А может быть, и ему предоставили бы возможность если не искупить (это невозможно), то хотя бы частично загладить страшную вину перед Родиной. Мне же… Правда, моя вина несравнима с его. Но все-таки какую-то пользу он мог бы принести, тем более находясь за границей да еще работая на иностранную разведку. Ведь не зря же Насонов сказал, что «у него мог бы быть другой выход». Очевидно, это он и имел в виду… Я вновь пережил жгучую боль и стыд за себя, за свою легкомысленность и безволие. Теперь мне еще предстояло выдержать испытание в семье. Представляю, что будет с Мариной. Она — еще девчонка, а как утерла нос отцу… Решил, приду домой и, не дожидаясь расспросов, сообщу о смерти Зори. Только сам факт. Если попросят письмо, попытаюсь его не показывать, потянуть, ну а если не удастся, тогда ничего не поделаешь.
Так, рассуждая, я шел по улице Горького, никого перед собой не видя, ничего не замечая.
Раздираемый тревожными мыслями, ругая себя на чем свет стоит, я не заметил, как очутился в гастрономе — и где бы вы думали? — у винного прилавка. Словно лукавый черт меня туда привел. Невольно рассмеялся. А душа просила разрядки, выхода. Взял себя в руки. Тут же вышел на улицу. Значит, могу!
Пустячная, казалось бы, победа над собой вдруг принесла душевное облегчение. Значит, надо только захотеть.
Сел в троллейбус. В голове, словно в калейдоскопе, вертелись мысли вокруг письма и злодеяний Зори. Мои похождения в Вене. Роджерс и все, что произошло со мной там. Неужели, думал я, нужно было пройти через все это, чтобы понять, кто есть кто, какая тебе и Родине настоящая цена?
По возвращении домой, как и предполагал, разразилась буря.
Прошло несколько дней после объяснений. Настроение, сами понимаете какое, а тут я еще дал повод для ссоры с женой.
Все началось с пустяка. Вчера с Савельевым ремонтировали лопнувшую трубу с горячей водой. Пока добрались до квартиры хозяина, бьющая фонтаном вода наделала немало бед. Пришлось в сложных условиях развертывать ремонт. Не сразу все клеилось. То нет одного, то нет другого. Пока наладили и наконец справились, прошло немало времени. Конечно, пришлось задержаться. Наломались здорово. Ну и, как полагается после окончания работы, на радостях хозяйка поставила на стол пол-литра. Пришлось за компанию выпить. А по пути попался пивной бар. Савельев затащил туда. Там опрокинули по две кружки. Ну и домой пришел немного навеселе. Жена взбунтовалась.
— Ты же слово дал! Ненадолго же тебя хватает! С ума можно сойти!
Я не выдержал и ответил ей грубостью. Нельзя же так, не узнав сути дела, сразу лезть в ссору. Я и сам понимаю, что нехорошо нарушать данное обещание. Но ведь здесь произошел исключительный случай. Надо же понимать!
Утром шел на работу в дурном настроении, никого не замечая и ничего не видя, кроме дороги. И вдруг:
— Дяденька, вам просили передать письмо, — как сквозь сон слышу голос мальчика. Передо мной стоял курносый, рыжевихрастый школьник.
— Какое письмо?
— Вот это… Да берите, не укусит, мне некогда.
— А кто его тебе дал?
— Я побежал. Опаздываю в школу… Приветик.
— Постой, постой…
Но мальчика уже и след простыл.
Я в недоумении держу в руках конверт. Наш, советский. Кто бы это мог? Теряюсь в догадках. Наверное, кто-нибудь из знакомых передает заявление в жэк с какой-нибудь просьбой. На ходу вскрываю письмо. Читаю.
«Добрый день, Алексей Иванович! Я обеспокоена вашим долгим молчанием. А ведь обещали писать. Здоровы ли вы? Надеюсь, вы не забыли мой адрес. Я жду. Ваша Ф.»
Не верю своим глазам. Кто бы это мог быть? И кому я обещал писать? Хорошо, что письмо не отправлено почтой. Вот была бы головомойка от жены и Марины. Мучительна вспоминаю, кто бы мог скрываться под буквой «Ф». Перебираю в своей памяти знакомых. Вспомнил. У нас в конторе есть кассирша Фаина, которая давно мне строит глазки и была бы не прочь завести со мной роман. Так мне казалось. Но меня она не интересует, и это больно бьет по ее самолюбию. Может быть, письмо — это ее фокус. Я снова перечитываю письмо. «Надеюсь, вы не забыли мой адрес». При чем тут адрес? Впрочем, как-то мы с Савельевым были у нее на дне рождения.
Полученное письмо мучило меня, лишало покоя.
Неужели Фаина решила меня поинтриговать, продолжал я ломать голову. Когда пришел в контору, первым делом зашел в бухгалтерию. В тесной комнате работали наши женщины. Фаина сидела за столом, уткнувшись в бумаги.
— Здравствуйте, слабый пол, — обратился я ко всем сразу.
— Здравствуйте, — разноголосо последовало в ответ.
На мое приветствие Фаина подняла голову, посмотрела на меня маленькими глазками-буравчиками, вымученно улыбнулась, что-то буркнула себе под вздернутый носик и нервно защелкала костяшками конторских счетов. По всему видно, что у нее что-то не сходилось.
— У нашего министра финансов, наверное, опять недостача…
— Накаркаете. Снова пойдет шапка по кругу. Не мешайте работать. У нас отчет, — недовольным голосом пресекла мой порыв бухгалтер Катя.
— Хорошо. Ухожу. И пошутить нельзя.
Я ушел не солоно хлебавши, так и не выяснив, Фаина ли написала письмо или кто-то другой решил подшутить надо мной. Письмо на всякий случай сохранил, решив сегодня же при удобном моменте поговорить с ней.
Вскоре такой момент наступил. Встретил я Фаину в коридоре в обеденный перерыв. Поблизости никого не было. Между нами состоялся обычный, ни к чему не обязывающий разговор. Она по-прежнему кокетничала со мной как ни в чем не бывало. Я пристально смотрел в ее глазки, стараясь прочесть в них: она ли писала мне письмо или нет. Однако ее это никак не смущало. Тогда я спросил:
— Ты начала послания мне посылать. С чего бы это?
— Какие послания?! — удивилась Фаина, и ее тонкие брови поползли вверх.
Я понял, что она никакого отношения к письму не имеет.
— Платежные ведомости, — отшутился я.
— А-а. Куда денешься? Касса…
Весь этот день я мотался по аварийным звонкам, был очень занят, но письмо по-прежнему не выходило из головы. «В самом деле, — рассуждал я, — зачем Фаине писать его, да еще передавать таким способом? Мы же по нескольку раз в день встречаемся с ней. Что-то здесь не так». Чем больше я думал о письме, тем тревожнее становилось на душе.
В конце дня позвонил Насонову. Объяснил ему, в чем дело. Выслушав меня, он тут же назначил встречу недалеко от моего места работы. Зашли в парк. Сели на скамейку. Я рассказал все, что было связано с письмом. Насонов, прочитав его, задумался.
— Значит, вы Фаину исключаете?
— Да…
— И почерк не ее?
— Почерк?! А мне и ни к чему.
— Посмотрите внимательно.
Он передает мне письмо. Я смотрю на ровные, аккуратно расположенные буквы и ясно вижу, что писала не Фаина, ее-то почерк я хорошо знаю, она у нас член редколлегии стенной газеты и все заметки пишет от руки.
— Нет, не ее.
— И все же, Алексей Иванович, вы еще раз переговорите с ней. Может быть, она кого-то попросила написать. Мы должны быть абсолютно уверены, что она к этому письму не имеет никакого отношения.
— Хорошо, Владимир Николаевич.
Насонов взял письмо и снова уткнулся в него.
— Алексей Иванович, а не могли вы запамятовать? Может быть, кто из старых знакомых мог написать вам такое письмо? — спросил он.
Я чувствую, что он не меньше моего обеспокоен содержанием письма.
Я еще раз подумал и дал отрицательный ответ.
— В таком случае не исключено, что нам пишут венские «друзья»… Допустим, та же Фани. Что на это скажете? — обращается он ко мне.
Он так и сказал «нам пишут».
— Удивлены?! — не дожидаясь моего ответа, говорит Насонов.
— Неожиданно как-то… — промямлил я в ответ.
— К неожиданностям надо привыкать. Дорога у нас может стать длинной и не всегда гладкой. Жаль, конечно, что вы не сумели удержать мальчишку и расспросить его как следует…
— Я знаю, где находится школа. Завтра его из-под земли достану. Он приметный, — выпалил я, чтобы как-то сгладить допущенную мной оплошность.
— Если сумеете его повстречать, подробно расспросите, кто передал ему письмо. Приметы. Костюм. Все до мелочей. Это очень важно.
— Хорошо. Постараюсь.
— Письмо, с вашего разрешения, я оставлю у себя.
— Конечно.
— И как всегда, обо всем, что покажется вам странным, необычным и подозрительным, — звоните. До свидания, — сказал Насонов на прощание.
На этом мы расстались. Меня смущало, как ведут себя со мной чекисты. Мягко. Тактично. На равных. Как с партнером. Разве я это заслужил? Хотя бы раз повысили голос, по-русски выругались бы, например, за то, что стал на преступный путь или, к примеру, упустил мальчишку. Мне стало бы, наверное, легче. У меня было совершенно иное представление о чекистах.
Письмо Насонов оставил у себя. Я догадался — для чего.
Утром, позвонив в контору и сказав, что я задержусь, до начала занятий пошел в школу. Дети по одному, по два и по три человека, а то и целыми группами, словно муравьи, тянулись по дороге в школу. Я стоял рядом с входом и внимательно всматривался в лица малышей. Вихрастого и курносого паренька мне удалось обнаружить без труда. Он тоже меня узнал и, к моему удовлетворению, сам подошел ко мне.
— Есть вопросы? — спросил он, хитро подмигнул, и его курносое лицо расплылось в широкой улыбке.
— Во-первых, здравствуй, во-вторых, когда у тебя кончается последний урок?
— Извините… Здравствуйте… Урок? — повторил он и почесал в затылке — Сейчас вычислю… Так… В двенадцать часов. А что?
— Я буду ждать тебя. Ты мне нужен.
— Ответ писать? Другой бы спорил, — сказал он, снова улыбаясь, видимо оставшись довольным своей шуткой.
— Да. Только не опаздывай.
— О'кей, — ответил он и, поправив за спиной ранец, побежал в школу.
В назначенное время мы встретились.
— Давай знакомиться. Меня зовут Алексеем Ивановичем.
— Меня — Витек. — И он протянул мне руку.
— Как учеба? Двоек много?