– Ну и что, что я несчастен! – кричит он с болью в голосе. – Он умирает, Фрея!
– Как и ты! – Я почти перекидываюсь через приборную панель, чтобы посмотреть ему в лицо. – Ты лишь жалкое подобие человека, которым был раньше, и ты дурак, если считаешь, что именно такого внука Фергюс хочет увидеть перед своей смертью.
– Не смей предполагать, что знаешь моего дедушку лучше меня. Выражение его лица сегодня стоило всего, чем я пожертвовал.
Я издаю недоверчивый смешок.
– Мак, он так на тебя будет смотреть, даже если ты завтра бросишь футбол и скажешь ему, что собираешься уйти в цирк.
Мак фыркает и отворачивается к окну.
– Ты не знаешь мою семью, Фрея.
Я понимающе киваю.
– Ты прав, Мак. Кажется, тебя я тоже больше не знаю. Потому что Мак, в которого я влюбилась, никогда не сказал бы и половины того, что ты мне наговорил в этой машине.
После этого я выхожу под проливной дождь, прочь от моего бывшего лучшего друга. На этот раз навсегда.
Глава 28Мак
– Тебе же нравилось играть в футбол все эти годы, внучок? – спрашивает дедушка, смотря на меня своими запавшими зелеными глазами при свете флуоресцентных ламп.
При виде его, лежащего на койке в хосписе, у меня в горле образуется комок. Он здесь уже неделю, и с каждым днем, когда я прихожу посидеть в кресле рядом с ним, он словно становится все меньше и меньше. Сегодня его кожа белее ночнушки, в которую его одели, а усы по цвету больше напоминают соль, чем перец.
Я чувствую, что это конец.
У нас должно было быть больше времени.
Прошло почти три месяца с тех пор, как я переехал в Шотландию. Здоровье позволило ему посетить только одну игру, которая была почти два месяца назад. Ту самую, на которую приходила Фрея.
Мысль о Фрее пронзает мое сердце сожалением, преследующим меня с момента, когда я покинул Лондон. То, что начиналось с боли, переросло в глубокую, раздирающую душу рану, напоминающую о себе каждый раз, когда я вспоминаю тот самый момент. Момент, когда я позволил ей выйти из моей машины и решил не идти за ней.
Я так хотел пойти.
Я хотел схватить ее, поцеловать и извиниться за все ужасные, отвратительные слова, которые я наговорил. Мне хотелось упасть на колени и умолять ее простить меня, чтобы вернуть нашу дружбу.
Я хотел чувствовать ее мягкие губы, тепло ее тела рядом со мной. Я хотел снова услышать, как она смеется, как кричит на меня. Я хотел, чтобы она меня ударила. Больше всего я хотел, чтобы она осталась со мной и обнимала меня, пока я скорблю по неизбежной потере мужчины, чьего одобрения я добивался всю жизнь. Я хотел, чтобы она смотрела на меня так, словно я был единственным человеком во всем этом долбаном мире, который был ей важен.
Я бы сделал что угодно, чтобы стереть воспоминание о том, как она плакала, когда я разбил ее сердце.
Каждый раз, когда я вспоминаю этот момент, мне становится тяжело дышать. Как будто сожаление и вина давят на мою грудь грузом в несколько тонн, наказывая меня за то, что я натворил.
То, что я наговорил Фрее, было непростительно. Я оттолкнул свою лучшую подругу, потому что она сказала, что влюблена в меня, и ненавижу себя за это. Конечно, она важна для меня. Но любовь? Я не готов к такому. Мое сердце не выдержит такого признания сейчас. Я сделал ей больно, и это значит, что я навеки ее потерял и теперь должен страдать от последствий.
Услышав, как дедушка повторяет свой вопрос, я прочищаю горло и стараюсь не обращать внимания на свои скачущие мысли и тихий писк медицинских приборов.
– Конечно, мне нравилось играть в футбол, дедушка. – Я шмыгаю носом и отворачиваюсь. – Почему ты вообще такое спрашиваешь?
Он прикрывает глаза, морщась от боли в своем теле. Затем он смотрит на меня.
– Я боюсь, что заставил тебя заниматься тем, чего ты не хотел. Боюсь, что заставил тебя гнаться за моими мечтами вместо своих.
– Совсем нет. – Я беру его слабую руку, стараясь не сжимать ее слишком сильно. Контраст его старой, обветренной ладони с моей – это образ, который запомнится мне на всю жизнь. – Я всегда хотел играть в футбол. Ты подарил мне эту возможность.
– Не в этом сезоне, – грустно отвечает он, качая головой. – Маки, ты изменился в этом сезоне.
– Что ты имеешь в виду? – Мое сердце замирает от его слов.
Я не хочу, чтобы он думал о таких вещах в свои последние дни. Разве он не понимает, что я сделал все возможное, чтобы он мной гордился? Чтобы жить согласно тому, чему он учил меня с детства? Он должен это знать.
– Тебе не нравится играть в Глазго. С тех пор, как ты перевелся, ты сам не свой. Мне больно видеть тебя таким.
Я мотаю головой.
– Я рад, что я здесь. Конечно, мне в этом сезоне пришлось нелегко с командой, но я все исправлю, как всегда.
Мои слова – правда лишь наполовину. Я не говорю ему, что этот переход стал самым тяжелым за все мои годы игры в футбол и я из кожи вон лезу, чтобы вернуть свою концентрацию.
Он медленно сглатывает и морщится, пытаясь сесть.
– Мне просто горько от того, насколько ты здесь несчастлив, зная, что ты переехал ради меня.
– Дедушка, – я выпускаю его руку, чтобы он мог устроиться поудобнее, – я здесь, потому что я этого хочу. Ты мне очень дорог. Я хочу, чтобы ты знал, – у меня срывается голос, а глаза начинает жечь, – ради тебя я готов на все, что угодно. Ты мой герой.
Глаза дедушки краснеют от слез. Он щиплет себя за переносицу, а затем накрывает мою ладонь своей.
– Но я больше не самое важное, что есть в твоей жизни. Как и футбол, раз уж на то пошло. Помнишь, я говорил, что ни о чем не жалею? Маки, это было не совсем правдой.
Страдание в его глазах отдается в моем собственном сердце. Я знаю, что он сейчас чувствует не физическую, а эмоциональную боль.
– О чем ты говоришь? – спрашиваю я в недоумении.
Он тяжело вздыхает и мгновение задумчиво смотрит в потолок.
– С тех пор, как умерла твоя бабушка, я не могу перестать думать обо всем, что должен был для нее сделать. Мне стоило чаще покупать ей цветы и осыпать ее подарками. Чаще говорить, что люблю ее. Господи, лучше бы я вместе с ней смотрел ее любимые передачи, вместо того чтобы постоянно смотреть свои чертовы футбольные матчи.
Внезапно в моей голове вспыхивает воспоминание о лице Фреи, когда я подарил ей те гвоздики. Ее улыбке, когда она увидела свою новую милую кружку. О том, как неожиданно она заплакала, когда мы доставляли спасенных котят их хозяевам. Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, когда я вспоминаю, как мы часами сидели на ее диване, болтая ни о чем за просмотром дурацкого «Хартленда».
Я смотрю вниз, вдруг осознав, что мои руки сжаты в кулаки. Разжав пальцы, я вытираю скользкие от пота ладони о свои джинсы. Я невольно прокручиваю в голове все, от чего я отказался.
Прерывистый вздох дедушки возвращает меня в реальность.
– Когда я оглядываюсь на проведенное с твоей бабушкой время, я жалею, что так мало наслаждался ее присутствием. Мне жаль, что я не ценил, насколько счастливым она меня делала. – Он смотрит на меня суровым взглядом. – Это очень важно – найти женщину, с которой ты сможешь остепениться и просто быть счастливым.
Его красочные слова вызывают у меня улыбку.
– Любой мог увидеть, что ты делал бабушку очень счастливой.
– Да, я знаю. Но теперь, когда мое время подходит к концу, я с абсолютной уверенностью могу тебе сказать, что футбол – это последнее, о чем я сейчас думаю. – Он смотрит на меня умоляющими глазами, в глубине которых собираются слезы. – Я сбил тебя с пути, Маки. С самого твоего детства я учил тебя держаться подальше от женщин, чтобы не отвлекаться. Но я никогда не хотел, чтобы ты сторонился той самой.
У меня кружится голова, пока я пытаюсь переварить его слова. Он говорит о Фрее? Недоверчиво мотая головой, я сглатываю, пытаясь увлажнить свое пересохшее горло.
– Что ты имеешь в виду под «той самой»?
Он пытается повернуть голову, чтобы лучше меня видеть, но, кажется, это действие причиняет ему боль. Он протягивает руку, чтобы сжать мое запястье.
– Я говорю о женщине, ради которой хочется все бросить. Как когда твой папа встретил маму.
Я откидываюсь на спинку кресла и потираю затылок.
– Ты всегда говорил, что папа отказался от своей карьеры, когда встретил маму. Что он упустил грандиозную возможность.
Дедушка медленно мигает и разочарованно поджимает губы.
– Так и было, но ты думаешь, он пожалел об этом? – спрашивает он с озорным огоньком во взгляде.
Я тихо смеюсь.
– Надеюсь, что нет, учитывая, что он уволился из-за меня.
Дедушка улыбается в усы.
– Вот именно. Он встретил свою даму сердца в восемнадцать. А ты свою нашел сейчас… в Рыжике.
Я ошеломленно смотрю на него.
– Дедушка, мы с Фреей не вместе. Мы даже больше не разговариваем. Я не… влюблен в нее.
– Ты правда настолько тупоголовый? – Он качает головой, сжимая руку в кулак и легонько постукивая по бортику кровати. – Маки, я люблю тебя. Ты знаешь, насколько сильно. Но меня поражает, как с твоим умением видеть общую картину на поле ты совсем слепнешь, когда дело касается твоей личной жизни.
Он на мгновение замолкает и глядит на меня с сочувствием.
– Мальчик мой, у тебя разбито сердце.
Внезапно его начинает тошнить, и я встаю, чтобы помочь ему сесть, подкладываю ему под спину подушку и даю попить воды. Он делает маленький глоток и мгновение тяжело дышит. Затем он хватает меня за руку, не позволяя мне сесть.
– Я видел, как ты смотрел на нее во время игр горцев и когда она пришла на твой матч. Если я что-то и знаю о любви, то это она. Ты без ума от этой девочки.
Его слова задевают меня за живое.
– Дедушка, ты не можешь знать этого наверняка. Я даже никогда не влюблялся.
– Конечно, ты в нее влюблен, дурачок! – отрезает он тоном, не терпящим возражений. – Ты так дерьмово играешь в Глазго не из-за того, что ты в новом клубе, и не потому, что я умираю. Ты несчастен потому, что в твоей жизни нет этой шикарной веснушчатой дамочки, которая помогала тебе держать себя в руках. Последние пару месяцев я постоянно вижу в твоих глазах боль от ее потери, и меня от этого уже тошнит. – Он протягивает руку и касается прохладной ладонью моей горячей щеки. – Я понял, что ты любишь ее, как только ты нас познакомил, и затем – каждый раз, когда ты находил способы упомянуть ее в разговоре. Все это время я думал, что твоя главная радость – это быть на футбольном поле, но я ошибался. Я никогда не видел тебя счастливее, чем когда ты смотришь на нее. Мне очень повезло прожить достаточно долго, чтобы это увидеть.