«Одиночка, — думает Малин. — Эксцентрик-одиночка в самом большом замке Эстергётланда. Но никто, никто не может жить совсем один. Или?..»
— Он не был женат, — напоминает Свен. — Может, гомосексуалист?
— Это нам неизвестно, — отвечает Малин. — Вы допросили отца Петерссона? — спрашивает она. — Он может знать и о его сексуальности, и о многом другом.
— Нет, — отвечает комиссар. — Мы только сообщили ему о смерти сына. Малин и ты, Харри, займитесь этим после того, как попытаетесь дозвониться до Йохена Гольдмана.
— Уже сейчас? — удивляется Харри. — Ведь у него только вчера умер сын!
— Мы не можем ждать.
Малин кивает в знак согласия.
Она с отвращением думает о предстоящей встрече. Если что и тяжело вынести в день похмелья, вроде сегодняшнего, так это запах больничных простыней и катетеров.
Больница в Олерюде. Конечная станция. Может статься, он находится в отделении для страдающих деменцией.[41]
— Что еще? — голос Свена звучит оживленно. — Малин, еще что-нибудь?
Он говорит ей своим взглядом, что знает о ее похмелье, но не собирается делать никаких послаблений в работе.
Форс качает головой.
— Мы говорили с Линнеей Шёстедт, — отвечает она спустя некоторое время, — пожилой дамой, проживающей в одном из домов на замковых землях. Она угрожала нам оружием, когда мы к ней постучали.
— Что она делала? — переспрашивает Свен, и Малин замечает усмешку на лице Вальдемара.
— Она как будто испугалась, — поясняет Харри. — Сказала, что никогда не знаешь, с кем придется иметь дело. И в этом она права.
— Дама быстро успокоилась, — продолжает Малин. — Она видела какой-то черный автомобиль на рассвете, так ей показалось. Не помнит, спала она или нет.
— Не помнит?
— Да, ей трудно бывает отличить сон от яви.
Комиссар качает головой.
— А что за машина?
— Этого она не знает.
— Мы должны принять это во внимание. Какую машину водит Фогельшё?
— Темно-синий «Ягуар», — отвечает Малин.
Темный автомобиль.
«Она могла видеть Акселя Фогельшё или Юханссона и Линдмана, когда они проезжали, — рассуждает про себя Форс. — Может, кого-нибудь из детей старика Акселя? Нет ли у Катарины Фогельшё другой машины? Или кого-нибудь из старых знакомых Петерссона, Гольдмана?»
— Никто не звонил? — с надеждой в голосе спрашивает Вальдемар.
Но Свен качает головой.
— Будем работать дальше. Может, кто-нибудь откликнется теперь, когда все это просочилось в прессу и Карим обратился с просьбой к населению.
— В «Коррен» много сегодня о нашем деле, — говорит Юхан. — В государственных СМИ тоже. Об убийстве, погоне, о том, что мы арестовали Фредрика Фогельшё.
— И ничего такого, чего бы мы не знали? — спрашивает Свен.
Юхан качает головой.
— Обязательно должен найтись кто-нибудь, кто сообщит что-нибудь о его аферах, — говорит Ловиса. — Пусть даже анонимно. Если только там есть что сообщать.
— Если он занимался сомнительными делами, то должен иметь контакты с криминальным миром этого города, — рассуждает Вальдемар. — Может, мне стоит навести справки у своих старых знакомых?
— Просто ты не хочешь заниматься бумагами, — смеется Свен. Но потом снова становится серьезным. — Сейчас бумаги для нас на первом месте, ты понял?
Вальдемар кивает.
— Малин, — говорит Шёман, — звони Гольдману. Посмотрим, что он скажет, если только это его номер.
Малин зажмуривает глаза и вспоминает бегущего Фредрика Фогельшё. Представляет тело, брошенное в замковый ров, чтобы душа осталась в той черной воде навсегда.
«Вместе с десятками или тысячами других душ, словно замурованных в камень и время, — думает она, — прикованных к своему несчастью, к своей судьбе, которой невозможно избежать и нельзя смириться. Одиночество красной нитью проходит через человеческую историю, — рассуждает Малин, — лежит в основе всего того, что с нами случается».
22
Тенерифе.
При этом слове воображение Малин Форс рисует обожженные скалы и вечно сияющее солнце над лабиринтом домов. Качающиеся на ветру пальмы, ряды шезлонгов на грязных пляжах, отсвет мерцающей глади бассейна на мутирующих пигментных пятнах, рак, проникающий сквозь кожу и далее в кровь, после чего остаются считаные месяцы жизни под вечным солнцем.
Малин вспоминает выцветшие снимки родительского рая. Она знает, что квартира на Тенерифе кажется маме слишком тесной и убогой; наверное, поэтому она и приглашает в гости их с Туве как бы нехотя, скрепя сердце.
А может, мама просто хочет, чтобы ее оставили в покое? «Прежде чем я стала понимать значение этого выражения, я уже чувствовала, что ты избегаешь меня, мама, — думает Малин. — Почему? Может, тебе было стыдно за что-то, а ты не хотела себе в этом признаться? Или это потому, что ты узнавала во мне саму себя? Но так обычно бывает со взрослыми детьми, а я ощущала это уже в четыре года, и уже тогда по-своему осознавала, что происходит».
«Что мы будем говорить друг другу, мама?» — думает Малин, просматривая за столом статьи о Йохене Гольдмане.
Его называют самым крупным мошенником в истории Швеции. Еще точно не установлено, сколько сотен миллионов он прикарманил, когда опустошил предприятие «Финера финанс». А когда все раскрылось, Йохен Гольдман покинул страну.
Он водил за нос полицию, Интерпол. Его видели на Пунта-дель-Эсте в Уругвае, в Швейцарии, во Вьетнаме, в Джакарте, Сурабае. И всегда он оказывался на шаг впереди своих преследователей. Словно они не хотели арестовывать его, либо в полиции у него были свои осведомители.
Йерри Петерссон работал у него адвокатом, посредником в контактах с властью и СМИ. За время своего изгнания Гольдман написал две книги. Одну о том, как он разорил предприятие и что имел на это полное право. Вторую — о жизни в бегах, где, судя по рецензии, выставлял себя этаким Джеймсом Бондом предпринимательского мира. «Хотя далеко и не таким благородным», — замечает про себя Малин.
Однако прежде чем Гольдман сорвал свой первый крупный куш, он уже успел отсидеть три года за мошенничество. А также за угрозы, нанесение телесных повреждений, вымогательство.
Малин разглядывает его фотографии за границей. Мужчина с острым носом на круглом лице, зачесанными назад волосами, живыми карими глазами и длинными светлыми прядями на затылке рядом с шикарным катером или сверкающим спортивным автомобилем марки «Кенигсегг».
Потом, когда истек срок давности его преступления, он обнаружился на Тенерифе. Репортаж из «Дагенс индастри» в Интернете проиллюстрирован фотографией загорелого улыбающегося Гольдмана возле бассейна, обложенного черным кафелем, с видом на море и горы. На заднем плане сверкающая белая вилла.
Именно так выглядит мечта мамы. Белый бетон, стекло или, может быть, дворик с ухоженными цветами и пухлая мягкая мебель, в которую стоит только погрузиться — и забудешь все унижения и беды.
Наконец Малин добирается до колонки в старом номере «Веканс афферар». Довольно смело. С намеками на то, что Йохен Гольдман собственноручно расправлялся с людьми, стоящими у него на пути, что его партнеры по бизнесу пропадали бесследно. Статья заканчивается выводом о том, что все это только сплетни и слухи, что такие мифы живут и развиваются за счет слухов.
Малин берет бумажку с номером телефона, предположительно Гольдмана. Кивает Харри по другую сторону стола.
— Попробую поговорить с человеком-тенью.
Вальдемар Экенберг барабанит пальцами по столу в переполненном зале заседаний. Трогает пальцами мобильный, закуривает сигарету, не спросив разрешения у новой коллеги Ловисы Сегерберг. Но та позволяет ему курить, продолжая с невозмутимым видом читать какую-то сводку, обнаруженную в одной из черных папок.
— Одну за одной? — спрашивает Юхан.
— Ничего страшного, — успокаивает его Вальдемар, — к тому же я начинаю бросать курить.
— Там, в здании суда, как будто есть ресторан.
— Он закрыт по субботам. Но, я видел, в «Лукуллусе» скидки на булочки. Может, мне прихватить пару папок и перебраться туда?
Юхан улыбается. Качает головой.
— Ты такой хитрый? Мы должны оставаться здесь все трое, Вальдемар. Так что, черт возьми, продолжай.
— Ты знаешь, я дурею без табака.
— Так попроси у кого-нибудь!
— Черт, что здесь за воздух!
— Может, потому, что вы здесь курите? — подает голос Ловиса.
— Иди, — разрешает Юхан. — Только успокойся, Вальдемар. Успокойся.
— Я только куплю сигарет, — ухмыляется Вальдемар.
В первый раз было занято. Со второй попытки после четвертого сигнала Малин отвечает гнусавый, немного хриплый голос:
— Йохен. С кем я говорю?
Голос с Тенерифе. Где чистое небо, солнце, бриз и никакого дождя.
— Меня зовут Малин Форс. Я инспектор криминальной полиции в Линчёпинге. Могу я задать вам несколько вопросов?
Тишина.
Малин было думает, что он положил трубку, однако спустя некоторое время слышит покашливание и смех:
— Я общаюсь с представителями власти через своего адвоката. Он может с вами связаться?
Бабка за дедку. Дедка за репку.
«Ты хочешь поиграть со мной? — думает Малин. — Ведь так?»
— Именно о нем я и хотела поговорить, о вашем адвокате Йерри Петерссоне, представлявшем…
— Я знаю, что случилось с Йерри, — перебивает ее Гольдман. — Я читаю газеты даже здесь, Малин.
«И у тебя хорошие связи», — добавляет Малин про себя.
— И вы знаете, о чем я хочу с вами поговорить?
— Я весь внимание.
— В ночь с четверга на пятницу вы были на Тенерифе?
Йохен Гольдман смеется. Малин знает, что это банальный вопрос, но она должна задать его, и лучше сделать это сразу.
— Я был здесь. Это могут подтвердить десять человек. Вы, вероятно, полагаете, что я приложил к этому делу руку?
— В данном случае мы ничего не полагаем.
— Или вы думаете, что мы в чем-то разошлись с Йерри, и я послал киллера, чтобы отомстить ему? Я сейчас лопну от смеха, вы должны меня понять.