– Так что?
– Ну… Он же замешан в чем-то. Может, и Ромка у него?
В загородном доме водителя и в его квартире никаких следов мальчика обнаружено не было точно. Но Харламов промолчал.
– Вы бы поговорили с ним, – вдруг снова взмолился Селезнев-старший.
– С кем?! С покойником?! – вытаращился Харламов и головой покачал. – Вы это… Того!
– Да нет. С хозяином его. Может, он какие схроны знает своего водилы, а? Вадим Андреевич, поговорили бы, а?
Вот кого ему точно не хотелось теперь видеть, так это Усова. Снова сидеть на загаженной его двухнедельным запоем кухне. Слушать упреки, смотреть на фотографию Ларисы. Осознавать, что ее больше нет и не будет и за всем этим стоит какая-то мразь, которую он – Вадик Харламов – все никак не может найти!
В то, что Ларису убил водитель Корников, Вадик не особо верил.
– Поговорите, Вадим Андреевич! – продолжал просить Селезнев-старший. – Я вас как отец прошу! Очень прошу! Может, ему что известно?
– Ладно, – нехотя согласился он. – Давайте сегодня вместе съездим вечером и поговорим. Сейчас не могу, слишком много работы. Писанины столько, что, дай бог, до вечера управиться бы…
Целый день Харламов писал, отчитывался, без конца его вызывали к начальству, где он снова отчитывался и что-то подписывал. Выдохся так, что когда вышел на улицу вечером, то не сразу почувствовал, что идет дождь. Ощутив, вздрогнул от неприятной ледяной влаги на лице.
– Здрасте. – Селезнев его уже ждал возле машины. – Я на такси приехал, счел, что на двух машинах как-то ни к чему. Поехали, Вадим Андреевич?
– Мне бы поесть. – Харламов вожделенно глянул на вывеску кафе через дорогу.
– Так это, жена тут кое-чего положила. – Селезнев толкнул коленкой увесистый пакет, который держал в руках. – Вовка сказал, что вам вечно поесть некогда. Давайте я поведу, я вы перекусите.
Послать к черту этого мужика он не мог. За ним незримо маячила несчастная семья, ждущая своего пацана который день домой и верившая в то, что он непременно найдется.
– Ладно, садитесь за руль.
Вадик сел рядом, положил на коленки пакет, врученный ему Селезневым, достал первый сверток – там домашняя буженина, переложенная ломтями хлеба, листьями салата и свежими огурчиками. В другом пакете обнаружились пирожки с яблоками. Небольшой, на кружку всего термос с душистым чаем. Пока ехали до дома Усовых, Харламов не видел ничего за окнами машины. Он наслаждался вкусной едой.
– Вкусно. Спасибо. – Он вытер руки салфетками, которые тоже положила заботливая мама Селезнева. – Это здорово, наверное, когда жена так готовит?
– Знаете, как-то не задумывался, – честно признался Селезнев, почесав затылок. – Как-то все само собой идет. Думаешь, так у всех. Что так и надо.
– Не у всех… Не у всех…
И Вадик тут же подумал про Машу, которая совершенно не умела готовить, но все же ухитрилась покормить его вполне сносным завтраком. И следом подумал, что он, наверное, готов терпеть это ее неумение. Главное ведь не что подать, а как подать! Лишь бы она была за завтраком. После душа в милой домашней кофточке и тонких домашних штанишках, с тюрбаном из полотенца на влажных волосах, пахнувших травой. Пусть говорит что-нибудь, сердито стреляет в его сторону глазами. Злой-то она при этом совершенно не выглядит. Милой, домашней, ранимой кажется, но совсем не злой. И ему вдруг так захотелось сейчас услышать ее голос – немного ворчливый, но все равно приятный. Ну, хоть разворачивай машину, забирай Машку из больницы и вези ее домой.
Приготовить бы вместе что-нибудь нехитрое на ужин, потом завалиться на ее удобном диване, зарывшись лицом в мягкую подушку, и уснуть под лихорадочное тиканье звонких часов. А утром, чтобы она его непременно разбудила, странным образом очутившись рядом. Она же обещала! Обещала, что уложит его спать с собой, если ей будет очень-очень страшно. Смешная она. Смешная и милая. Пусть ей будет страшно настолько, что она станет в нем нуждаться. Пусть, а…
Они подъехали к дому, где прежде Усовы жили вдвоем. И где теперь овдовевший Усов безобразно пропивал жизнь. Встали на стоянке лицом к окнам.
– Свет горит, – пробормотал Селезнев. – Значит, дома.
– Значит, – согласно кивнул Харламов. – Только почему-то горит не в кухне. Может, очухался? Пить перестал?
Они выбрались на улицу. Дождь пошел сильнее. Пронзительный ветер разбрасывался ледяными каплями, с хрустом сплетал оголившиеся ветки деревьев, морщил лужи. Харламов поежился, поднял воротник куртки повыше.
– Послушайте… – Он придержал Селезнева за рукав. – Вам все же лучше остаться здесь.
– Как скажете. – Не стал тот спорить и тут же полез обратно в машину, успев пробормотать: – Вам виднее.
Вадик пошел к подъезду. Быстро поднялся на этаж Усовых, позвонил в квартиру. Тишина. Что, снова пьет? Не слышит? Так в кухне света нет! Переместился загаживать другие комнаты?
Он еще раз позвонил, и еще, и еще. В замках зашуршало, защелкало. Дверь открылась. На Харламова пахнуло дорогим парфюмом, домашней выпечкой и бытовой химией.
– Снова вы?
Совершенно трезвый, преобразившийся до неузнаваемости, Иван стоял на пороге в новеньком костюме и безукоризненно белой сорочке. Тщательно выбрит, причесан, прекрасно пахнет.
– Что вам, Вадик, теперь-то нужно? – Тон был нелюбезным, взгляд злым.
– Поговорить. – Вадик шагнул вперед.
– Снова вопросы? – Усов не сдвинулся с места.
– Нет. Вопросы я не стану вам задавать. Это потом… Не я… – Он заметил, как Усов напружинился. – Вы ведь наслышаны о своем водителе?
– Д-да, слышал, – быстро среагировал Усов и замотал головой. – Ну и что? Ко мне-то какие претензии? Потом, для дела, если буду полезен, то пожалуйста. Сейчас-то что?!
– Мне нужна ваша помощь, Иван Сергеевич, – настаивал Вадик, понимая, что в дом его пускать не хотят. – Неформально! Пожалуйста! Речь идет об одном пацанчике… Пожалуйста!
– О господи! Теперь еще и пацанчик какой-то! – отозвался ворчливо Усов и нехотя отступил от порога. – Ладно, входите. Настырный какой помощник был у моей Ларисы…
Харламов пошел следом за ним в гостиную. С удивлением глянул по сторонам. Квартира была выскоблена до блеска. Пока шли, удалось рассмотреть край кухонного стола в дверном проеме. Чисто! Ни единого следа загула! Да и сам Усов за сутки будто вес сбросил и помолодел, таким подтянутым и элегантным выглядел. Костюм, сорочка, туфли и… распахнутый чемодан на столе в гостиной.
– Уезжаете? – неприятно удивился Вадик, присаживаясь на край дивана, стоявшего спинкой к двери и делившего комнату на две зоны.
– Точнее, улетаю. Бизнес, – кратко ответил Усов, швырнув что-то в шуршащих пакетах в чемоданное нутро. – Две недели выпали… Это, знаете ли, не шутка.
– Ну да. Не каждый день жену приходится хоронить, – выпалил Вадик со злостью.
Честно?! Он почти ненавидел этого холеного благоухающего Усова. И квартиру, выскобленную до блеска, ненавидел. И еще заметил, что со стены пропала их семейная фотография в золотистой рамке. Куда он ее дел? С собой забирает? На дно чемодана положил? Что-то сомнительно.
– Ты злой, капитан, – отозвался Усов после паузы, в течение которой рассматривал его с прищуром. – Злой и бессердечный. И это неплохо… для дела. Я вот чуть расслабился, и сразу проблемы. Вот и лечу теперь улаживать. Ты ведь по делу, Вадик? Говори и уходи. Мне неприятно тебя видеть.
– Спасибо! – фыркнул Харламов. – За откровенность!
– На здоровье. – Усов положил сверху три упаковки носков, два полотенца и закрыл чемодан. – Вот и все… Так что там за пацан?
– Ваш водитель признался в убийстве вашей жены, Иван Сергеевич. Вам сообщили?
Вадик вытянул скрещенные ноги далеко вперед. Так, чтобы этот раскрепостившийся вдовец о них непременно споткнулся, если станет передвигаться к двери. Ему очень хотелось его позлить, очень!
– Да, мне звонили, – проговорил Усов, сунул руки в карманы брюк, отошел к окну, встав спиной к Вадику. – Только я… Не очень-то верю в это. Как-то все…
– И еще он признался в предсмертной записке, что убил Колю Хилого, – проговорил Харламов в широкую мощную спину в дорогом костюме. – Слышали о таком?
– Нет, – последовал краткий ответ. Спина не шелохнулась.
– Он забрал его с пустыря… – Вадик назвал адрес.
– И что?
– Там его видел один мальчишка. Точнее, его машину. Вашу машину. Вернее, машину, принадлежащую вашей фирме.
– Хорошее уточнение. – Усов медленно повернулся, глянул на него холодно. – И что дальше?
– Эту машину мальчишка увидал у ворот вашей фирмы, – все, дальше пошли одни предположения. – Зашел внутрь и…
– И?
– И больше не вышел. Не знаете, где он может быть?
– Нет, – жестко, без эмоций, но хорошо хоть повернулся к нему лицом. – Почему я должен об этом знать? Я две недели не появлялся в фирме! И откуда уверенность, что он заходил? Что он не выходил?
– Это не уверенность, это утверждения свидетелей, – снова уверенно соврал Харламов.
И то, как стремительно вильнули глаза Усова, ему совсем-совсем не понравилось.
– Предполагается, что к этому похищению приложил руку ваш водитель, – немного смягчил обстановку Вадик, взгляд Усова почему-то остановился в точке над его головой. – Не знаете, где он мог… Что с вами, Иван Сергеевич?!
Таких бледных людей, каким сделался сейчас Усов, Вадик встречал только в морге на прозекторском столе. Вмиг побелели щеки, сделался синим рот, а из глаз, казалось, исчезла жизнь. Взгляд остановился, сделался пустым. Таким он не был даже в тот момент, когда Вадик сообщил ему о гибели Ларисы.
– Что с вами, Иван Сергеевич? – повторил Харламов.
И, проследив за пальцем Усова, тыкающим в ту самую точку над головой Харламова, на которой прежде остановился его взгляд, Вадик замер с открытым ртом.
– Здравствуй, Ваня…
Мерзко улыбаясь и легонько помахивая руками с зажатыми в них пистолетами с глушителями, в дверном проеме стоял Рогов. За его спиной маячила высоченная фигура его помощника. Кажется, его звали Игорь, припомнил из материалов Вадик.