Мужчины разговаривали в кабинете доктора. Юлия одевалась после осмотра в соседней комнате. В больницу лечь она категорически отказалась. Она хотела домой. Утром все симптомы «мексиканской» болезни исчезли, остались только слабость и сонливость, и Юлии казалось уже, что ничего такого и не было. Так, «вегетативный бунт», как называла всякие «взбрыки» организма приятельница мамы, Ирина Моисеевна, врач-диетолог областного дома отдыха водников. К «взбрыкам» относились внезапная температура, возникающая «на ровном месте», аллергии, расстройства желудка, резкая сонливость, обмороки, словом, все то, чем не очень крепкий человеческий организм отвечает на потрясения психического порядка. Не всякий, правда. Скорее всего причиной вчерашнего «вегетативного бунта» явилось злосчастное подметное письмо от неизвестного благожелателя – но никому ведь об этом не расскажешь!
«Ничего не было! – сказала себе Юлия. – Ничегошеньки!»
Она была уверена, что автор письма не успокоится, напишет еще. Одно письмо или пять. Ну и что? Кто предупрежден, тот вооружен. Письма без обратного адреса не вскрывать! Уничтожать как ядовитую гадину, не читая!
«Надоест же этому подонку, в конце концов», – думала Юлия, прикидывая, не рассказать ли про письма Алексу. Женьке она бы рассказала, а вот Алексу…
«Ни за что! – решила Юлия после недолгих колебаний, сознавая скорее чувством, чем разумом, что пока об анонимке знает она одна, той как бы и не существует вовсе. – Лучше сразу умереть. Пусть думает на жука».
Как ни странно, Юлию не особенно испугали ни головокружение, ни внезапная потеря сознания. Почти не испугали. Головокружения бывали у нее и раньше, иногда целыми неделями, настроение тогда зависело от незначительных мелочей, как хорошее, так и плохое, а давление прыгало, намертво сцепившись с атмосферным.
– Тебя, Юльця, нужно посадить под стеклянный колпак, – говорил Женька. – Головка бо-бо? Дай поцелую!
Ничего нового, таким образом, в ее жизни не произошло. Ну, разве что покрепче прихватило, только и всего. Обмороков с ней раньше не случалось. Но и этому есть разумное объяснение: резкая смена климата, двенадцатичасовой перелет, чужая экзотическая кухня… Озадаченный организм, не зная, как реагировать, зашел в тупик.
Человек может убедить себя в чем угодно. В том, что черное – это белое, и наоборот. Мы верим в то, во что хотим верить. Жук? Глупости! Там нет ядовитых жуков, иначе все бы об этом знали. Ведь и других кусают… Дело было не в жуке. Письмо! Письмо было причиной. Между «вегетативным взбрыком» организма и письмом протянулась тонкая прочная ниточка. Возможно. Но… с другой стороны, «после того» вовсе не значит «вследствие того». А может, в конверте был яд, как были споры сибирской язвы или чумы в конвертах, полученных рядом американских граждан после теракта одиннадцатого сентября. Но, во-первых, это у них, а не у нас, а во-вторых – неизвестно, то ли было, то ли нет – у страха глаза велики.
Через несколько дней Юлия почти забыла о подметном письме. А когда вспоминала, то удивлялась – почему она так испугалась? Мало ли дураков и негодяев на свете? Ее инстинкт самосохранения шлепнул сургучную печать на картонный кружок, болтающийся на веревочках, соединивших две половинки двери в комнату памяти, где хранились самые опасные воспоминания, – нельзя, мол! Говорят, люди, а дети в особенности, видевшие что-нибудь необычное – летающие тарелки, зеленых человечков, убийство, – тут же это забывают. Но нет-нет да и мелькала у нее мысль, что письмо было, и всплывали перед глазами черные аккуратные строчки о старых бабах, падких на молодую плоть. Чаще всего ночью. Черные строчки висели в воздухе, чуть покачиваясь.
«Кто?» – думала она тогда, испытывая страстное желание заглянуть в глаза этому… Она лежала без сна, прислушиваясь к дыханию спящего рядом молодого мужа, «молодой плоти», и думала, думала… О чем, собственно, письмо? О молодом муже или о деньгах, оставленных покойником? О любви или о деньгах? Кто это написал? Оскорбленный в своих чувствах ревнивец? Отверженный поклонник? У нее? Смешно! Или поклонница Алекса, выказавшая в письме свое уязвленное самолюбие? Очень личное письмо. Ослепительная красавица Лиска? Вряд ли, она скорее закатила бы публичный скандал с мордобоем.
Письмо – это расчет, умысел, заранее обдуманное намерение. Подлость и тайна. Другие женщины Алекса… А где, кстати, его жена? Алекс сказал как-то, что она в Италии, собирается замуж за итальянца, владельца ресторана, где трудилась посудомойкой пять лет, пока тот наконец не понял, что лучшей жены ему не найти.
А женщина, которая была у него до Юлии? Ведь был же кто-то, был! Алекс никогда ничего ей не рассказывает. Не пускает в свою жизнь. Почему? То есть он рассказал ей то, что, с его точки зрения, необходимо знать жене о муже. Она знает, что воспитывала его мать, отец исчез, когда Алексу было полгода. Мать работала вахтером в каком-то учреждении, подрабатывала уборкой квартир. Они жили бедно. Мать умерла от рака, уже давно. Переживала, что не дождалась внуков. А с женой они разбежались через год после свадьбы. Им еще и двадцати не было. Ребенок, ради которого они поженились, родился мертвым, и оказалось, что ничего их больше не держит вместе. «К счастью», – сказал Алекс. Ну, какие из них родители?
Сейчас Алексу двадцать девять, думает Юлия. За девять лет много всего произошло. Он учился в строительном институте, потом на компьютерных курсах, работал ночным сторожем, писал контрольные заочникам, вывозил гулять старичка-инвалида, театрального режиссера в прошлом, читал ему книги; писал дневник и письма под его диктовку. Тот познакомил Алекса с европейской литературой, театром и кино. Юлия с самого начала отметила несовременную начитанность Алекса. Он рос в ту же эпоху, что и Денька, – дискотеки, пепси, секс.
Она невольно улыбнулась, вспомнив, как Денька, которому было тринадцать, водил в дискотеку трех семнадцатилетних барышень. Не случилось у них кавалера, хотя бы одного на троих, а с молодым человеком, даже таким, как Денис, было спокойнее. Они насыпали ему мелочи в полиэтиленовый мешок, и Денька честно отстоял в очереди за билетами в самый популярный городской диско-клуб. Когда подошла его очередь, он вытряхнул деньги из мешка, и кассирша принялась считать монетки. Очередь зароптала. Кассирша сбилась и принялась пересчитывать снова.
– Ну, ты, мужик, даешь! – сказал парень, стоявший за Денькой. – Церковь взял?
– Не брал я никакой церкви, – пробурчал багровый от смущения Денька.
Мелочи на четыре билета не хватило, очередь веселилась от души. Парень, спрашивавший про церковь, высыпал горку серебра в Денькину ладонь. Все это сын простодушно поведал им с Женькой.
– А что ты там делал? – спросила удивленная Юлия. – Танцевал?
– Еще чего! – фыркнул Денис.
– А что за девочки? – спросил Женька.
– Зайка из четвертой квартиры и еще две из ее класса.
– А что же вы там делали? – допытывалась Юлия.
– Они танцевали с летчиками, а я слушал музыку. Они мне все свои пирожные оставили и гибрид! А потом еще и летчики тоже принесли два пирожных!
– Какой гибрид?
– Грейфрукт! – отвечал Денька. – Но мне он по фигу – горький. А пирожные – кайф! – в голосе его слышалась гордость. – Целых шесть штук!
Алекс тоже, наверное, ходил на дискотеки с девочкой. Хотя вряд ли, он работал и учился, ему было некогда. Письмо, возможно, от одной из его женщин.
«Нет! – вдруг подумала она. – Их поколение не напишет «падких на молодую плоть». Не их словарь. А кроме того, с их точки зрения, деньги за секс – это нормально. Хочешь секса – плати. «Товар – деньги – товар» – формула вечная, как жизнь, а секс – такой же товар, как и всякий другой. А почему, собственно, его поколение? А если не его? А если прошлая женщина Алекса была старше его? В зрелом возрасте, как и она, Юлия? Может, он из тех развитых мальчиков, которых тянет к женщинам, а не девочкам? Как он сказал тогда на пляже – «девочки перестали привлекать меня еще в школе». А может, после своей детской женитьбы он стал бояться их? Со взрослой женщиной никаких проблем – еще и завтраком накормит после ночи любви, и деньги в карман сунет на такси, и не только на такси?!»
– Хватит! – сказала себе Юлия. – Все равно ты ни до чего не додумаешься. Может, это Марик пишет, тайно влюбленный?!
Юлия рассмеялась, вспомнив толстощекое озабоченное лицо Марика в президиуме международного собрания. Марик в роли анонима, с его понятиями о приличиях! Она вспомнила, как он пришел к ней утром, как они пили кофе и он хотел рассказать что-то, да так и не решился. Долго топтался в прихожей, прощаясь, и ушел, недовольный собой и какой-то несчастный. А потом пришла Ирка, тоже недовольная и несчастная, и сказала, что Марик – дурак и наломал дров. За всю прошедшую неделю Юлия ни разу не вспомнила об этом. Марик провалил две сделки подряд, его «кинули», и фирма на грани банкротства.
«Придется срочно продавать кольца и шубы, – подумала она. – И не на что будет покупать «молодую плоть».
Черт, вот привязалось! Вот это уже настоящая проблема, по сравнению с которой дурацкое письмо «благожелателя» выглядит просто смешно. Необходимо срочно принимать меры.
Как ни странно, Юлия почувствовала облегчение и благодарность судьбе, которая поставила в один ряд два таких разновеликих события и дала понять, что есть что. Она повернула голову – Алекс спал, лежа на спине, раскрывшись, неслышно дыша. Мерно вздымалась его выпуклая грудь, темная продолговатая родинка у левого соска казалась чечевичным зернышком, и мягко вились во впадине на груди светлые легкие волоски. И в который уже раз Юлия подумала, что Алекс очень красив… и что брошенную женщину можно понять…
«Завтра же поговорю с Алексом, – приняла решение Юлия. – Его мастерская – не бог весть что, можно оставить на помощника… опыт у него есть, всякие там юридические тонкости знает… И позвоню Марику», – думала она засыпая.
И уже на самой границе перехода от бодрствования ко сну подумала, что пойдет работать во Французский дом, где работала раньше, когда был Женька, и Алекс, как когда-то Женька, будет заезжать за ней после работы… Эта мысль так ей понравилась, что Юлия даже улыбнулась.