– Так и знала.
– Ты ничего не знаешь, женщина. Видела бы ты меня в прошлом году на конкурсе по метанию бревен. Я соревновался с самыми крутыми парнями в округе и всех их обогнал.
Я закатываю глаза.
– Я удивлена, что ты вообще мог участвовать. Ты же вроде говорил, что твои ноги очень дорого стоят. Не слишком ли это опасный спорт для тебя? Все-таки рискуешь своим самым ценным имуществом.
Я смотрю на его отражение в зеркале, и он встречается со мной хитрым взглядом.
– Боюсь, в последнее время моим самым ценным имуществом стали ноги кое-кого другого.
Услышав эти слова, я не могу удержаться от самой широкой, довольной и счастливой улыбки в своей жизни.
Внезапно Мак меняется в лице. Его глаза превращаются в блюдца, и он издает пронзительный крик боли.
– Мой хрен! – Он подпрыгивает и сгибается в агонии.
Я опускаю подбородок и с ужасом обнаруживаю, что иголка в моих руках определенно за что-то зацепилась. Черт. Черт. Черт. Черт!
Не думая, я вытаскиваю иголку из того, что, вероятнее всего, было его членом и быстро задираю килт, чтобы оценить масштаб катастрофы. Мой вздох привлекает всеобщее внимание, когда я вижу…
Голый пенис Мака.
И его яйца.
И что там еще есть в мужской голой промежности, потому что этот идиот стоит без трусов! Почему он их снял? Он знал, что его килт окажется на уровне моих глаз! Он что, пытался таким образом вывести меня из себя? Господи, какой же он засранец. Он заслуживает за это серьезной взбучки. Ну, или крошечного тычка в пенис?
Нет, Фрея, это уже слишком.
– Женщина, не могла бы ты опустить мой килт, чтобы вся семья Харрисов не пялилась на мой хрен?
Я выпускаю из рук килт и поворачиваюсь к нашим друзьям, наблюдающим за этим представлением.
– Какого черта ты без трусов? – обвиняюще вскрикиваю я, отстраняясь и возвращая булавку в подушечку на своем запястье.
Мак обиженно смотрит на меня, не веря своим ушам. Он накрывает ладонями свой член поверх ткани.
– Никто не носит гребаные трусы под килтом. Это, блин, самый большой плюс килта!
– Уж прости, что не поняла, что ты хотел как следует потереться яйцами о легендарную шотландку клана Логан, приносящую удачу! – пародирую я его, и его убийственный взгляд меня не на шутку пугает. – Мне жаль, ладно? Но если бы ты был в трусах, ущерб был бы не таким серьезным!
– Уж извини, что думал, что мой хрен с яйцами могли на одну гребаную секундочку подышать воздухом. Я не ожидал, что ты попытаешься погубить мое мужское достоинство! – Его голос срывается на пронзительный нервный крик. – Черт, кажется, у меня кровотечение.
– Я, эм, схожу тебе за пластырем.
– Тебе понадобятся бинты, женщина. И, возможно, очень большой гипс. Ты уже должна хорошо знать, какой у меня размер! Пластырь едва мою гребаную уретру покроет.
– Может, уже перестанешь орать? – восклицаю я, поднимаясь с колен и топая ногами. – Я не могу думать, когда ты так кричишь.
Лицо Мака искажается.
– Да, конечно. Я обязательно буду обращаться к тебе как к леди, когда из МОЕГО ЧЕРТОВА СТВОЛА ПЕРЕСТАНЕТ СОЧИТЬСЯ КРОВЬ!
Я закатываю глаза.
– Сейчас ты уже просто драматизируешь.
А затем… я слышу хныканье.
Пару часов спустя Мак лежит на моей кровати, свернувшись в позу эмбриона и приложив пачку горошка к своей промежности. Он проплакал всего час после того, как я довезла его до моей квартиры. Сначала я думала, что он так на меня обиделся, что хотел уехать к себе домой. Но потом он сказал, что ожидает, что я буду ему весь день прислуживать, чтобы искупить вину за это вопиющее преступление. Так что вот она я, стою у его ног… жду, что он в любой момент попросит искупать его в ванной.
Мак с жалобным стоном протягивает мне оттаявший горошек.
Я вздыхаю.
– Ты все еще на меня злишься? Может, дашь мне наконец на него посмотреть? – устало спрашиваю я. – Если он так сильно болит, то нам, наверное, лучше обратиться в неотложку. Или хотя бы попросить Инди или Белль прийти и взглянуть на тебя. Они все-таки медики.
– Сегодня уже достаточно людей насмотрелось на мой хрен и яйца, спасибо большое, – ворчит он, пряча лицо под своей накачанной рукой в татуировках в фирменном драматичном стиле Мака. – И я все еще на тебя злюсь.
– Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину?
Он пожимает плечами и опускает руку.
– Просто полежи рядом и поговори со мной, пока я не усну.
Я не могу не улыбнуться этому большому забавному идиоту. Я наклоняюсь и целую его в лоб, а потом уношу горошек обратно в холодильник. Выключив свет, я залезаю к нему в кровать.
Мы лежим лицом друг к другу.
– О чем ты хочешь поговорить?
Он тяжело вздыхает.
– Напомни мне, как выглядят твои сиськи. За эти долгие часы я уже успел забыть.
Я окидываю его серьезным взглядом.
– Если я покажу тебе свои сиськи, ты перестанешь ныть?
Он грустно пожимает плечами.
Я сажусь, задираю свою ночнушку и хорошенько трясу грудью, прежде чем опустить ее и забраться обратно под одеяло.
Он улыбается, как ребенок в рождественское утро.
– Это было очень заботливо с твоей стороны, Куки.
– Живу, чтобы служить, – отвечаю я.
Мак смотрит на мою ночнушку с котятами.
– Сколько у тебя таких ночнушек? Меня настораживает тот факт, что спустя столько ночей они ни разу не повторялись.
Я поднимаю глаза к потолку, мысленно пытаясь их посчитать.
– Штук десять, наверное? Не уверена. Но у этой есть мини-версия для кота.
– У вас с Геркулесом есть парные ночнушки? – спрашивает Мак, светясь от восторга. – Боже, я обязан это увидеть. Где спряталось это ужасное существо?
Я тяжело вздыхаю.
– Она на него не налезает. Для котов плюс-сайз одежду не делают.
– А стоило бы.
– Вот именно! – хмурюсь я. – Я сшила ему пару костюмчиков, но каждый раз, когда я одеваю в них Геркулеса, он просто обмякает. Это очень смешно. На самом деле, я даже завела для него аккаунт в соцсетях. Там куча видео, как он наряжается и падает.
– О боже, – смеется Мак и смотрит на меня. – Сколько у тебя подписчиков?
– Шестьдесят четыре тысячи! – хихикаю я. – Мой первый пост немножко завирусился. Я никому не говорю об этом аккаунте, и никто из моих знакомых не знает, как выглядит Геркулес, чтобы догадаться об этом.
– Это уморительно, – довольно ухмыляется Мак. – Тебе стоит заняться одеждой для толстых котов.
– Я бы с радостью, – улыбаюсь я, – у меня есть целый блокнот с эскизами маленьких очаровательных нарядов. Даже парочка костюмов для собак есть, потому что, ну, люди любят своих пухлых песиков. Правда, у меня больше нет времени на то, чтобы шить для себя.
– Тогда сделай это своей работой, – просто отвечает Мак.
– Что ты имеешь в виду?
– С твоим талантом к дизайну тебе нужно заниматься чем-то большим, чем просто подшивать творения Слоан и Лесли.
Я моментально грустнею.
– Они много со мной советуются по поводу своих дизайнов. Мой вклад гораздо значительнее, чем просто их подгонка.
Мак хмурится и протягивает руку, чтобы нежно коснуться моей щеки.
– Фрея, я не хотел тебя обидеть.
– Тогда почему ты это сказал? – спрашиваю я, отстраняясь.
Он берет меня за руку.
– Я просто считаю, что ты очень талантлива. Если тебе приносит радость создание одежды для домашних животных, тогда ничего не должно тебя останавливать от того, чтобы этим заниматься. Мир заслуживает увидеть твою гениальность.
Его слова повторяют все, в чем я тысячу раз сама пыталась себя убедить. Даже когда мы делали групповые проекты в университете, я никогда не озвучивала свои идеи и просто подстраивалась под самого разговорчивого человека в нашей группе. Уверенность помогает добиться успеха. Молчание никуда не приводит.
– Я думала о том, чтобы предложить Слоан и Лесли добавить в бутик линию одежды для животных, – тихо говорю я, разглядывая большую ладонь Мака на моей маленькой руке в веснушках. – Наши клиенты обожают своих питомцев. Ты бы видел, как они носят их в своих сумочках.
– Вот видишь. – Мак ободряюще сжимает мою руку. – Ты полна идей, и я уверен, что у тебя хватит уверенности воплотить их в реальность. А еще, из собственных эгоистичных побуждений я хочу, чтобы ты больше никогда не приближалась к гениталиям другого мужчины с иголкой.
– Заткнись, верзила, – прищуриваюсь я. – Ты меня отвлекаешь своей очаровательностью.
– Ты считаешь меня очаровательным? – Мак радостно играет бровями. – Я думал, что понравлюсь тебе, только если обзаведусь сырной хижиной.
Я закатываю глаза.
– Ты знаешь, что ты очарователен.
Он продолжает держать меня за руку, переплетая наши пальцы.
– А ты знаешь, что ты милая?
Я делаю глубокий вдох, пытаясь поверить в эти слова. Они значат гораздо больше, чем физическая красота. Знание, что я милая, равноценно уверенности в себе, и последнее нужно мне сильнее, чем первое. Надеюсь, однажды я смогу научиться отвечать на этот вопрос без колебаний.
– Я знаю, что я милая, – наконец произношу вслух я, надеясь, что когда-нибудь буду на сто процентов в это верить.
Я качаю головой, готовая снова переключить внимание на моего пациента.
– А что насчет тебя? Чем займешься после футбола?
Мак поднимает брови.
– Если повезет, меня хватит еще на пару лет. Я не против стать одним из тех старичков, которые умирают прямо на поле от сердечного приступа.
У меня вырывается стон.
– Это ужасная мысль.
Мак пожимает плечами.
– Это так, шутки. На самом деле, моя работа мечты после окончания футбольной карьеры – сфера видеоигр, чтобы я мог совместить мое знание футбола со своими навыками программирования.
Я удивленно моргаю.
– Я, конечно, очень сильно извиняюсь, но мне сейчас не послышалось? Ты сказал «программирование»?
Мак закатывает глаза.
– Я отучился по специальности компьютерных наук, Куки. В этом теле есть не только мускулы, но и мозги.