— Слушаю.
Голос его он узнал: знакомые нотки уставшего и одновременно обремененного властью человека. Впрочем, они исчезли, когда генерал понял, с кем говорит.
— Олег, что-то потеряли мы друг друга. Но я, поверь, в курсе твоих дел, знаю, ты жену потерял, прими соболезнования. Это не телефонный, конечно, разговор, надо бы нам встретиться, пообщаться по-человечески. Правда, сегодняшний день отпадает, до ночи загружен.
— Еще встретимся, — сказал Макаров. — А пока, Борис Романович, просьба у меня к тебе.
— Догадываюсь, иначе бы не позвонил. Грузовичок, небось, нужен, на дачу вещи вывезти?
— Да нет, следы одного своего воина я потерял. То ли погиб, то ли в плену… И не могу сейчас ни от кого ничего добиться.
— Какого воина, когда?
— Когда я в госпитале лежал.
— А, ну тогда твоей вины нет.
— Я ведь не виноватого ищу, а человека, товарищ генерал.
Тот, Макаров почувствовал это, скривился, но выдержал миролюбивый тон:
— Опять ты со своими уколами. Есть в части списки погибших, надо в них заглянуть, а коли он уж в плен угодил, то сам знаешь, какая сейчас обстановка с этим. Самостоятельно оттуда человека не вытащить, но при президенте, ты слышал, наверное, есть комиссия по военнопленным, есть временная группа от этой комиссии, которая там, в Чечне, работает. Хорошие ребята, у нас с ними нормальные контакты…
— Ребята они, верю, хорошие, но работают уже с готовыми списками. В этих списках сержанта Сокольцова нет. И среди погибших он не значится. А мать его вот ко мне обратилась…
— Почему к тебе? — спросил генерал.
Макарова складывающийся разговор стал понемногу раздражать.
— Я могу дать ей и ваш телефон. Поможете женщине? Только без перефутболивания, она устала бегать по инстанциям.
Генерал оставил очередной выпад Олега без ответа и комментариев.
— Послушай, только не горячись. Если сержант пропал после того, как ты слег в госпиталь…
— Я не слег, меня туда свезли, а это большая разница.
— Ладно, Макаров, не заводись. Я вот что хочу спросить. Какой идиот дал женщине твой адрес? Ты в то время был уже не у дел…
— Мой адрес дал Сокольцовой майор Митяев.
— Знакомая фамилия.
— Майора Александра Викторовича Митяева сожгли под Бамутом в бэтээре за несколько дней до того, как войска стали выходить из Чечни.
— Да, конечно, — после некоторого замешательства сказал генерал. — Прости, не удержишь же все в памяти. Тут как раз еще с одним твоим бывшим разбираюсь — с Кобозевым.
— Мой комбат-два. У него сержант Сокольцов и служил.
— Вот-вот, твой комбат. Сдвиг по фазе произошел, рвется опять в Чечню воевать. Плюс алкоголизм. Ничего не остается делать, увольнять надо, хоть и хороший был командир. Ты встречался с ним? О бойце своем спрашивал?
Макаров ответил уклончиво:
— С Мишей сейчас трудно разговаривать. Ему кажется, что Сокольцов погиб, а тела его не нашли, потому что снаряд лег прямым попаданием…
«Но при этом никаких документов не уцелело бы», отметил Олег про себя.
— Сокольцов твой мог и дезертировать, были такие. А комбат, чтоб лишних неприятностей не наживать, сказку тебе рассказал.
— Сокольцов наш, а не только мой. И Кобозев тоже наш. Ты ему, Боря, — Макаров неожиданно даже для себя обратился к генералу по имени, — перед увольнением дай подполковника. Лишний рубль к пенсии не помешает. А ему лечиться надо.
— Подумаю, — быстро ответил генерал. — А вот по сержанту — не знаю, что тебе ответить. Ты же должен понять, даже в списки потерь его не занесешь. Если живой окажется, скандал будет на всю Россию: «Бездушные, не разобрались…». Ты же знаешь, как это бывает. Надо немного выждать. Может, комиссия что-то накопает.
— Скандал вам, конечно, не нужен, легче парня в дезертиры зачислить.
— Легче со стороны шпильками колоться, как это ты делаешь. Тебе сейчас хорошо. К тебе сейчас одна мать Сокольцова приходит, а у меня подобных проблем, знаешь, сколько?
— Нет человека — нет проблемы.
— Поговорили, называется, по душам, — уже зло сказал генерал. — Ну тебя к черту!
И бросил трубку.
Глава двадцать четвертая
Женька вспомнил удивленные глаза Саввы той ночью, когда Лис говорил ему, что Пилявин убежал. Савва, конечно, знал, что он не промахнулся. Савва знал, что делает Никита за сараем…
— Женя, а кто слова ей придумал?
Зырянов непонимающе взглянул на Павла Павловича, разливающего по стопкам водку. Женщины и Олежка улеглись уже спать, при них прощальный ужин проходил благочестиво и пристойно, коллективно выпили по стопке, и хозяин теперь наверстывал упущенное. Женька пил без всякого желания, градусы не брали его, мысли все время вращались вокруг увиденного в лесу, у фермы.
— Какие слова?
— Ну, эти, походной песни: «В пещере каменной нашли бутылку водки…». Хо — рошая песня! Ну-ка, давай на два голоса…
— Мы Олежку разбудим.
— А, да-да. Вот выпьем, выйдем на улицу — там споем. Так не знаешь, кто ее сочинил? Пушкин или Маяковский?
— Да нет, не они — это точно.
— Значит, народная. Мне теперь кажется, я ее сто лет знал.
— Так мелодия же известная. Бородин, «Князь Игорь». В училище ее все время сержант Боря Булгаков пел. Сейчас он в налоговой полиции служит.
— Не знаю такого, — покачал головой Павел Павлович. — Ни Бородина, ни Булгакова. Но за душу песня берет. Сюда, что интересно, даже свои слова вставлять можно… Ты чего-то пьешь плохо. Расстроился, что у Кати не так приняли, да? Так я ж предупреждал…
И Лис предупреждал: «В милицию не суйся». Лис, наверное, не исключал варианта, что Женька увидит спрятанный труп. «Не суйся…».
Надо ехать в Москву, обо всем рассказать Макарову, потом поговорить откровенно с Лисом, послезавтра у фонтана возле памятника Пушкину… А в Москве он будет завтра к вечеру. И все, хватит балдеть. Надо заняться протезом, устроиться на службу, если условия там приемлемы. Хотя, ему ли эти условия ставить…
Да и, конечно же, обязательно надо разобраться с Сокольцовым. Если парень действительно живой, постараться вытащить его из ада…
Но Крашенинников убит, Пилявин убит и непонятно пока, как без них выйти на того, кто сидел в машине у дома неудачливого коммерсанта. А может, кто-то из этих двоих как раз и сидел, тогда вообще ниточка обрывается. Жаль, так и не успел он поговорить с Пилявиным на эту тему.
— Женя, ты вот завтра уедешь… Ты приезжай к нам опять, ладно? Дела свои сделаешь — и приезжай. Да еще с Олегом Ивановичем. Мы тут все разместимся, а лето настанет, так в саду прямо кровать поставим, под яблонями…
Черт, неужто нельзя было раньше догадаться: ведь в ту машину садилась Анастасия Тихонина, жена Крашенинникова. Уж она-то наверняка знает, кто был за рулем «Москвича»! По приезде в Москву надо сразу же повидаться с ней, если только Макаров этого уже не сделал.
Водка не лезла в глотку, и Зырянов отставил в сторону недопитую стопку:
— Все, Павел Павлович, с меня хватит. Пора ложиться спать.
— Давай только малость на улицу выйдем, перекурим. Я все ж хочу песню с тобой попробовать.
К столу подошла Леся:
— Папа, ложись, дай человеку отдохнуть.
— Дак, а я что… Только покурим.
— Ложись. Мне надо с Женей поговорить, понимаешь? Он ведь завтра к Олегу Ивановичу уезжает.
Павел Павлович без дальнейших слов потопал за печь, к своей кровати, а Леся присела на его стул, отодвинула подальше от себя бутылку.
— Женя, все как-то не хватало времени поговорить нам… Скажи, как Макаров там поживает?
— Неважно, — сказал Женька. — Без тебя — неважно. Он очень хочет, чтоб ты приехала к нему.
Леся покачала головой:
— И хочется, и боязно. Не перестроюсь никак. Он для меня все еще командир, понимаешь? Вот и комплексую. Иногда кажется, что он меня не помнит, не любит, а звонит и приезжает из чувства долга, поскольку тут его сын. Мне на работе говорят: дура, не упускай шанс, а я и не знаю, есть он у меня вообще, этот шанс.
— Ты напрасно так думаешь, Леся. У Макарова вы одни на всем свете остались. Он только о вас и говорит.
— Ты так думаешь? Он видел нашу деревенскую убогость, грязь, и отец, как назло, выпивать начал… Ну зачем, по большому счету, мы ему нужны? Неужели он москвичку там не найдет?
— А он тебе нужен? — спросил Зырянов. — Ты сама как к нему относишься?
— Хороший вопрос… Я, Женя, знаешь, сколько всего за эти годы натерпелась? А теперь — вроде как в сказке: пошла в зимний лес, а там зеленый луг с цветами. С одной стороны — петь хочется, а с другой — страшно. Знаю ведь уже, что цветы среди снега только в сказке. Если я в их реальность поверю, а они возьмут и пропадут, не выдержу ведь… Нет, выдержу, мы, бабы, народ сильный, но как же, Женя, разочаровываться не хочется!
— Ты в Макарове никогда не разочаруешься, это я точно тебе говорю.
— Мы с ним ни разу и не поговорили-то по-человечески. А я хочу этого. Он мне даже ночами снится, как девочке.
Леся сказала это и смутилась, видно, слова вырвались против ее желания. Потянулась за сигаретами.
Они вышли на крыльцо. С неба сыпал тихий печальный снег. Далеко-далеко чуть слышно пронеслась электричка.
Глава двадцать пятая
— Ты помог мне хотя бы советом, как с этой Тихониной разобраться.
— Не суйся к ней, — неожиданно резко ответил Шиманов. — Это дама, бля, козырная, не твоей колоды, понял?
— Моей, — не согласился Олег. — Я должен найти бойца или хотя бы узнать о нем все. Как документы Сокольцова попали в чужие руки? Тихонина садилась в машину на место пассажирки, а за рулем был тот, кто имеет сейчас эти документы и знает меня в лицо. Так что на Тихонину я все равно выйду, что бы ты мне ни говорил.
Друзья прогуливались по берегу пруда, на льду которого сидели мормышники и гоняли шайбу мальчишки. Рыбаки на хоккеистов не шумели, поскольку клева все равно не было, а водку можно было пить и под крики азартной пацанвы.