– Мы снова их потеряли, шеф, – сказал Борис. – Смит ушел. Убил имплантолога и одного из полицейских, сержанта, заслуженного работника и отца троих детей. Он отключил систему слежения и убежал вместе с женщиной.
Ганф опустил ноги на пол и наклонился вперед. Видимо, на его лице отразилась всколыхнувшаяся внутри буря эмоций, потому что Хальперин отступил на полшага назад.
– Как это могло произойти?! Я ведь распорядился немедленно арестовать Смита почти сутки назад.
Хальперин несколько раз моргнул, дернул острым кадыком.
– Нет, шеф, вы велели продолжать слежку.
– Борис, кто из нас двоих выжил из ума?
Хальперин вытащил свой миником и включил запись последнего разговора с начальником.
«Шеф, пропала связь с агентами, которые ведут наблюдение за Смитом, – услышал Ганф. – Я послал туда еще нескольких человек. Что-то со спутником, шеф. Он тоже барахлит. – И следом его собственный голос, – Вы будете беспокоить меня из-за всякой мелочи?! Помощник по внутренним делам, по поводу спутников обратитесь в космическое ведомство, не ко мне. Продолжайте наблюдение! – И ответ Хальперина, – Да, шеф».
«Переутомление? Помешательство? Нет, не может быть», – эти мысли Ганф тут же отмел, ведь ежедневные показатели его физического и психического здоровья были как всегда в норме.
Хальперин стоял навытяжку, насколько позволяла ему старческая осанка.
– Слушайте меня внимательно, Борис, – процедил Ганф, – найдите проклятого землянина и прикончите. Вы меня поняли?
Отпустив помощника, он отер со лба испарину и посмотрел на пустой экран. Связь с Энтерроном была отключена в течение четырех с лишним часов. Фридрих активировал систему, чтобы в третий раз просмотреть запись разговора с Хальпериным с камер наблюдения, заранее уверенный, что и на ней будет все то же самое.
Экран затеплился лунным сиянием, и появилась красочная заставка. Фридриху вновь показалось, что картинка изменилась, едва заметно, почти неуловимо. Но на фоне тех неприятностей, что обрушились на него, придавать значение этой невинной самодеятельности Энтеррона ему было недосуг. К тому же, во время общения с Башковитым, Фридрих никогда не смотрел на экран, исключением был только просмотр новостей, что транслировались по главным каналам СМИ. Он и сам не знал, почему так не любил смотреть на заставку с изображением Башни Правительства, части Площади Вечного Дня и фрагмента улицы Двенадцати Регионов. Вероятно, экран ассоциировался у него с искусственным глазом, в который непристойно смотреть.
«Новая Система сильна, – говорил утром Энтеррон. – Ее фрагменты при поломке имеют способность самовосстанавливаться. В скором будущем человечество станет единым организмом, живущим одной счастливой жизнью: “…с одной стороны, мир сонных грёз, совершенство которых не находится ни в какой зависимости от интеллектуального развития или художественного образования отдельного лица, а с другой стороны, действительность опьянения, которая также нимало не обращает внимания на отдельного человека, а скорее стремится уничтожить индивид и освободить его мистическим ощущением единства”».
Это были слова Ницше. Энтеррон все чаще начинал цитировать древних, и Фридрих чувствовал, что в этом есть какой-то подвох. Он не забыл, как утром что-то неожиданно случилось с интонацией Энтеррона, больше это не повторялось, но сохранялось ощущение, что искусственный интеллект ведет себя непривычно. Еще какие-то слова крутились в уме, кажется «избавление через иллюзию».
Фридрих убедился, что запись камер наблюдения в точности воспроизводит его разговор с Хальпериным, каким он был на миникоме помощника.
– У нас нет пропуска, мы не сможем попасть в столицу, – сказала Мила. – Об этом надо было думать за полгода, если не раньше. Сегодня как раз первый день карнавала.
Она решила: надо говорить вслух, все равно, что, – просто говорить, иначе эти кошмарные воспоминания ее съедят.
Айвен проигнорировал ее слова, он сосредоточенно вел авиетку, которую угнал в маленьком городке Парфеносе (это была уже вторая авиетка, угнанная со вчерашнего вечера).
– Да нас за один только внешний вид арестуют! – сказала Мила и с отвращением посмотрела на грязные поломанные ногти. Когда она в последний раз делала маникюр? Даже не припомнить. Что до одежды, то такой наряд и в страшном сне не привидится.
Горло все еще болело, на шее ощущались ссадины, но все же Мила чувствовала себя активнее – настолько, чтобы можно было задуматься о своей внешности. Она по-прежнему не снимала шапочку, которую надела вчера. Волосы были немытыми и спутанными, кожа липкой и дурно пахла (Мила даже не представляла прежде, что человеческая кожа может иметь такой запах). Но зато ей почти удалось отоспаться: она проспала часа два во время первого перелета, затем пять часов кряду в спальной ячейке для дорожных рабочих за полтора терро. После того, как Айвен ее разбудил и усадил в угнанную авиетку, она дремала еще полчаса, пока ее не растрясло, и сон сам собой не прошел.
Вчерашние события не хотели отступать в туман прошлого. Сон освежил ее разум, а вместе с ним и эти мрачные воспоминания. В воображении так и маячили пятно темной крови на мертвом лице Кибераполлона, его отвратительный металлический член, ужасная маска на бляхе, а еще черный силуэт безликого трупа на фоне ночного неба.
Мила не находила себе места в салоне авиетки; ей стало бы легче, если бы они остановились и вышли, но лететь было еще далеко. У нее ныл желудок, кишки сжимались в жгуты, а грудь распирал холодный ком. Картину дополняла дрожь, начавшаяся вчера: она все не утихала, и не было никакой возможности ее унять.
Чтобы как-то отвлечься, Мила попыталась вспомнить программу праздника. Основное шествие пройдет по центральному проспекту и площадям столицы, в нем будут участвовать делегации всех регионов. Каждая представит основные отрасли от промышленных до культурных – все, чем богаты. Следом пойдут жители районов самого Терриона, которые тоже приготовили свою программу, а потом иллюминация, музыка, танцы всю ночь напролет.
Мила читала, что модные дома уже полгода назад оказались так перегружены работой, что им пришлось открывать филиалы и расширять штат сотрудников.
Празднества в честь Терриона должны были проходить и в Никте. Еще месяц назад Мила подумывала сшить какое-нибудь потрясающее платье и поехать на Площадь Радуги. Лететь в Террион она не собиралась, хотела вместе с Рихардом полюбоваться карнавалом по головиду.
Размышления о празднике помогли ей забыться, оказаться в благополучной вымышленной реальности. Тихая музыка, полумрак, воздушное платье с открытой спиной – ей всегда шел этот фасон, – высокая прическа с несколькими игриво выпущенными локонами. На столике стоит бокал шампанского.
– Разрешите вас пригласить на танец, – произносит чей-то бархатный голос.
Мила оборачивается. В безупречном костюме, учтиво предлагая руку, стоит Рихард, в жгучих глазах – нежность, губы размыкаются, он хочет что-то сказать… но внезапно кривая усмешка искажает черты.
– Смит! – вскрикивает Мила и, отпрянув, опрокидывает бокал.
Сон разбивается вдребезги.
Мила дергается всем телом и открывает глаза.
Солнце высоко. На таймере без десяти девять.
Авиетка уже влилась в крупный транспортный поток.
– Зачем ты разбила бокал? – спросил Айвен, бросив на спутницу едкий взгляд.
Мила почувствовала себя так, будто ее застукали за чем-то постыдным, и разозлилась:
– Не смей заглядывать в мои сны! Слышишь?! Никогда!
Айвен пожал плечами и уставился вперед.
На горизонте показался город-гигант. Величайший мегаполис планеты своими башнями подпирал небесный свод. Мила слышала, что по ночам зарево его иллюминации виднелось в небе за сотни километров.
Она много лет не была в Террионе, – с тех самых пор, как окончила учебу в университете. Славное было время. Вот бы побывать в том кафе «Alma mater», где по вечерам собирались студенты.
Мила принялась покусывать ноготь на большом пальце правой руки и улыбаться воспоминаниям. Это длилось две-три секунды, не больше. Затем иллюзия растаяла, и Мила без всякого перехода затряслась от подступивших слез.
Как это будет, когда она наконец окажется в Киберлайф? Ведь этот спасительный день наступит, она точно знает.
Тема воспоминаний в последнее время сделалась болезненной. Оставят ли ей память о студенческих годах или полностью перекроят личность? Что если Камиллы Левитской не станет вовсе, как если бы она умерла. Мила заерзала на сидении. Она впервые по-настоящему задумалась о вероятности полной, а не частичной коррекции и впервые за последнее время почувствовала протест против имплантации.
Странно, как незаметно вторглось в нее желание предаться Новой Системе. А ведь раньше она отвергала идею стать частью компьютерной программы.
Что если ее психика слишком пострадала от пережитых травм, и специалисты Киберлайф столкнутся с той же проблемой, с которой имели дело, оживляя замороженных землян? Тогда из нее сделают другую женщину! Как из Айвена сделали другого мужчину… Рихард был замечательным, но он появился на свет в чужом теле, изгнав истинного владельца.
Мила покосилась на спутника.
– Думай… – проронил он.
Мила вздохнула.
Неизвестно, что на нее нашло, но в эту минуту она действительно понимала его, как никогда. Но… она не могла повторить вслед за ним страшный девиз: цель оправдывает средства.
Нет, Айвен Смит, ты не прав. Выбранный тобой путь борьбы неверен. Надо по-другому.
«Как?» – спросил он мысленно. Глаза его, не мигая смотрели на все растущий Террион, но видели не очертания небоскребов, а разноцветную Башню Правительства.
«Нужно стараться повлиять на общественное мнение, – предположила Мила. – Что даст разрушение Киберлайф? Умрут тысячи землян – клиентов программы, у которых работа поврежденных участков мозга поддерживается биосиверами; распадутся тысячи семей террионцев и вырастет преступность».