Я хочу, чтобы ты выкупил Скугсо и снова обустроил его. И чтобы сейчас ты сидел в этой квартире и рассматривал черно-белые снимки, мои, мамы и Катарины.
Ты так и не понял, папа, что в нашей жизни только три момента имеют значение. Первые два — это рождение и любовь.
А третий?
Смерть, папа, смерть.
Я уже перешагнул и этот рубеж. Не хочешь ли ты последовать за мной?»
С этими словами голос исчезает, и Аксель Фогельшё возвращается в реальную жизнь. Он хочет, чтобы голос вернулся, но тот уже далеко и смолк для него навсегда. Остались снимки. Словно разрозненные кадры старого фильма.
Ты слышишь меня, отец?
Но видишь ты не меня, Фредрика, перед тобой всего лишь мои фотографии.
Ты хоть немного раскаиваешься? Или тебя печалит только твоя неспособность понять самого себя?
Еще не поздно, отец. У тебя есть Катарина. У тебя есть внуки, и Кристина с радостью впустит тебя в их и свою жизнь, если только ты первый сделаешь шаг навстречу и проявишь свое уважение к ней. Доброе слово и кошке приятно.
Ты должен быть выше своей гордыни. Повзрослей наконец, иначе останешься один. Пойми, что мы, твои дети, таковы, каковы есть, и с этим ничего не поделаешь.
И потом, отец. Я всегда хотел как лучше, знай это.
Сейчас я летаю позади тебя, Фредрик, и вижу, что после смерти ты такой же потерянный, как и при жизни.
Туман в лесу, вокруг замка и в городе все сгущается.
Что там, в тумане, в промежутке между тем, что мы видим, и тем, что слышим?
В полицейском участке Ловиса Сегерберг и Вальдемар Экенберг все еще корпят над бумажными и электронными документами и пытаются понять, кем мы были и что оставили после себя.
Харри Мартинссон беседует по телефону со своим сыном Мартином. Им особенно не о чем говорить, разве что о внуках Харри.
Юхан Якобссон уже вернулся домой, к своей жене и детям.
Карим Акбар только что ругался по телефону со своей бывшей супругой.
Свен Шёман доедает последнюю банку соленых огурцов этого года, глядя на жену. Прожив с ней большую часть жизни, он до сих пор ее любит.
Бёрье Сверд пытается вытащить палочку из пасти Хови в саду, а в спальне его Анна из последних сил борется за жизнь.
Я летаю совсем близко с тобой, Фредрик. Тебе никогда не приходило в голову, что в тот вечер накануне аварии ты мог бы стать на мою сторону?
Ты видишь Малин Форс там, внизу?
У нее хорошее настроение. Туве наконец у нее в гостях. На ужин у них пицца, а потом они лягут спать.
Мать и дочь в одной квартире, как и должно быть.
55
Туве все-таки приехала. Она сидит за кухонным столом напротив матери.
Малин устала от работы, от мыслей, от спиртного и его отсутствия, от непрекращающегося дождя. Ты можешь снова сделать меня счастливой, Туве?
Сейчас ты красива как никогда. Ты самое чистое, понятное и лучшее, что есть в моей жизни. Когда ты позвонила и сказала, что собираешься поужинать со мной, я закричала от радости в трубку, но ты меня успокоила, и мне стало стыдно.
Спасибо, спасибо.
Часы из «Икеа» идут, отсчитывая секунды, хотя стрелка давно уже отвалилась. Сломанная лампа над мойкой то и дело мигает.
Как Туве могла так повзрослеть всего за одну неделю?
Кожа натянулась на скулах, черты заострились, и это ей идет. Только глаза не изменились и все такие же чужие.
— Я скучала по тебе, — говорит Малин.
Туве берет в рот кусочек пиццы и запивает водой из стакана.
Пицца из магазина. Малин ничего не успела приготовить, ее не было дома весь день, а Туве любит пиццу.
Сейчас она ковыряет вилкой в шампиньонах.
— Что-то не так с пиццей? — спрашивает Малин.
— Нет, все в порядке.
— Но ты ведь любишь пиццу?
— Все в порядке.
— Но ты не ешь!
— Мама, она слишком жирная. Я растолстею, или у меня будут прыщи. Один уже появился на подбородке на прошлой неделе.
— Но у тебя нет никакой предрасположенности. Ни я, ни папа…
— Ты можешь что-нибудь приготовить?
И Туве смотрит на нее, словно хочет сказать: «Я знаю, мама, каково тебе сейчас. Я уже взрослая, не лги мне. Лучше убеди меня в том, что ты с этим справилась».
Малин наливает вина из пакета, купленного на днях по дороге домой с работы. Это третий или четвертый стакан? Нет, уже пятый. Малин видит, как Туве морщит нос.
— Зачем тебе пить сегодня? Ведь я приехала к тебе, как ты и хотела.
— У меня праздник, — отвечает Малин. — Наконец ты здесь.
— Ты совсем больна.
— Я здорова.
— Нет, у тебя алкоголизм.
— Что ты сказала?
Туве молча ковыряет вилкой в пицце.
— Ты должна понять одну вещь, Туве: я выпиваю иногда, но я не алкоголичка. Ты поняла?
Взгляд Туве мрачнеет.
— Тогда зачем ты пьешь?
— Дело не в этом, — говорит Малин.
— А в чем?
— Ты слишком молода, чтобы понять.
В глазах Туве появляется выражение отвращения, а Малин чувствует стыд. Ей хочется исправиться, сказать «ты права, Туве», но тут ее рука начинает трястись. Туве испуганно смотрит на мать, на ее руку, но молчит.
— Как у тебя дела в школе? — спрашивает Малин.
— Папа говорил, что ты…
— Что говорил папа?
— Ничего.
— Скажи, что он говорил.
— Ничего.
— Вы сговорились с ним против меня, так?
Туве не отвечает.
— Он настраивает тебя против меня, — продолжает Малин.
— Ты пьяна, мама, — отвечает Туве. — Это папа захотел, чтобы я приехала к тебе.
— То есть сама ты этого не хотела?
— Ты пьяна.
— Я не пьяна и буду пить, сколько хочу.
— Ты должна…
— Я сама знаю, что я должна. Я должна выпить весь этот чертов пакет. Ты ведь решила навсегда остаться у папы, так?
Туве поднимает глаза.
— Так?! — кричит Малин. — Говори!
Малин стоит посреди кухни и озлобленно и в то же время умоляюще смотрит на дочь.
Не меняясь в лице, Туве поднимается и спокойно говорит, глядя в глаза матери:
— Да, я так решила. Здесь я жить не могу.
— Почему же не можешь?
Туве идет в прихожую и надевает куртку. Потом открывает входную дверь и выходит из квартиры.
Малин залпом допивает вино в прихожей. Заслышав шаги Туве на лестнице, она бросает стакан в стену и кричит:
— Подожди! Вернись! Туве, вернись!
Туве бежит по Стургатан, вниз, к Стонгону, мимо магазина «Хемчёп» и боулинг-зала, подставляя лицо навстречу дождевым каплям: они разгоняют мысли, и из-за них она не замечает, как по щекам текут слезы.
Черт с тобой, мама. Черт с тобой, черт с тобой.
Она старается не думать о матери.
Папа вечером работает, значит, я буду дома одна. Я смогу это, я хочу этого.
Надеюсь, он уже на пожарной станции. Черт с тобой, мама.
Сердце готово разорваться или выскочить из груди.
У нее что-то сжимается в желудке. К черту, к черту эту осень и этот город!
По другую сторону моста она видит пожарную станцию. В свете высоких уличных фонарей ее стены кажутся желтыми.
Туве бежит по направлению к станции.
— Что случилось, Туве? — испуганно спрашивает ее вахтер Гудрун.
— Папа здесь?
— Он наверху, поднимись к нему.
Через пять минут Туве сидит на постели в темной комнате, уткнувшись лицом в папины колени. Он гладит ее по щекам и утешает. Вдруг включается свет и воет сирена.
— Проклятие! — ругается папа. — Опять кого-нибудь затопило. Я должен идти.
— Я подожду тебя здесь, — говорит Туве, и папа целует ее в щеку.
Вскоре вокруг снова становится темно и тихо, и Туве старается ни о чем не думать.
Ей снится, что она стоит на краю огромной равнины. У нее нет карты и вокруг темно, но она знает, что должна идти вперед. Как будто некий внутренний голос указывает ей, куда надо идти. И это уже не голос ребенка.
Дешевое вино портит настроение.
Малин лежит в постели, слушает, как в окно барабанят капли дождя. Она звонила Туве, но та отключила мобильник.
Форс закрывает глаза. Ей видятся знакомые лица: Туве, мамы, папы, Янне.
Уходи, Туве. Живи, где хочешь, мне нет до этого никакого дела.
Лица презрительно улыбаются. Не в силах этого вынести, Малин открывает и снова зажмуривает глаза.
Теперь ей видится Даниэль Хёгфельдт. У него влажные губы, и Малин чувствует, как в ней пробуждается желание.
А потом возникает Мария Мюрвалль в своей больничной палате.
Фогельшё.
Мертвые и живые, бездушные.
Йохен Гольдман.
Автобус, на котором приезжает на работу Вальдемар и на который он одно время постоянно жаловался.
Мама Андреаса Экстрёма. Мама Ясмин Сандстен в больничной палате.
Юнас Карлссон, ты вымогал у Петерссона деньги? Ты хотел стать таким, как он? Но поскольку преступник в обоих случаях один и тот же, то это наверняка не ты. Мы проверяли, на время второго убийства у тебя железное алиби.
Андерс Дальстрём, друг Андреаса Экстрёма. Может, это он узнал от кого-нибудь всю правду о той ночи и отомстил за смерть друга? Но причем здесь Фредрик Фогельшё?
Нити их жизней уводят в темноту. Где-то кричит черная птица. Голова идет кругом. «Что я упустила? Чего не заметила? Сколько я выпила? Два стакана? А может, пять? Я еще могу сесть за руль. Да, могу. Да и вряд ли мои коллеги вышли в такую погоду дежурить на улицы».
Ты выходишь из машины на замковом холме, Малин.
Скугсо красивый замок, хотя твои затуманенные алкоголем глаза этого не замечают.
Он так и не стал моим, хотя, когда я жил в нем, думал иначе.
Ветер раскачивает зеленые фонари вдоль замкового рва, души замурованных пленников о чем-то шепчутся. Ты видишь свечение на каменных стенах? Это они подают знак.
По дороге сюда тебе повезло.
Ты не сбила ни одного пешехода, избежала столкновений с другими машинами и не попалась на глаза дорожному патрулю.