назвался рыжий паренек. Не вспомнилось.
— Хм... Хм... Молодой человек!
Тот на мгновенье задержался в дверях.
— Я не человек, — буркнул он, не оборачиваясь.
И вышел вон.
— Сапоги, башмаки! Продаю, чиню, меняю!
— Кому огурчиков соленых? Последняя кадушка, дешево отдам!
— Ткани! Лучшее в городе сукно! На, посмотри, какое крепкое!
— Эй, дарагой, дай погадаю, всю правду скажу...
— Бритвы правлю, ножницы, ножи точу!
— Гребни! Черепаховые гребни! Зеркальца, шкатулки! Подходи!
На рынке Цурбаагена можно было найти все, что угодно.
В извечной карусели года снова наступило лето. Дни удлиннились, холод долгих и сырых ночей сменился ласковым приморским теплом. Прошли и канули в ничто весенние шторма, в порту чуть ли ни каждый день швартовались корабли; у девяти причалов с утра до вечера кипела добрая рабочая суета — Цурбааген вел торговлю. Со всех сторон, от города и в город шли обозы. Летом городской рынок просыпался рано. Едва всходило солнце, распоряженьем бургомистра открывались лавки, распахивали двери мастерские и склады, разбивали свои палатки торговцы, менялы, гадалки и ремесленники. Нехватки в покупателях не возникало. Вот и сейчас светлоглазый крепко сбитый бородач северянин остановился, привлеченный криками галантерейщика. Торговец, заприметив покупателя, рассыпался в любезностях:
— Чего изволите, господин мореход? Ожерелье? Зеркальце? Шкатулочку? Заколочку? В подарок, или по какой другой надобности?
Викинг молча оглядел прилавок и заложил ладони за пояс.
— Гребни покажи, — сказал он.
— Один момент! Какой желательно? Почаще, пореже? Есть костяные, деревянные, черепаховые... Черный? Белый? С ручкой или без? С резным рисунком, выжженый, простой? Прямой? Изогнутый? Есть вот такие — с зеркальцем. Со стеклышками пожал'те, с жемчугом, с филигранью...
Торговец нырнул в глубину палатки и ловким движением придвинул ближе к викингу высокую стойку с гребешками, ухитряясь одновременно нахваливать свой товар и разглядывать исподтишка светловолосого великана.
А поглядеть было на что.
Пришелец был высок и так широк в плечах, что в тесных рыночных рядах, должно быть, вынужден был пробираться боком. Впрочем, как уже успел заметить купец, дорогу ему уступали быстро и охотно — топор с широким лезвием, торчавший ненавязчиво за поясом варяга, действовал на рыночный народ получше всяких убеждений. Помимо топора мореход носил подвернутые в голенищах высокие морские сапоги, потертые кожаные штаны и мохнатую черную куртку, поверх которой был наброшен алый плащ. Длинные светлые волосы схватывал кожаный шнурок. Широкие, с застарелыми мозолями гребца ладони северянина обстоятельно, без глупого проворства перебирали тонкие пластинки гребешков, и купец, которого сперва одолевали опасения за целостность товара, вздохнул с облегчением.
— Этот, — наконец, выбрал викинг, и прежде чем торговец успел хотя бы рот раскрыть, потянул из общей связки черепаховый, украшеный эмалью гребень.
Веревка лопнула. Гребешки обрушились цветным каскадом, с полдюжины упало на прилавок, кое-что купец успел поймать в полете, остальное оказалось на мостовой. Народ, кто пошустрее, кинулся поднимать. Большую часть упавшего в возникшей суматохе тут же растащили, а то, что удалось собрать, составило чуть больше половины от начального числа.
— Держите! Ах, держите! — кричал купец, раскинув руки и прикрывая лавку, как наседка прикрывает своих цыплят.
Викинг некоторое время постоял молча, посмотрел на гребень в своей руке и полез в кошель.
— Сколько я тебе должен?
Тот принялся было подсчитывать убытки вслух, но звон полновесного серебряного талера прервал стенания галантерейщика на полуслове.
— В расчете?
— Но...
— Сдачи не надо.
Он сунул гребень в сумку, и пошел прочь, не слушая торговца. Однако не успел он отойти от палатки галантерейщика и двух шагов, как его внимание привлекла суета у рухнувшего ларька возле стены. Доносились крики, брань, да и вообще, по тому, как раздалась толпа, похоже было, что там дрались. Недолго думая, варяг свернул в соседний ряд и стал проталкиваться к стене.
За ворохом упавшей полосатой ткани, еще недавно бывшей торговой палаткой, прижалась к стене девчушка лет пятнадцати. Под глазом у нее набух синяк. А на развалинах ларька, с трудом сдерживая наседавших озлобленных горожан, метался рыжий парень. Посох в его руках так и кружился черным веером. Нападавших было семеро, и ни один не мог пробиться к ней. Лица, руки их пестрели ссадинами, один уже валялся в стороне без чувств. На мгновение варяг замер, не веря своим глазам, а в следующий миг одним движением сорвал с плеч плащ и ринулся на помощь этим двоим.
Кроме самого себя, он знал только одного человека, который мог бы, и осмелился бы так драться.
И похоже, это был он.
Вмешательство третьей силы не осталось незамеченным: двое — крайние из нападавших — отлетели прочь, словно щенята, один метнулся было к викингу, целясь ножом ему в брюхо, но получил кулаком по темени, закружился и рухнул носом в рыночную грязь. Драка рассыпалась. Пятеро оставшихся волной отхлынули назад, оставив варяга и рыжего парня возле девушки, и замерли, тяжело дыша и скаля зубы.
— Здорово, Жуга! — бросил через плечо викинг. — Чего стряслось?
— Яльмар! — обернулся рыжий. Грудь его ходила ходуном, длинные, собранные на затылке в хвост волосы растрепались. — Бог мой, никак и впрямь — ты! До чего ж вовремя... Каким ветром?
— Дела тут у меня. Чего ты с этими ублюдками не поделил?
— Долго объяснять.
— Ну, ладно. Так что, надерем им задницу?
— Ха!
Драчуны тем временем вновь вознамерились напасть, как вдруг в рядах возникло шевеление, и толпа расступилась.
— А ну, пропустите стражу! Что столпились, остолопы? Ну же!
Патруль — четыре мечника во главе со старшиной, с профессиональной сноровкой вклинились меж дерущимися. Заблестели мечи.
— Что тут стряслось?
Нападавшие притихли. Молчал и Жуга. Десятник оглядел поваленный ларек, девушку у стены и нахмурил брови.
— С чего побоище?
— Вон этот начал! — сбитый викингом драчун кивнул на Жугу.
— И вовсе даже и не он! — возразили в толпе. — Торгаш и начал!
— Да он, говорю!
— Молчать! — рявкнул старшина. — Кто видел, как все началось?
В толпе запереглядывались. Кто-то потихоньку стал проталкиваться прочь. В лавках по соседству спешно собирали товар. Так и не разобрав, кто прав, кто виноват, старшина пригрозил обеим сторонам штрафом и плетьми, буде драка повторится, и приказал расходиться. Семерка нападавших поспешила исчезнуть первыми.