— Меня тянуло вниз, пригвождало к земле — теперь словно крылья выросли за плечами — так и полетел бы ввысь.
Питался Черепков исключительно особой кашицей и пил микстуру, приготовленную по рецепту Кандаурова, и находил их превосходными.
Опыт с человеком вызвал целую бурю в печати. Ветвицкого почти все осуждали. Черепкова считали за фантазера, быть может, психически больного.
В правой прессе поднимался вопрос о Ветвицком и Черепкове с точки зрения богословской и они признаны достойными строгого осуждения церкви.
Уличная пресса была переполнена интервью и анкетами:
«Человек без желудка». «Человек, никогда не обедающий». «Сверхвегетарианец». «Обновление человечества». «Нет больше гастрономов». И т. д.
Левые газеты и журналы отнеслись крайне осторожно и больше интересовались влиянием операции на психику и развитие гуманных чувств.
Само собою разумеется, что со временем газетный шум стих и Черепковым перестали интересоваться. Ну и пусть живет без желудка — кому какое дело!
Черепков, однако, не довольствовался личным «обновлением», но рьяно начал проповедовать идею безжелудочного существования. И вскоре нашел себе последователей — шесть человек, которые легли под операционный нож и все благополучно вышли из чудовищного испытания сил организма.
Так основался «клуб семи» или «клуб безжелудочных».
Члены собирались почти ежедневно в особой квартире и проводили время за чтением и разговорами, играли на бильярде, упражнялись в гимнастике, а в известный час колокол возвещал, что пора принимать питательную микстуру.
Они уверяли, что существование их во всех отношениях прекрасное и не оставляет желать ничего лучшего.
Случайные гости, проведя вечер с безжелудочными, говорили, напротив, что в их клубе «мухи дохнут от скуки!»
Среди «безжелудочных» был только один человек моложе тридцати лет, так же, как и остальные, холостой. Впрочем, Черепков вкусил в жизни радости семейной обстановки, но жена его оставила еще в то время, когда он только забредил о безжелудочности, а после операции и слышать о нем не хотела.
Женский вопрос не раз поднимался в клубе и решен был в одном смысле: подругой жизни безжелудочного может быть только женщина безжелудочная.
Но где найти девушку или женщину, которая решилась бы испортить красоту тела красным шрамом на животе и отказаться навсегда от конфет, фруктов и всей сложной гаммы вкусовых ощущений?
Однако, такая девушка нашлась. Эмилия Ратнова влюбилась в самого младшего и самого богатого из членов клуба безжелудочных, Вельтищева, а он в нее.
Среди любовных объяснений Вельтищеву удалось убедить свою невесту отправиться к Ветвицкому и «освободиться от власти желудка».
Эмилия долго колебалась, но наконец, бросившись в объятия жениха и спрятав голову на его груди, прошептала дрожащим голосом:
— Я согласна!
Операция и на этот раз удалась прекрасно, и Эмилия, побледневшая после двухнедельного лежания в постели, с томным выражением глаз сказала Вельтищеву:
— Теперь мы связаны навеки.
Свадьба была пышно отпразднована и на ней присутствовали все безжелудочные.
Особенно странное впечатление производили они на обеде, роскошно сервированном. В то время, как гости восхищались искусством повара и поглощали кушанья за кушаньями, запивая их тонкими винами, безжелудочные ели только питательную кашицу и чокались с поздравляющими молодых бокалами питательной микстуры.
Супруги зажили, по-видимому, счастливо.
Вельтищев нередко поднимал вопрос о будущих детях. Их, конечно, надо «обезжелудить» в самом юном возрасте.
— Это будут поистине живые люди. Их воображение не будет отравлено вкусовыми ощущениями, они никогда не будут раскаиваться в том, что не могут потешить желудок лакомствами. Гидра эгоизма будет убита в них с детства. Новое поколение будет чище и лучше нас. Со временем желудок сам собою атрофируется и у безжелудочных родителей будут рождаться прямо безжелудочные дети.
Эмилия слушала, мечтательно глядя куда-то вдаль, словно хотела умственным взором увидеть это будущее счастливое поколение…
Эмилия заскучала. Быть может, это обычное состояние женщины в предчувствии материнства? Вельтищев был готов на все. По совету врачей молодые поехали в отдаленную деревню, чтобы среди нетронутой природы Эмилия могла запастись силами и подготовиться к ответственной роли матери.
Пришлось взять с собою запас питательной кашицы и микстуры, которые лаборатория клуба безжелудочных изготовляла и в консервированном виде, способном выдержать большой путь и продолжительное хранение.
Вельтищевы запаслись нужным количеством эликсира жизни, но погода стояла такая прекрасная, так хороша была любовь среди зелени лугов, под прохладной сенью леса, под звуки журчащего ручейка! И супруги решили остаться еще на неделю, может быть, на месяц.
Жизнь безжелудочных искусственна, как и жизнь алкоголиков и модернистов: без своих особых веществ прожить они не могут.
Вельтищев телеграфировал в клуб о высылке нового запаса.
Получение его почему-то задержалось.
Вельтищев начал беспокоиться. Всего на два дня осталось кашицы и микстуры.
Ездил на станцию, подавал срочные телеграммы. Клуб ответил, что транспорт выслан…
Но пришел день, когда остались одна коробка и один флакон. Голодная смерть встала перед молодыми супругами нешуточной угрозой.
Наконец, когда безжелудочные жили уже уменьшенной порцией, получилось извещение о прибытии на имя Вельтищева груза. Он поскакал на станцию.
Голодный, с возбужденным видом бросился он в контору и предъявил квитанцию.
Ему выдали.
Но что это? Случилось нечто ужасное. Посылка состояла из громадных пластинок. Перепутали.
А Вельтищев, уезжая, еще сказал жене:
— Доешь остатки! Я потерплю!
И она наградила его благодарной улыбкой.
Что делать? Ехать, взять экстренный поезд, мчаться 100 верст в час туда, в город, в свой клуб, где спасение жизни обоих…
Но все это требовало времени, и большого времени. Вельтищев с отчаянием в душе поскакал домой… Что он скажет несчастной Эмилии?
По дороге он проклинал идею безжелудочности.
К удивлению, Эмилия встретила роковое известие довольно хладнокровно.
— Что же, милый, потерпим!
Вельтищев плакал от умиления.
Прошли почти сутки голода. Вельтищев чувствовал, как силы его слабеют, но твердо держалась Эмилия.
«Женщина выше мужчины», — решил Вельтищев к концу второго дня. Употребляя лишь одну воду с сахаром, с отчаянной головной болью, он поехал вновь на станцию справиться о заказанном поезде.
Опять задержка. Только завтра в три часа. Но они умрут до тех пор, оба умрут!..
Едет назад, как осужденный на смертную казнь. И не один, а с прекрасной, чудной женщиной.
Подъезжает со смертельной тоской души к маленькому сельскому домику. Его ждет картина ужасных страданий голода. Не решается войти. Крадется, заглядывает в окна.
Вздрогнул весь, и холодный пот облил сразу всего, вызывая мучительную дрожь в спине.
Эмилия сидела в маленькой комнате около столовой и кушала кровавый бифштекс, запивая его портером.
Вельтищев бросился, как безумный, к жене.
— Остановись! Это смерть!
Она смотрела на него круглыми глазами, не выражающими ни мысли, ни чувства, и жирным языком облизывала жирные ярко-красные губы.
— Все равно! Я не могу терпеть больше, милый! Ешь и ты.
И он ел и пил, и чувствовал, как страшным, смертным клубком съеживалась проглоченная пища там, ниже грудной клетки…
Вельтищев умер от воспаления кишечника. Эмилия осталась жива и благоденствует до сих пор.
Она получила большее наследство от мужа и вдовела, скорбя о гибели любимого.
— Я не знала, я, ей Богу, не знала, — говорила она близкой подруге, — что это серьезно, и у Поля вырезан желудок. Ветвицкий согласился мне сделать только поверхностный разрез. Я думала, что и у всех этих, безжелудочных, так. Шутка и не больше.
Женщина нашла выход.
Ошибка биолога
Профессор Цедербаум стал известен в научном мире сочинением: «Естественные законы эстетики».
Особенное впечатление произвел том XI, в котором излагалась теория внешних влияний на человеческий зародыш.
Цедербаум утверждал, что от самых некрасивых родителей могут родиться дети античной красоты, если будут приняты соответственные меры. И обратно, при некоторых неблагоприятных условиях, от Адониса и Венеры может произойти чрезвычайно уродливое поколение.
Все дело, по его мнению, в тех впечатлениях и настроениях, которые переживают оба супруга, особенно же будущие матери.
Огромное значение придавал ученый профессор и медовому месяцу. Новобрачные должны окружить себя исключительно красивыми предметами, посещать музеи, картинные галереи, но отнюдь не смотреть продолжительно на произведения искусства, где изображено безобразие. Но особенно следует остерегаться смотреть на калек-нищих, уличных босяков и на безобразных животных. Очень опасны в этом случае морской спрут, черепаха, ящерица, змея и крокодил. Лучше избегать общения и с кошками, собаками, обезьянами. Совершенно воспрещается посещение зоологических садов…
Подробнейшие советы этого рода не уместились в томе XI, почему Цедербаум выпустил добавочно тома XII и XIII, в которых развил теорию антиэстетического влияния на человеческий зародыш насекомых, слизняков, червей и даже инфузорий, видимых в микроскоп лишь при увеличении в 5000 раз.
В конце XIII тома Цедербаум обещал выпустить новую серию томов, в которые войдут его дальнейшие работы.
Ученые критики, восторгавшиеся этим колоссальным трудом и называвшие его научным откровением, с особым восхищением цитировали одно место:
«Решающее значение для красоты будущего поколения имеет момент, когда девушка, вступившая в брак, становится женщиной. Если при этом имели место благоприятствующие влияния, то натура женщины, как консервативная, удерживает способность проводить линию красоты и при следующих деторождениях даже в том случае, когда благоприятствующие влияния не повторяются».