— И волосы покрасить?
— С волосами несколько иная история. Ты ведь мне рассказывал о своей беседе с Кобозевым, о том, что многие солдаты носили прическу «Смерть вшам». Вот я поначалу и подумал, что лысым Насонов ходил, оттого никто и не знал цвет его шевелюры. Но потом наши ребята аккуратненько в вещах его покопались — были на то причины — и нашли рыжий парик… Еще вопросы по этому поводу есть?
— Один, — сказал Макаров. — Не пойму я чего-то, почему в таком случае Насонов еще не в кутузке? Если у вас имеются доказательства по краже им чужих документов…
— Бумаги на сержанта Сокольцова до сих пор у него, наши ребята их только сфотографировали. Родители, которым он обещал вернуть из плена сына, но отдал лишь документы, письма в обмен на деньги, а потом слинял, узнали Насонова по фотографиям. Но арестовывать его никто пока не собирается. А почему — не спрашивай. Не нашего это ума дело.
Заметив, что Макаров все же пытается открыть рот и спросить, Анатолий опять приложил палец к губам. Сделав паузу, продолжил:
— Скажи спасибо, сегодня мы уберегли тебя. Кто знает, что было бы, если бы он почувствовал, что ты его подозреваешь? Речь бы у вас зашла о Сокольцове, так же?
— Без сомнения.
— Тогда просчитываются плохие варианты. Первый: он бы тебя, как человека, интересующегося не тем, чем надо, элементарно шлепнул. Второй: он бы испугался и исчез из поля зрения соответствующих органов. Это не устраивает ни органы, ни, думаю, тебя… Ладно, что-то мы разговорились. Давай я тебя провожу немного да примусь за работу.
Они вышли на улицу, отошли пару кварталов. И только тогда Шиманов ответил на вопрос, заданный Макаровым.
— Я знаки тебе делал — ты понял их? Чужая контора, вполне возможно, в ней все пишется и прослушивается господином-товарищем Борщевым. А раз так, то тебе не надо тут баллы набирать. Теперь о Насонове. Если ты, Олежка, переживаешь, что эта, бля, тварь останется безнаказанной, то выбрось из головы такие мысли. Как только нынешние начальники Насонова узнают, чем хлопчик занимается, они вынесут ему такой приговор, что он был бы рад любой срок в тюрьме отсидеть. И даже арестуй мы его, на следующий день Насонова нашли бы в камере или с петлей на шее, или с резаными венами и уже холодного.
— С ним бы разобрались из-за мародерства?
— Не смеши! Ты знаешь, чем сейчас занимается твой бывший солдат?
— Точно — нет. Вроде в какой-то армейской структуре служит…
— Вроде! Служит! Мы уже говорили с тобой по этому поводу: в Чечне были случаи, когда наши оружие «чичикам» продавали: кто гранату, кто автомат… А контора, где числится Насонов, поставляла и поставляет сейчас туда стволы партиями. И танки, и снаряды, и цинк с патронами. Все хитро делает, через третьих лиц… И кто же позволит, чтоб Насонов предстал перед судом и заговорил?
— У бандитов такие руки длинные, что в тюремную камеру долезут?
— У бандитов? — Шиманов горько улыбнулся. — Олежка, чего-то ты никак не поймешь главного. Неужели я неясно говорю? Люди, продающие оружие, носят красивые такие, шитые золотом, погоны, соображаешь? А на вырученные деньги кормятся и строят дачи не только они, но и политики с громкими именами. Процесса над Насоновым им никак нельзя допустить, иначе… Ну, я же тебе растолковывал, почему новая мировая война невозможна: гарантированное самоуничтожение систем произойдет. Так и тут: полетят к черту и думцы, и правительство, и козыри генштабные… Кто-то посодействовал, кто-то недосмотрел, кто-то осознанно решил на этом деле руки нагреть… Деньги они делили, а ответственность — не захотят. Потому все спустят на тормозах.
— Так что же, ничего не делать? — Макаров в растерянности даже остановился.
Шиманов пожал плечами:
— Почему — ничего? Видишь же: соответствующие органы «пасут» подлеца, отслеживают ситуацию, в нужный момент на Насонова «капнут» его же боссам и того уберут. Там это умеют делать. Много любителей хотело или пристроиться к этой кормушке, или правду о ней написать… Одних с почестями хоронили, о смерти других и не узнал никто. Вот в таком мире, бля, мы и живем, Олежка.
— А Крашенинникова, Пилявина почему убили? Они тоже с оружием были связаны?
— Нет, тут другое. Крашенинникова убрали люди твоего контрактника. Насонову не удалось на мякине провести Сокольцову, он увидел с нею тебя, испугался и стал избавляться от свидетелей. Крашенинников как раз знал, что он выдавал себя за сослуживца погибших бойцов и пытался выкачивать из родственников этих погибших деньги. Вот бизнесмену-неудачнику и всадили ножичек, причем все обставили так, чтоб подозрение упало на Пилявина. Теперь рассчитались с Пилявиным, и концы ушли в воду. А если не в воду, подозрение падет на третье, совсем постороннее лицо… Все будет сработано профессионально.
— Толя, ну откуда вы все это знаете?
— Знаем. Есть в окружении Насонова типчик один. С виду ничего, но хлипкий. Дает всю информацию.
— Володарский?
Шиманов присвистнул:
— Ты это… Знаешь много, дружок. А количество знаний обратно пропорционально длине жизни. Так что фамилию Володарского лучше забудь.
— Толя, и что будет дальше? Оружие так и будет уходить на Кавказ? Даже если эти продавцы и покупатели с засветившимся Насоновым разберутся?
Шиманов замедлил шаги, спросил в свою очередь:
— А чего ты мне такие глупые вопросы задаешь? Я что, бля, всемогущий Христос? Так и тот систему не победил. Вокруг оружия, Олежка, крутятся такие деньги, что никакой страх не заставит торгашей от них отказаться. — Он остановился, пристально посмотрел на Макарова. — Против системы на белом коне и с шашкой наголо скакать не хрен. Но я там столько пацанов потерял… Тоже, как и ты, не могу и не хочу с этим мириться. Потому свой план есть. Возможно, и с тобой его на досуге обсудим, но не сейчас. Сейчас у меня действительно нет времени.
— Толя, последнее. Ты о третьем лице говорил, на которого можно списать убийство Пилявина. И спрашивал, не левша ли Женя Зырянов. Ты знал, что его подставили? Он позавчера еще из деревни уехал в Москву и пропал.
— Как пропал? Слушай, давай вечерком встретимся, обсудим эту тему. А до этого ты позвони подчиненному своему бывшему, придумай повод, почему на свидание не явился. Ну там ногу подвернул, сифилис срочно подхватил… И на ближайшие два-три дня о новой встрече не договаривайся.
Глава тридцать четвертая
Пушкин надел на кудрявую свою голову белый снежный башлык. На плече его, как ручная, сидела ворона и с любопытством смотрела на прогуливающегося вокруг заметенного фонтана человека. Ворона, наверное, вспоминала те золотые дни, когда тут толпились люди с цветами и мороженым, когда у скамеек можно было найти семечки и недоеденные булки. Человек у фонтана время от времени швырял под ноги лишь окурки, но их птица терпеть не могла.
Женька который раз взглянул на часы. Пора, наверное, уходить. Впрочем, если бы было куда, он бы уже и ушел. Половина пятого. Лис, скорее всего, не придет.
Зырянов несколько раз порывался позвонить Олегу Ивановичу, и каждый раз, подержав жетон на таксофон в кулаке, опускал его в карман. Ну что он мог сказать Макарову? Выручай, командир, я опять влип, на меня труп хотят повесить… У Макарова и без Женьки своих проблем хватает.
Плохо, что за все дни, проведенные в Москве, так и не удалось заказать протез. Ну да ладно, черт с ним. Он ведь все равно руку не заменит.
Без двадцати пять.
Таксист, Степан Ильич, вел речь о том, что Женька может неделю, пока не приехала жена, пожить у него, но это не решение проблемы. Хватит стеснять и его, и Макарова. Надо прямо сейчас ехать на Казанский, брать билет до Ростова, возвращаться в родной дом… Господи, там-то чем заняться? Деревне однорукий человек всегда обуза. Одной рукой можно только стакан держать, эта мысль приходит ему уже не в первый раз. Пенсия есть, но не в деньгах дело. Нашлась бы там хоть какая работа для него…
Без четверти пять.
Все. Пора выбросить последний окурок, зло сплюнуть и топать к метро.
— Зырянов?
Ну вот, еще бы миг, и они разминулись. Лису надо хотя бы извиниться за опоздание, но он лишь чуть лениво улыбается:
— Не замерз?
— А я уже собрался уходить.
— Напрасно. Я с неплохими новостями… Ты не хочешь перекусить? Тут есть заведение одно, хорошие блинчики подают.
Женька в этот день успел лишь позавтракать за столом таксиста. До утра их никто уже не беспокоил, но сон все равно был паршивым, таким же был и аппетит: бутерброды в горло не лезли. Однако и сейчас, уже вечером, чувство голода к нему не пришло. Женька шел рядом с Лисом и лишь обдумывал, как ему начать разговор — об убитом Пилявине, о человеке в сером пальто, о выстреле в кирпичную стену, растяжке… Зачем это понадобилось Лису?
— Так вот, Зырянов, повторюсь: неплохие новости тебе принес. Будет тебе и работа, и жилье. Кроме того, когда шеф узнал о твоей беде с рукой, сразу же поговорил с кем надо, расходы взял на себя и добыл австрийский протез. Должность твоя — инструктор спецотряда по огневой подготовке, оклад — пока тысяча долларов, есть перспектива роста. Годится?
Женька сразу забыл о том, что Лис опоздал почти на час, забыл, что собирался задавать волновавшие его вопросы. Если будет работа, будет место в гостинице или общежитии… Да почему если? Ведь Лис же говорит, что вопрос решен…
— А гостиница — в Реутово?
Лис хохотнул:
— Гостиница? Тебе по гостиницам да по общагам жить еще не надоело? Выделили тебе, конечно, не хоромы, но нормальную однокомнатную в районе Павелецкого вокзала, с телефоном и холодильником, в котором, кстати, на первое время даже еда есть. Можешь хоть сегодня девочку приводить… — Он повернулся к Зырянову, не сбавляя шага. — Это, кстати, не возбраняется, но любовь можно крутить только с девочками отряда, понимаешь? Никаких шлюх, никаких уличных знакомств, каждый контакт с неизвестным лицом должен согласовываться с руководством. С телефоном тоже не все просто. Признаюсь по-дружески: он прослушивается. Все разговоры личного характера запрещены, так что сам никуда не звони. Зато холодильником пользуйся как тебе заблагорассудится. Там, кстати, стоит бутылка… Слушай, дались нам эти блины! Едем к тебе, новоселье, так сказать, справим.