Она на мгновение замолкает, а затем спрашивает:
– Почему же?
– Разве не очевидно? – рявкаю я и поворачиваюсь к ней лицом, повторяя ее позу на скамейке.
Фрея смотрит на меня нежным взглядом.
– Не для меня, – наконец шепчет она.
У меня вырывается смешок. Я пристально разглядываю ее лицо.
– Ты мне до чертиков нравишься, Фрея, и у меня от этого все внутри переворачивается.
Она не может определиться, улыбнуться ей или нахмуриться, и я ненавижу эту нерешительность. Меня бесит, что я могу сказать что-то такое, и она не будет знать, как реагировать. Я хреново в таком разбираюсь.
– И что именно это значит? – мягко спрашивает она.
– Я не знаю. – Я вытягиваю руку на скамейке позади нее и придвигаюсь ближе. – Я не ожидал, что между нами все будет так.
– Я тоже, – соглашается она и начинает нервно кусать нижнюю губу. – Так кто же мы тогда друг другу?
Я пожимаю плечами и сглатываю неприятный комок в горле.
– Я не привык к ярлыкам.
Такой ответ ее, кажется, обидел. Я наклоняюсь и нежно касаюсь ее веснушчатой щеки.
– Я не против того, чтобы быть вместе, но мне нужно время, чтобы все осмыслить до того, как мы с головой нырнем в отношения.
Она кивает и смотрит на свои сцепленные руки, лежащие у нее на коленях.
– Время.
– Да, время.
Она поднимает глаза на меня.
– И пока ты не будешь готов… Мы что, не будем видеться?
– Я ничего такого не говорил, – резко отвечаю я. От мысли, что она могла даже предположить такое, меня пронзает вспышка отчаяния. – Как насчет того, чтобы пока что оставить все как есть и разобраться по ходу дела?
Мгновение она серьезно смотрит на меня, а потом отворачивается и смотрит вперед. Я физически чувствую ее разочарование, и оно пожирает меня изнутри. Ненавижу то, что мне приходится заставлять ее сомневаться в нас. Она моя лучшая подруга, и я последний, от кого ей нужны смешанные сигналы. Но и я тоже не готов бездумно начать новые отношения. Мне нужно делать все медленно и осторожно, чтобы не накосячить. Она слишком важна для меня, чтобы так торопиться с решением.
– Фрея, ты не против этого? – снова повторяю я, потому что она все еще молчит.
Она глубоко вздыхает и натягивает на лицо улыбку.
– Ладно. Я не против.
Меня переполняет облегчение. Я протягиваю руку, чтобы повернуть ее к себе лицом.
– Хорошо, – шепчу я, проводя большим пальцем по ее подбородку. – Это хорошо.
Я наклоняюсь и целую ее. Поначалу она напряжена, но потом расслабляется и позволяет мне повернуть ее голову, чтобы поцеловать ее как следует.
Мы разберемся со всем этим. Мы должны это сделать.
На следующее утро солнце едва начало вставать, как я уже приседаю на корточки и целую Фрею в обнаженное плечо, выглядывающее из-под одеяла.
Она недовольно стонет.
– Что ты делаешь?
– Я собираюсь в город, чтобы ненадолго повидаться с дедушкой.
– Так рано? – ворчит она и сворачивается калачиком под одеялом.
– Мой дед – ранняя пташка, – говорю я, целуя ее в висок.
Она такая милая сейчас, что у меня закрадываются мысли забить на все свои дела и забраться обратно к ней под одеяло.
– Я вернусь как раз вовремя, чтобы отвезти нас в аэропорт, хорошо?
Она кивает и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Ее зеленые глаза мерцают в темноте, а от легкой улыбки мое сердце начинает таять.
– Я буду по тебе скучать.
Ее слова пронзают мое сердце так, словно оно сделано из масла. Я выпячиваю грудь и беру себя в руки, прежде чем ответить.
– Я скоро вернусь. – Я быстро целую ее в губы на прощание и ухожу.
Квартира моего дедушки в Дандональде маленькая и очень отличается от той, где он жил с бабушкой, пока она была жива. Его жилье в духе настоящей холостяцкой берлоги: сдержанное и полупустое. Все воспоминания о бабушке стерты из его жизни, за исключением небольшой фотографии на каминной полке. Изменилось не только пространство вокруг дедушки, но и он сам. После ее смерти он похудел и впервые на моей памяти стал походить на дедушку.
Для мужчины, который любит поговаривать, что женщины – не более чем отвлечение, он принял потерю бабушки очень близко к сердцу. Не могу в этом его винить. Сколько бы дедушка ни говорил, что в мире нет ничего важнее футбола, я знаю, что он был от бабушки без ума. Может быть, из-за ее отсутствия он так быстро привязался к Фрее? Возможно, он наконец понял, что в мире есть вещи важнее футбола.
Мы сидим друг напротив друга за кухонным столом с чашками чая в руках. Я мысленно готовлюсь к привычному разговору о футболе, который должен начаться с минуты на минуту.
Но ничто не могло подготовить меня к трем словам, которые он произносит:
– Я болен, Маки.
Все мое тело напрягается от его серьезного взгляда.
– Чем именно ты болен?
Он смотрит мне в глаза.
– Рак.
– Что? – переспрашиваю я, откидываясь на спинку стула и отодвигаясь от стола.
– У меня рак, – хмуро повторяет он.
От этого слова мое сердце уходит в пятки. Слово на букву «р». Я ставлю на стол свою кружку и сжимаю руки в кулаки на коленях.
– Насколько все плохо?
– Плохо, – отвечает он с мрачным выражением лица. – Врачи говорят, что он у меня уже несколько лет. Твоя бабушка постоянно ворчала, что мне нужно провериться, но я ее не слушал, потому что я дурак.
– Боже… – Я пытаюсь оправиться от шока. – Какой у тебя план лечения? Химиотерапия? Облучение? Операция?
Дедушка качает головой.
– Ничего из этого.
Я смотрю на него непонимающим взглядом.
– Почему нет?
– Болезнь слишком запущена, Маки.
– Что это, черт побери, значит? – рычу я, захлебываясь в отрицании и замешательстве.
– Следи за языком в моем доме, – предостерегает он, а потом его лицо моментально расслабляется. – Врачи говорят, что мне остались считаные месяцы. Если повезет, то год.
– Месяцы? – Я встаю из-за стола, прерывая тяжелую тишину звуком скребущего по деревянному полу стула. – Тебе осталось жить всего несколько месяцев?
Я запускаю руку в свои волосы и начинаю наворачивать круги по кухне. Это не может быть правдой. Мой дедушка даже не такой старый. Сначала бабушка, теперь он? Я не верю, что это действительно происходит. Не может он, блин, умирать. Не сейчас.
– Нам нужно получить второе мнение у другого врача, – поворачиваюсь я к нему.
Дедушка смотрит на меня с грустной улыбкой.
– Мы уже его получили, Маки. Твои папа, мама и даже твоя маленькая сестренка весь прошлый год таскали меня по самым разным врачам.
– Прошлый год? – Я опираюсь руками о стол и бросаю на него суровый взгляд. – И никто из вас не подумал мне об этом сказать?
– В этом не было нужды, – оправдывается он, глядя на меня с болью на лице. – Ничего не должно было отвлекать тебя в твой первый год в Премьер-лиге.
– К черту футбол! – кричу я, снова запуская руки в волосы.
Мир вокруг меня начинает вращаться с тошнотворной скоростью.
Дедушкин стул опрокидывается на пол, когда он встает, чтобы встретиться со мной лицом к лицу.
– Черт тебя подери, хватит говорить это дерьмо в моем доме!
Я прерывисто дышу, глядя в его разгневанные глаза. Мне физически больно от того, насколько преданным и обманутым я себя чувствую.
– Ты должен был мне сказать об этом.
Его лицо смягчается. Щит шотландской суровости тает прямо на моих глазах.
– Я не хотел говорить тебе, пока мы не будем знать наверняка.
Он кладет мне руку на плечо, и на мою кожу будто льют кислоту. Я могу думать только о том, что однажды больше не почувствую его прикосновений. Этот мужчина всю жизнь был моим героем. Все, что я делал, было для того, чтобы ему угодить. Я не знаю, как буду жить в мире, где его не будет.
– И что дальше? – хрипло спрашиваю я. Мой голос меня предает, как только уголки глаз начинает жечь от подступающих слез.
Дедушка шмыгает носом и отворачивается от меня. Его подбородок подрагивает, пока он борется с собственными эмоциями.
Наконец он откашливается и сурово отвечает:
– Ничего. Ты продолжишь играть в футбол так, чтобы я тобой гордился. А я буду дальше смотреть на тебя по телевизору и болеть за тебя, как довольный идиот.
Все мои внутренности скручивает от боли. Дедушка поворачивается ко мне с выражением лица, которое я никогда прежде у него не видел. Он хватает меня за руки и рывком притягивает к себе, обнимая меня и хлопая по спине. Из моего горла вырывается всхлип.
К черту это. К черту жизнь. Пошло все это!
– Только не смей по мне горевать, Маки, – хрипло ворчит он в мое плечо, гладя меня по голове. – Я прожил хорошую жизнь, и мне повезло наблюдать, как ты испытываешь все, о чем я только мечтал. Я ни о чем не жалею, – твердо говорит он, отстраняясь и гордо улыбаясь мне с покрасневшими глазами. – Может, разве что о том, что так и не увидел тебя в форме «Рэнджерс».
Он сдавленно смеется, и я снова заключаю его в свои объятия. Я знаю, что он шутит и что он гордится мной. Но он даже и представить себе не может, сколько сделал для меня и на что я бы пошел ради него.
Глава 22Фрея
Следующие несколько дней в компании Мака проходят совсем не так, как я ожидала. Он все еще каждую ночь спит в моей квартире, и мы все еще каждый день занимаемся Тем Самым, но он не такой беззаботный, как обычно. Он задумчивый и рассеянный. Даже когда я пытаюсь его подколоть, он едва способен выдавить из себя улыбку.
Сначала я подумала, что он очень устал из-за того, что тренировался больше обычного на этой неделе. Но как-то вечером, когда мы смотрели «Хартленд», Геркулес появился из ниоткуда и залез к Маку на колени. У меня рот открылся от изумления, потому что с тех пор, как произошел инцидент с лизанием соска, Геркулес держался от Мака подальше. Очевидно, что это знаменательное событие заслуживало какой-то реакции. Но Мак, казалось, вообще не обратил на это внимания. Он просто бездумно начал гладить кота так, словно ничего особенного не случилось. Мак, которого я знаю, отпустил бы какую-нибудь шутку про то, куда Геркулес сует свой язык.