— Приятного аппетита, мама! Как говорят, хлеб да соль!
— Едим, да свой, — ответила на приветствие снохи Лукерья. И тут же принялась допивать из блюдца чай, прикусывая кусочком сахара. Саша, как только мать раздела его, забился в угол и смотрел оттуда на бабушку. Она только молча поглядывала на него, не торопясь, заканчивала ужин. Внук, не дождавшись приглашения, сел на край кушетки.
Мария отнесла такой прием за счет патриархального порядка, поэтому не обиделась. Однако ее охватило чувство неловкости.
— Ну вот что… Садитесь, пейте чай и рассказывайте, с чем пожаловали, — предложила хозяйка дома.
— Я уже вам писал, что мы закончили стройку, а теперь вот к вам решили приехать на работу.
— Писать-то писал. Это правда. А ответ о нашем согласии на это ты, сынок, получил?
— Нет… Но я думаю, что вы, мама, не будете возражать.
— Ишь, какой самоуверенный! — поддакнул своей супруге Лука Федотович.
— Ну что ж… посмотрим. Пока поживите. А там видно будет. Располагайтесь вот в этой комнате — она пустая. Вещи сложите в угол прихожей, — распорядилась мать.
Саша, отогревшись с улицы после чая, долго прислушивался к разговору, но ничего не поняв из него, задремал на кушетке и уснул. Молодая мать, плотно прижав его к своей груди, перенесла сына в отведенную комнатку, где отец приготовил постель. В эту ночь все трое спали на полу.
Иван Карташев вскоре устроился на работу в автоколонну шофером. Мария готовилась стать матерью второго ребенка. После родов она собиралась работать электрообмотчицей, как и на стройке.
Лукерья Спиридоновна и Лука Федотович знали о беременности невестки, но не очень-то жаловали ее. Сын заметил это, хотя Мария никогда ничего ему не говорила.
— Мама! Вы, вроде, чем-то недовольны? — как-то спросил он, заметив, как Лукерья Спиридоновна переставляла в комнате кровать.
— А чему радоваться? Ты спросил нас, когда женился на этой вот, которая не имеет ровным счетом ничего — ни денег, ни одежи, ни родных? — пренебрежительно ткнув пальцем в сторону снохи, сварливо буркнула Лукерья. — Что корысти нам от вашего приезда? Место только в доме занимаете. Без вас мы пускали квартирантов. Глядишь, ежемесячно — доход. А теперь что?
— А теперь мы с Машей вам будем помогать, — примирительно сказал Иван. — Ты бы, мама, присматривала лучше за Сашей, а Маша пойдет на работу. У нее хорошая специальность.
— За вашим бандитом Сашкой ходить не буду. Не нужна нам и ваша помощь: без нее обойдемся. Уходите, откуда пришли, а я квартирантов пущу, — прервав сына, властно распорядилась Лукерья Спиридоновна.
— Подождите немного, мама. Я вот поправлюсь, пойду на работу, а там и квартиру с Ванюшей будем хлопотать, — вежливо попросила невестка.
— Не вмешивайся, не с тобой говорю, а с сыном! — прикрикнула свекровь и тут же вдруг поинтересовалась: — А сколько ты будешь зарабатывать?
— На заводе хорошо зарабатывают. Во всяком случае, трудовая копейка всегда лучше, — ответила Мария.
— А-а-а! Ты мне опять намекаешь? Тогда вот что: убирайтесь! И чем быстрее, тем лучше! — Свекровь подозревала сноху в недоброжелательности, поэтому в каждом ее слове искала тайный смысл, обидный для нее.
Вскоре вещи сына и снохи были выставлены в чуланчик у самых дверей.
Оставшись вдвоем в трех светлых комнатах, Лукерья и Лука Карташевы решили пустить в дом квартирантов.
— Мама, образумься, что ты делаешь?! Как же нам жить, ведь у Маши скоро будет маленький, нам нужна комната.
— А меня это не интересует. Я сказала, значит, будет по-моему.
Жадность к деньгам заслонила у этой женщины все. И не удивительно. Всю свою жизнь она прожила на нетрудовые доходы, от сдачи дома в наем квартирантам. А вот теперь, изволь, отдавай сыну комнату. И Лукерья Спиридоновна провоцировала в семье один скандал за другим.
Лука Федотович был безвольным человеком. Он поддерживал Лукерью и помогал в осуществлении ее замысла. Чтобы выселить семью сына из дома, он умышленно сломал трубу в печи, оставив чулан без отопления.
Мария Павловна с мужем вынуждены были подумать о своей защите. Посоветоваться обо всем они пришли в народный суд. Однако, к их удивлению, судья, выслушав, тут же предъявил им для ознакомления заявление родителей Ивана Карташева. В нем говорилось: «Просим выселить из нашего дома сына и сноху. Они нас обижают, нарушают наш покой под старость лет. Надоел нам и их разбойник Сашка» (это о трехлетнем ребенке!). Аналогичные заявления старших Карташевых поступили на рассмотрение исполкома, в редакцию газеты, куда «обиженные» обращались за защитой.
Мария Павловна, познакомившись с этими «документами», не выдержала и горько расплакалась.
— Успокойтесь, разберемся, — сказал судья.
Обо всем случившемся вскоре стало известно многим. Не случайно поэтому на очередной прием к тому же судье пришли представители общественности. Среди них были и соседи Карташевых, и активисты из уличного комитета, и товарищи из парткома с места работы Ивана Карташева. Возглавляла комиссию депутат районного Совета Валентина Ивановна Соколова.
— Мы не можем оставаться безучастными, когда рядом творится несправедливость, — сказала она.
— Спасибо, что вы откликнулись на это дело, — с благодарностью встретил их судья.
Было выработано совместное решение: положение, которое создалось в семье Ивана и Марии Карташевых, предварительно обсудить в коллективах по месту работы и жительства.
А вскоре после этого постановления собраний оказались в деле, которое было внесено в судебное заседание.
Не считаясь с жилищными трудностями в городе и не заботясь о судьбе молодой семьи, Лукерья Спиридоновна и Лука Федотович все-таки понудили сына предстать перед судом в качестве ответчика. Вместе с ним была его жена, державшая на руках грудного ребенка. Саша бегал тут же, спрашивая то мать, то отца: что здесь происходит? Мать просила его помолчать. А дедушка с бабушкой, сидя на передней скамейке, словно не слышали беспокойных возгласов ребенка. Они продолжали извиваться в своих показаниях, обвиняя во всем сноху и сына.
— К ответу клеветников! — доносилось из зала суда.
— Звери, и те питают чувства к детям! — возмущенно говорили люди, когда прокурор закончил свое заключение.
В совещательной комнате у судей разногласий не было. Они приняли решение: оснований к выселению семьи Ивана Карташева из дома его родителей нет. За самоуправные действия Лукерью Спиридоновну и Луку Федотовича Карташевых привлечь к суду общественности.
— Правильно! — гулом отдалось в зале, когда председательствующий огласил решение суда.
Через несколько дней Лука Федотович, проходя по улице, вдруг остолбенел. Его внимание привлекло объявление: «Сегодня в клубе состоится общественный суд по делу Лукерьи и Луки Карташевых».
Он тут же рысцой побежал домой.
— Ты слышала, Лукерья? Общественный суд над нами. Что делать-то будем?
— Ох! Плохо мне. Скажи, что я болею.
Вызванный врач установил, что Лукерья здорова и на суде присутствовать может.
И суд состоялся. С Лукерьей и Лукой Карташевыми решил поговорить «с глазу на глаз» сам народ.
Клуб был переполнен.
Заседание предстояло вести председателю товарищеского суда Николаю Павловичу Кузнецову.
За свои сорок лет непрерывной работы на заводе он заслужил всеобщее уважение. По возрасту и на отдых пора бы. А он вот не может. Скучно, говорит, мне без работы, без коллектива. Пока есть силы — буду трудиться…
После краткого сообщения по делу четы Карташевых Николай Павлович обратился к присутствующим:
— Кто хочет выступить?
— Пусть сначала сами выскажутся, как дошли до такой жизни, — раздались голоса.
— Что ж, — согласился Николай Павлович, — пожалуй, правильно. С вас и начнем… Что скажете, Лука Федотович и Лукерья Спиридоновна? Вам слово…
Супруги пытались, было, препираться друг с другом. Первым все-таки заговорил Лука Федотович. Его перебила Лукерья Спиридоновна, и опять они начали поносить сына и сноху, предъявляя им самые нелепые обвинения.
По нарастающему в зале гулу можно было понять, как реагируют люди на то, что говорят супруги.
Иван и Мария с грудным ребенком на руках сидели рядом и молчали. Они ничего не просили, не требовали. А когда председатель суда спросил, что они думают и как хотят жить дальше, они ответили коротко:
— Жить нам дружно вполне можно. Делить нечего. Родителям всегда поможем.
— Что об этом и говорить!.. Разрешите сказать, — к судейскому столу подошла пожилая женщина, председатель уличного комитета Нина Сергеевна Кирюшина. Ее все хорошо знали как заботливого старшего товарища, коммуниста. — Мне шестьдесят пять лет, — начала она. Я вырастила четверых сыновей. Двое из них сложили свои головы в Отечественную. От горя я поседела. Горе было тогда не только у меня. У многих. Поэтому все матери стремятся теперь, чтобы такого в жизни больше не повторилось. Как каждая мать, я счастлива, что живу со своими сыновьями. Они оба женаты. Я рада, что у меня растут внучата. Каждая мать, ставшая бабушкой, знает по себе, какое это большое счастье.
А вот вы, Карташева, не рады семейному счастью своего сына. Вы отравляете молодой семье жизнь. Корысть для вас — превыше всего. Ради нее вы не брезгуете ничем — ни клеветой, ни сутяжничеством. Мы и раньше предупреждали вас, что нельзя так жить. Вы отвечали, что это ваше личное дело. Но вы ошибаетесь. Семейное дело — не только ваше, но и наше, общее дело.
— Правильно! — подхватила выступление Нины Сергеевны депутат райсовета Валентина Ивановна Соколова. — Мы много занимались разбором жалоб Лукерьи Спиридоновны и Луки Федотовича. И все пришли к одному и тому же выводу: жалобщики-клеветники и стяжатели. Они потеряли совесть.
Райисполком помог им, выделив средства для ремонта дома в связи с приездом сына. И что же? В ответ на это они не додумались ни до чего другого, как попытаться выселить семью сына, а комнату сдать в наем квартирантам. Для чего? Для того, чтобы извлекать нетрудовые доходы.