Она уже собиралась вернуть младенца Матильде, когда в комнату прибежали другие дети, желающие посмотреть на прибавление в королевском семействе. Одним из них был сын Генриха от последней любовницы, Иды де Тосни, – обаятельный, изящный мальчик с темными, как у матери, волосами и карими глазами. В четыре года он имел удивительно хорошие манеры. Алиенора не держала зла на ребенка из-за обстоятельств рождения – его вины в этом нет. Вместе с ним пришел еще один мальчик – с мягкими каштановыми волосами и голубыми глазами, очень похожими на ее глаза. Он совсем недавно научился ходить, но уже выговаривал отдельные слова. Сын Иоанна, рожденный Беллой де Варенн, оказался славным, улыбчивым ребенком – полной противоположностью своего злокозненного и злопамятного отца. Усади его с игрушкой, расскажи ему сказку, приласкай его – и он будет бесконечно доволен. Беллу в прошлом году выдали замуж за Роджера де Ласи, и Алиенора больше ничего не знала о ней, да и не желала знать.
Маленький Ричард одарил кузена поцелуем в щечку, а потом заодно поцеловал и своего четырехлетнего дядю. Его простодушная ласка заставила Алиенору улыбнуться и подумать, что, возможно, у будущих поколений все же есть надежда.
Как ни медленно восстанавливалась Матильда после родов, но к августу, когда она прошла обряд очищения, силы вернулись к ней. В честь радостного события ей сшили новые платья, а супруг подарил расшитый жемчугами и сапфирами пояс.
В покоях Алиеноры кипела жизнь: с утра до ночи здесь было тесно от дам, детей, собак и многочисленной прислуги, снующей туда и обратно. За эти месяцы королева очень сблизилась с Матильдой, и это было чудесно. В ее жизни снова появились приятная компания и общение. Старшая дочь выросла доброй и жизнерадостной, и ее присутствие согрело измученную душу Алиеноры. Добавляли в жизнь красок и дети с их нескончаемыми проделками. Стражники Генриха не спускали с Алиеноры глаз, но в целом все было не так плохо. Если постараться, то можно было представить, будто она располагает некоторой свободой.
Одним сентябрьским утром она сидела с Матильдой, приглядывала за младенцем и учила внука Ричарда считать пальцы. Вдруг в комнату ворвался Генрих с перекошенным от злобы лицом. Он сильно хромал, но не из-за старой раны, которая частенько донимала его болями, а из-за воспаленного ногтя на ноге. В его кулаке был зажат кусок пергамента.
– Хватит! – без предисловий заявил он. – Этому нужно положить конец!
– Два, три, сесть! – считал маленький Ричард. – Семь, девять, десять!
Алиенора приподняла внука и подала его няне Агате знак, чтобы та взяла заботы о ребенке на себя.
– Чему нужно положить конец?
– Это Ричард! – Он потряс пергаментом перед лицом Алиеноры. – Он вторгся в Бретань. Говорю тебе: я не собираюсь больше терпеть его провокации!
– Насколько я помню, не он начал эту войну. Это же ты послал Иоанна и Жоффруа в Пуату сражаться с ним. Что ему было делать? Открыть двери пошире и с поклоном пригласить их в дом? Впрочем, я согласна с тобой: хватит. Договорись о мире и еще раз подумай о том, как разделить наследство.
– Я не позволю Ричарду своевольничать, слышишь?
– Тогда относись к нему справедливо. Меч – обоюдоострое оружие. Нельзя было обещать Иоанну Аквитанию. Пусть он правит Ирландией, как с самого начала и предполагалось.
Генрих оперся о стол, чтобы снять вес с больной ноги.
– В моем гнезде целая стая орлят, и они так и норовят разорвать меня на части. – Его рот изогнулся в сардонической усмешке. – Они съедят меня до последнего кусочка, только дай им шанс.
– Ты сам в этом виноват, – возразила Алиенора. – Ты клюешь их, вырываешь перья из крыльев, так что они не могут вылететь из гнезда и вынуждены бороться с тобой за место под солнцем.
– Папа, что ты собираешься делать? – Матильда поспешила вмешаться в диалог родителей, пока ситуация не вышла из-под контроля.
Он протяжно выдохнул:
– Призову их к себе. Пусть приедут сюда, и я выслушаю то, что они пожелают сказать, а они в свою очередь выслушают меня – и потом исполнят мою волю.
– Ты действительно думаешь, что так и выйдет?! – воскликнула Алиенора. Его слепота была поистине поразительна. – Ты не понимаешь своих сыновей, ни одного из них, а ведь они так похожи на тебя. Их воля – зеркальное отражение твоей, и именно поэтому они не покорятся тебе.
– Я породил их. – Глаза Генриха горели бешенством. – Я их господин и отец, они – мои дети, вот в чем главное отличие. – Он бросил на Алиенору грозный взгляд. – Ты будешь поддерживать меня в этом, госпожа супруга.
Алиенора склонила голову:
– Я сделаю все, что смогу, потому как не желаю видеть, как мои сыновья гибнут, воюя друг с другом. Хватит того, что случилось с Гарри. Но я не соглашусь на то, чтобы ты отдал Аквитанию Иоанну. Не он мой наследник, к тому же он слишком юн.
Генрих задвигал челюстью, но промолчал. В его взоре, помимо злости, было что-то еще – некий расчет, и Алиенору это насторожило.
– Так или иначе, сейчас я призываю их всех к себе, – бросил он. – А там посмотрим. – Король оттолкнулся от стола и поковылял прочь, заниматься другими делами.
– Он что-то задумал. – Алиенора прищурилась. – Не знаю что, но я прямо видела, как в его голове складывается какая-то идея.
Матильда повела плечом:
– У папы всегда много планов, и я не помню такого времени, чтобы братья не ссорились. И с детства причиной их ссор становилось желание получить то, что было у другого.
Алиенора печально вздохнула:
– Что я могу сделать? Даже если мне разрешат поговорить с ними, я никогда не посоветую Ричарду отказаться от Аквитании. Он был избран моим наследником с момента, как покинул мое чрево и вошел в этот мир. Ах, не знаю! – Она в отчаянии взмахнула руками. – Храни тебя Бог от подобных проблем с твоими детьми.
Теперь настала очередь Матильды вздыхать.
– Я молюсь о том, чтобы наша петиция папе римскому была услышана и чтобы мы наконец вернулись в Саксонию. Я счастлива здесь, с тобой, мама, но я преданная супруга Генриха, а его место там. – Она подняла на мать полные тревоги глаза.
Алиенора обняла ее, пытаясь подбодрить дочь:
– Твой отец делает все, чтобы договориться с папой римским и императором. Справиться с родными сыновьями ему не под силу, но, когда дело не касается его личной власти, он не так слеп. Кроме того, твой отец – опытный политик. Он поможет вам, обещаю, а я не из тех, кто раздает обещания направо и налево, особенно если они связаны с Генрихом.
Внезапное, нежданное тепло кинжалом вонзилось ей в сердце. Раз за разом, когда она думала, что умерли все ее чувства к мужу, кроме ненависти, что-то вдруг кололо ее, словно шип на стебле цветущей розы, и рана кровоточила снова.
Когда Иоанн вошел в комнату, его взгляд сразу остановился на маленьком мальчике, который сидел на коленях у дамы Агаты и весело лепетал что-то в ответ на ее ласки. К этому ребенку Иоанн испытывал незнакомую ему доселе нежность. К ней примешивалось и собственническое чувство, и была еще гордость. Хотя у сестер сыновья были, из братьев он пока единственный, у кого родился сын. Жена Жоффруа Констанция не так давно родила дочь, обнаружив перед целым светом тот факт, что семя брата не настолько сильно, чтобы породить сына. А этот маленький мальчик является живым доказательством его, Иоанна, мужской силы.
Агата торопливо привстала, чтобы сделать реверанс.
– Господин, – сказала она, – я не видела, как вы вошли.
Иоанн был доволен. Он обожал таиться в тенях, чтобы его никто не заметил, пока он сам не будет готов. Агата когда-то была его няней, Иоанн специально разыскал ее – она достойно позаботится о его драгоценном сыночке. Махнув, чтобы она села, принц присел на корточки и взъерошил каштановые волосы Ричарда. Иоанн самым решительным образом намеревался стать хорошим отцом для мальчика, лучшим, чем был для него его собственный отец. Вокруг все страшно переживали из-за того, при каких обстоятельствах был зачат и рожден маленький Ричард, а сам Иоанн не испытывал ни малейшего сожаления или раскаяния.
– Я твой папа, – проговорил он. – Ты можешь сказать это слово?
Малыш кивнул и качнул ножками.
– Папа, – повторил он.
– Молодец! – Иоанн подхватил его на руки, и острое ощущение «это мое» усилилось. Он сотворил этого человечка, он обладает им так, как не обладает больше никем и ничем в мире. Ребенок не плакал и не пытался вырваться, а бесстрашно рассматривал Иоанна.
– Ты мой. Ты принадлежишь мне. – Последние слова Иоанн произнес с особым нажимом. – Я весьма доволен им, – сказал он затем, обращаясь к Агате.
– О да, господин, – ответила она с нескрываемой гордостью. – Никто не может устоять перед его очарованием.
– А-а, то есть он пошел в отца.
От двери послышался звук – тихие шаги. Видимо, кто-то еще любит оставаться незамеченным, и Иоанн немедленно насторожился.
– Выходи, – скомандовал принц, сердитый и слегка напуганный тем, что теперь не он, а за ним следят, его подслушивают.
В шуршании красных юбок и блеске золотой вышивки на свет вышла Белла. Платье облегало фигуру, очерчивая пышные формы, но на голове ее была накидка замужней дамы, и она обрамляла лицо, в котором девичью мягкость сменили четко вылепленные черты взрослой женщины – женщины, получившей от жизни несколько трудных уроков. Руку, приподнявшую подол платья над позолоченным башмачком, украшало обручальное кольцо.
Иоанн сердито уставился на нее, на что она ответила вызывающим взглядом.
– Не буду спрашивать, что ты здесь делаешь. – Он крепче сжал сына. – Это очевидно.
– Папа! – Ричард заерзал в его руках.
– Я и не жду твоих расспросов. На самом деле я пришла взглянуть только потому, что, когда тебе нанесли незаживающую рану, невозможно игнорировать боль. – Голос Беллы был глух от горя. – Ты многое забрал у меня в тот день, а то, что дал взамен, будет тяжким бременем до конца моих дней.
– Ты можешь видеть его, когда захочешь, – бросил Иоанн. – Я не стану мешать тебе.