Тут совсем рядом с Таро раздался женский крик. Здоровяк-идиот куда-то исчез. На его месте теперь стояла Эмилия, зажав руками рот, с круглыми от ужаса глазами.
Таро отступил на несколько шагов. Саэмон приехал. Пусть он и довершит грязную работу.
Гэндзи и Саэмон ехали во главе колонны, сразу следом за ними — Хидё. Разобрать, что там говорит женщина с кривой шеей, оказалось очень непросто. Она задыхалась от бега, присутствие князей устрашало ее, увечье сделало голос сдавленным, и с губ ее срывались отдельные, бессвязные слова.
— Господин!.. Госпожа Ханако!.. Опасность, страшная опасность!.. Измена!.. Пожалуйста!.. Скорее!..
Они ринулись к Мусиндо; Хиде по-прежнему не спускал глаз с Саэмона. Эта женщина наверняка была орудием Саэмона, и ее задачей было отвлечь внимание от самого князя. Ханако и Эмилия под охраной Таро, лучшего друга и самого надежного товарища Хидё. С этой стороны измена прийти не может. Это было настолько невероятно, что Хидё окончательно уверился: опасность, как он и подозревал, исходит от Саэмона. И какую бы измену он ни замыслил, все должно состояться вот-вот. То, что у Саэмона было с собой так мало людей, указывало лишь на то, что куда большее их число где-то прячется. Отец Саэмона, князь Каваками, устроил Гэндзи засаду у Мусиндо и проиграл. Каким удовольствием для сына было бы отомстить за отца на месте его гибели! Гэндзи отмахнулся от просьбы Хидё поостеречься и помчался вперед. Если Хидё не мог защитить своего господина, он мог, по крайней мере, умереть вместе с ним, но перед этим позаботиться, чтобы коварный Саэмон не пережил их и не порадовался своему предательству.
Но все эти мысли мгновенно выскочили у Хидё из головы, когда он вылетел из рощи на поляну у монастыря. А дальше все развивалось стремительно. Хидё увидел, как несколько самураев окружили Ханако, как она зарубила одного, как другой ударил ее, как в воздух взлетели брызги крови, и как она упала.
— Ханако!
Пока Хидё отвлекся, Саэмон выхватил из-под куртки спрятанный там револьвер. Хидё заметил это краем глаза, но было поздно: Саэмон прицелился и выстрелил. Хидё развернулся, собираясь наброситься на Саэмона, но притормозил, обнаружив, что Гэндзи невредим. Саэмон выстрелил в самурая, который только что ударил Ханако и теперь собирался напасть на Эмилию.
Этим самураем был Таро.
Эмилия сидела в траве, прижимая Ханако к себе. Одежды обоих женщин промокли от крови Ханако. Глаза Ханако были распахнуты, но взгляд их был незряч, и они уже начали утрачивать блеск, отличающий живых от мертвых. Эмилия была настолько ошеломлена внезапностью кончины Ханако, что не могла ее осознать — слишком ошеломлена, чтобы понять, что ее единственная подруга умерла, а она даже не попрощалась с ней. Рядом раздался пронзительный, восторженный вопль этой девочки, Кими.
— Князь Гэндзи приехал! Я знала, что он приедет! Я же сказала предателям, что он приедет, ведь правда?
— Кими, — сказал Горо. — Кими, Кими, Кими…
Мчавшиеся галопом лошади остановились почти вплотную к ней, и с них принялись спрыгивать мужчины. Эмилия даже не взглянула на них. Она отчаянно искала слова молитвы и нашла их. «Всякий, кто верует в Него, не умрет, но обретет жизнь вечную». Это была не совсем подходящая молитва, потому что Ханако в Него не верила — она всю свою жизнь верила в Будду Амида, средоточие беспредельного сострадательного света, и верила не в Царствие небесное, обещанное нашим Господом и Спасителем, но в Сухавати, Чистую землю, отведенную для последователей Амиды. Не будь это богохульством, Эмилия пожелала бы, чтобы стало по вере Ханако, а не по ее собственной, ибо это означало, что Ханако будет жить в раю — а кто более нее был этого достоин? Эмилия никогда в жизни не встречала другого человека, который бы так полно воплощал в себе доброту, милосердие и наивысшие христианские добродетели.
Гэндзи прибыл. Эмилия поняла это по тому, что Кими и Горо рухнули на колени и прижались лицом к земле. Она почувствовала, как он легонько коснулся ее плеча.
— Эмилия, — позвал он.
За годы, прожитые в Японии, ее ощущение времени изменилось — постепенно, по шажочку, но настолько сильно, что теперь не имело почти ничего общего с прежним. Эмилия больше не мыслила категориями дней, недель, месяцев, лет, но лишь мгновениями, рассыпанными словно бы в случайном порядке по календарю прошлого и собранными воедино в ее памяти, чтобы дать откровения, которые, в противном случае, прошли бы незамеченными. И эти отдельные моменты, собранные, словно редкие и драгоценные зерна, образовали знание о тех, кто стал самыми близкими для нее — Хэйко, Ханако и Гэндзи. Были ли их взаимоотношения реальными, или все это — всего лишь вымысел? Хэйко она в последний раз видела шесть лет назад. Ханако умерла. А Гэндзи… действительно ли он испытывал те чувства, о которых, наполовину страшась, наполовину надеясь, предполагала Эмилия?
— Эмилия, — снова позвал Гэндзи.
Его ладонь легла ей на плечо, и Эмилия наконец-то смогла заплакать.
Гэндзи кивнул Хидё.
Хидё забрал тело Ханако у Эмилии, стараясь это сделать как можно мягче. Должно быть, у него получилось, потому что Эмилия, кажется, ничего не заметила. Из глаз ее катились слезы, грудь поднималась и опускалась, но с губ не срывалось ни единого звука. Хидё глубоко сострадал Эмилии. Ханако была ее единственной подругой. Теперь она осталась совершенно одна. Себе же Хидё запретил что-либо чувствовать. Он не думал о своем сыне, в столь юном возрасте лишившемся матери. Он не думал о себе, лишившемся единственного человека, перед котором мог не стыдиться и не прятать ни слабости, ни слез, единственного, на которого мог положиться в любом несчастье, той единственной женщины, рядом с которой рассчитывал прожить до конца своих дней. Он забрал тело Ханако у Эмилии и поклонился Гэндзи.
— Господин!.. — произнес один из его людей. Голос его был полон боли.
— Что уставились? — грубо произнес Хидё. — Наш господин и госпожа Эмилия под надежной охраной?
Самурай подтянулся и принял более подобающую воину позу.
— Да, господин Хидё. И несколько человек не спускают глаз с Саэмона.
Хидё буркнул нечто одобрительное.
— Если кто-то из этих предателей еще жив, не убивайте их. Их следует допросить.
— Да, господин. Я уже распорядился.
— Ну? И почему ты все еще здесь?
— Я думал… возможно… — Взгляд самурая метнулся к Ханако.
— Я вполне в состоянии самостоятельно управиться с одним трупом, — отрезал Хидё. — Иди.
Самурай поклонился и удалился.
Хидё закрыл Ханако глаза. Веки все еще были теплыми. Хотя небо было ясным, начался дождь. Хидё стер капли с лица Ханако. Его рука была такой шероховатой, мозолистой, загрубелой от жизни самурая… Сколько раз он извинялся перед ней за свою суровость и грубость… Сколько раз она смеялась, брала его за руку и говорила: «Как бы я могла быть нежной, не будь ты суровым? Как я могла бы быть мягкой, не будь ты загрубелым?..»
Тут к Хидё подлетел его заместитель.
— Господин Таро еще дышит!
Саэмон смотрел на лежащего Таро и желал ему смерти. Выпущенная им пуля не убила его былого союзника наповал. Во всех прочих отношениях его план до сих пор исполнялся безукоризненно. Втянув Таро в заговор, пусть даже и ложный, он лишил Гэндзи одного из самых значительных его вассалов и посеял в клане семена дальнейшего недовольства и подозрений. Полным успехом было бы, если бы Таро убил Эмилию, а Гэндзи убил Таро. Но события развивались так, что Саэмону предоставилась другая, более выгодная возможность. Застрелив Таро в тот самый момент, когда тот уже готов был убить Эмилию, он приобрел благодарность Гэндзи, и, быть может, усиление доверия с его стороны. В том и заключалась суть плана Саэмона. В затее его отца с Хэйко ошибка заключалась в том, что он попытался приблизить кого-то к Гэндзи, а потом через этого кого-то сделать нечто нужное. Саэмон учел эту ошибку. Единственным человеком, на которого он мог полагаться безоговорочно, был он сам, а значит, он сам должен как можно теснее сблизиться с Гэндзи. Смерть Ханако была дополнительной выгодой, поскольку причинило боль и ослабило ее мужа, Хидё, самого верного из вассалов Гэндзи. Однако же, все его достижения сгинут без следа, если только Таро проживет достаточно долго, чтобы сказать о его причастности к этому делу.
Хидё опустился на колени рядом с Таро.
— Кто еще? — спросил он.
На мгновение Саэмону показалось, будто сейчас Таро взглянет на него. Уже одно это стало бы для него приговором. Хидё, всегда относившийся к нему с подозрением, не стал бы дожидаться ни приказа, ни дозволения. Он просто выхватил бы меч и, не сходя с места, снес ему голову с плеч. Но Таро не отвел взгляда от Хидё. А когда он все же заговорил, то произнес всего одно слово.
— Самураи.
— Это я — самурай, — сказал Хидё. — А ты — предатель. Искупи свое преступление. Скажи, кто еще замешан.
— Самураи, — повторил Таро и умер.
— Заберите его голову, — велел Хидё своим подчиненным. — Тело оставьте крестьянам — пусть они его сожгут.
Шесть лет назад почти на этом самом месте они с Таро вместе бились против сотен самураев Каваками Липкого Глаза и одержали победу. Теперь же Таро сделался предателем и умер, застреленный Саэмоном, сыном Каваками. В этом ощущалось нечто неправильное. Точнее, все здесь было неправильно.
— Я сожалею, что мы не успели вовремя, чтобы спасти госпожу Ханако, — сказал Саэмон.
— Мы успели вовремя, чтобы спасти госпожу Эмилию, — отрезал Хидё, — и положить конец предательству. Этого достаточно.
Он поклонился и отошел. Саэмон был замешан в этом деле. Хидё знал это. Но если Саэмон втайне поддерживал античужеземные настроения, почему он защитил Эмилию? И если он причастен к заговору, в котором участвовал Таро, почему он застрелил его? Хидё этого не знал. Зато он знал, что Саэмон — интриган, обожающий все запутывать. Он никогда ничего не делал в открытую, без наворотов. Гэндзи по-прежнему угрожала опасность.