И сейчас, танцуя, она мягко, с какой-то жалостью смотрела на Костю.
— Как твое изобретение?
Костя дернулся, лицо его исказилось, и Нина поспешила предупредить события:
— Ну ладно, ладно, об этом в другой раз, хорошо? Какой ты бледный сегодня… Ты чем-то недоволен?
— Не сказал бы…
— Заметил, как поседел Богданов?
— Не обратил внимания…
— А на что ты обращаешь внимание? — уже с укором, с досадой сказала Нина. — Почему ты такой худой? Ты отдыхал в этом году?
Костя отрицательно замотал головой.
— Помнишь березовую рощу? — вдруг сказала Нина. — Я-то помню… — И, уже не владея собой, спросила: — Как твоя семейная жизнь? Ты счастлив?
— Зачем ты спрашиваешь?
— А разве старый товарищ не может про это спросить?
Костя задумчиво, наступая ей на ноги, танцевал.
— Как славно, что ты нас сегодня собрала…
Нина ответила механически:
— Легче подготовить профсоюзный пленум, чем всех вас собрать…
Музыка уже отзвучала, а они все еще двигались, думая каждый о своем, пока их не заставили очнуться аплодисменты.
— Э, это неспроста, — лукаво сказал Богданов, — э, это, кажется, неспроста…
— Старая любовь не ржавеет, — подхватил Кузнецов, не подозревая, что бьет по больному месту. — Я не забыл ваши прогулочки… Маня, отвернись и не слушай, — крикнул он жене, — теперь можно признаться — я ревновал, как Отелло…
— Да ну? — притворилась веселой Нина. — Ой, как жалко, а я не знала… Володька, противный, почему ты скрывал?
— Что-что, а скрывать он умеет, — ехидно сообщила жена Володи.
— От тебя скроешь, как же! Домашний ОБХСС.
— Знаете анекдот? — не вытерпела Роза. — С мужем надо обращаться, как с собакой, — кормить, мыть и выпускать вечером погулять…
— Хо! — загрохотал Кузнецов. — Погулять? Вечером? Вот именно…
Даже тихий пенсионер, муж Лиды, залился смешком, забулькал, как будто молоком захлебнулся.
— Какая ты циничная, Роза! — кокетливо возмущалась Лида. И отчеканила: — Ци-нич-на-я.
— Почему циничная? И при чем тут я?.. Анекдот — это же народная мудрость… — наивно оправдывалась Роза.
— О, Роза, Роза, неувядаемая ты роза, — сказал Богданов.
Не смеялся только Костя. Он опять налил себе вина, выпил и мрачно уставился на Розу.
— Что? — спросила та натянуто. — Хороший анекдот? Тебя-то погулять выпускают?
— Пошлость, — Костя передернул плечами.
— У нас такой изысканный вкус? — Роза снова стала балаганить. — Вот не подозревала…
Нина поспешно принялась вспоминать их родной город, даже попыталась втянуть в беседу Елену Дмитриевну, но та в это время очень смешно показывала режиссеров и певцов, которых встречала у своей актрисы. Мужчины предпочитали политику. Они тормошили Богданова: он-то все знает из самых, как говорится, верных источников. Вхож небось в очень высокие круги, так пусть объяснит… Женщины успели перебрать все острые темы, поспорили о воспитании детей, о модах, переворошили романтические истории своих знакомых. Шурочка уже в который раз жаловалась на свою невестку. Только Роза помрачнела. От жирной пищи у нее заныла печень, ей вдруг стало тошно и трудно выглядеть игривой, веселить всех двусмысленными шутками; женская болтовня ее раздражала, и, ища разрядку своему настроению, она вдруг крикнула через всю комнату:
— Костя, а почему твоя жена не пришла?
— И верно, Костя, — любезно спросила Нина, — почему она не пришла?
— Не захотела, — резко ответил Костя.
— Почему так? Чем это она так занята? — настаивала Роза. — Сторожит твои великие изобретения, чтобы не украли?
— Ты такая же дура, как была, — сказал Костя.
— Это же шутка, — взволновалась Нина. — Роза, ну скажи, что это шутка. Костя, извинись…
Поднялся галдеж, смеялись над Розой, над Костей, вспоминали, как он сделал себе зажигалку и как зажигалка взорвалась. Роза смеялась, пожалуй, громче всех. Она уже опомнилась, опять стала компанейской, немножко беспутной, бесшабашной Розой.
— Костя, — кричала она, — помнишь, как ты мне чинил примус? Ты и тогда уже был гением в технике…
— У тебя и тогда уже была дырка в голове, — Володя Кузнецов повертел пальцем около лба, показывая, какая дырка была у Кости в голове.
Все хохотали.
Только племянник Богданова сидел безучастно, белокурый, гладкий. Так сидит и дремлет на солнышке молодой здоровый кот.
— Вам скучно с нами, с пожилыми, — пожалела его сердобольная Шурочка. — Вы не женаты?
Будто стальная пружина развернулась в молодом, сильном парне, он выпрямился. Так кот кидается на беспечную птицу.
— Нет.
— Видно, что вы занимаетесь спортом, — не отставала Шурочка, любуясь его плечами и здоровым видом. — Да, до женитьбы мой сын тоже увлекался спортом.
— Угу. — Молодой человек, не дослушав, встал, потому что поднялся с места Богданов. Нина показывала ему альбом с любительскими желтыми фотографиями.
Богданов вдруг тихо спросил, вглядываясь в блеклый снимок:
— Маша? А где она теперь?
— В Москве, — ответила Нина.
Богданов прикрыл глаза, потом снова стал смотреть на фотографию.
— Хотелось бы ее повидать…
— Да? — немного растерялась Нина.
Когда она составляла список гостей, то долго, очень долго размышляла над каждой фамилией. По привычке поставила синим карандашом птички над безусловными кандидатурами, красные вопросительные знаки там, где сомневалась. Машу она сразу же, без колебаний, вычеркнула, уверенная, что Богданову эта встреча будет крайне неприятна. Ведь Маша почти что считалась его женой, ну, скажем, невестой, если бы тогда так выражались… Ой, как же она тосковала, бедняжка, когда Богданов уехал, хотела утопиться, подруги прямо охраняли ее, чтобы не опозорила организацию. Сумасшедшая была девушка эта Маша.
— Ты встречаешься с ней? — спросил Богданов.
— Да… нет… как-то не получается…
— Поедем за ней! — вдруг решил Богданов. — Сейчас же поедем, я хочу повидать Машу. Машина внизу, мы мигом смотаемся туда и обратно и привезем Машу. Одевайся, Нина!
— Поздно, тетя не спит, ждет нас, — тихо сказал племянник.
И Нина взмолилась:
— А гости?
— Подождут, — твердо сказал Богданов, как человек, умеющий и хотеть и подчинять других своим желаниям. — Кузнецов, оставайся за главного, руководи, мы вернемся… Жорж, пошли…
Уже в передней, оглянувшись, Нина заметила, что Костя ищет свою шляпу, собираясь уходить, но не могла задержаться. Богданов торопил:
— Едем…
Она еще раз оглянулась, уже сидя в машине. Костя, ссутулясь, вышел из ее подъезда.
Было около полуночи, когда они разыскали деревянный, похожий на барак, домишко, притулившийся среди новых строений нового квартала. Всю дорогу, пока их приятно покачивало на гладком асфальте, Богданов, разомлев, зачем-то рассказывал Нине, как он уважает свою жену, которая его еще никогда и ни в чем не подвела, жаловался на свою загруженность и занятость, но тут же говорил, что радуется и гордится тем, что так загружен и занят. Он считает, что их работа, — он слегка похлопал по руке Нину, — очень важна и нужна государству. Пусть маленькую, но свою лепту они вносят, помогают, фигурально выражаясь, тем, кто вершит судьбы истории. Нина расхрабрилась и сказала, что напрасно Миша так скромничает: не только помогает — он среди тех, кто держит в своих руках судьбы истории.
— Не перехватывай, — засмеялся Богданов. — Я тебе как на духу говорю: я человек простой. Разве я не имею права посидеть с друзьями молодости, с земляками, повидаться с любимой девушкой? Жена упрекнет: зачем пил? Ты подтвердишь, Нина, что я выпил совсем немного…
— Конечно… я… — Нина была смущена. Она не была знакома, да и не очень хотела знакомиться с женой Богданова. К чему ей лезть в его семью?
А он как будто читал ее мысли:
— Я тебя познакомлю с женой, с сыном, с дочерью. Умная такая, современная штучка. Ты не поверишь, ставит меня в тупик своими вопросами… Нет, не спорь, — продолжал он, хотя Нина не спорила, — я имею право повидать Машу. Я сказал на работе: «Товарищи, у меня сегодня встреча с моими земляками, с моей молодостью». Имею я на это право?
— Ну, конечно, — печально подтвердила Нина.
Все-таки ей было жалко, что Костя ушел обиженный. А может, даже не обиженный. Костя ведь такой — скучно стало или неинтересно, он и ушел. Быть гибким, приспосабливаться к обстановке — это он не умеет и не умел никогда.
— Костя Семинский уже много лет продвигает свое изобретение, — почему-то сказала она.
— Что-нибудь толковое? — поинтересовался Богданов.
— Не знаю, — честно ответила Нина. — Но если толковое, так неужели этого никто не видит?..
— Бывает и так, что не видят. Мало, думаешь, у нас еще консерваторов и бюрократов?
Машина остановилась у деревянного домика.
Нина вошла первая, за ней Богданов, потом недовольный Жорж.
— Ты не поверишь, как я волнуюсь. Пульс, наверное, двести, — признался Богданов.
Нина смело нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась, старая женщина с растрепанными волосами испуганно спросила:
— Вам кого? Вы из «неотложки»? Но я сегодня не вызывала. Ой, это ты, Нина?
Легкий хмель, взбудораженность, возбуждение разом выскочили у Нины из головы, как пробка из бутылки. Она заулыбалась и сказала, быстро сообразив, что истинную цель визита необходимо скрыть:
— Мы оказались рядом совершенно случайно. И зашли. Ничего, что так поздно?
— Я рада…
— Видишь, кто со мной? Это же Миша Богданов!
— Миша? Богданов? — Маша вскинула руки к волосам, стала поправлять шпильки. — Ой, я такая… Как ты сюда попал, Миша? Ну, заходи! Заходите же…
Она беспомощно оглянулась на переднюю, заставленную сундуками и старыми велосипедами, на дверь соседей. Дверь в ее комнату была широко распахнута, на кровати, в трусах, готовый ко сну, неподвижно сидел пожилой мужчина.
— Кто там? Маша, кто это? С кем ты говоришь? — тревожно спрашивал он.
— Он почти не видит, — чуть не плача, пояснила Маша. И крикнула в комнату: — Я сейчас, успокойся…