— Ты научился летать, — сказал Хэнраган.
— Нет, — возразил Жюль, тряся головой. — Я врал вам. И себе врал. Я упал. Ребята, дайте мне выпить, а?
Либерман и Хэнраган встали. Девочки-подростки со своими сэндвичами искали, куда бы сесть подальше от этих странных людей, но и не слишком далеко, чтобы можно было за ними наблюдать.
— Значит, под домом в доме ее матери? — спросил Либерман.
Бродяга кивнул. Его энергия улетучивалась, и глаза снова теряли фокус.
— Под домом в доме моей матери, так она сказала, — согласился Жюль. — Ее зовут Морин. Жену.
У Хэнрагана чуть не подкосились ноги. Либерман тронул руку напарника.
— Чью жену? — спросил Либерман.
— Мою, — ответил Жюль. — Мою жену зовут Морин.
— И мою тоже, — сказал Хэнраган.
— Я свою уже который год не вижу, — сообщил Бродяга, глядя на массивную фигуру полицейского. — Думаю, в постели она была что надо. А сейчас бы и не узнал ее.
Прежде чем Хэнраган сделал что-либо, чтобы добиться от Жюля признания, Либерман встал между ними.
— Едем в участок, — сказал он.
По дороге к машине (Жюль Ван Бибер шел посередине между двумя полицейскими) Хэнраган сказал:
— Ребе, верь я в дьявола, решил бы, что он приложил руку к тому, чтобы устроить мне веселую жизнь.
— Это не дьявол, Отец Мэрфи, — ответил Либерман. — Просто у Бога есть чувство юмора. И эта его черта мне по душе.
— Аминь, — пробормотал Жюль Ван Бибер, неотрывно глядя на подъездную аллею. — Аминь.
6
Капитан Хьюз сидел в комнате для допросов, слушал магнитофон и пил кофе из белой чашки с портретом Бетховена. Его розовый с голубым галстук был повязан свободно, оставляя место для расстегнутой верхней пуговицы на рубашке. Капитан сосредоточенно хмурился. Дверь в кабинет была закрыта, и Хьюз приказал Фейтлеру, утреннему дежурному с неправильным прикусом и прозвищем Псих, чтобы никто его не беспокоил. Никто. Точка. Никто, как было известно Фейтлеру, означало: никто, кроме мэра, начальника полиции и жены Хьюза. Либерман сидел в конце стола и делал заметки на обратной стороне счета Газовой компании Северного Иллинойса. Хэнраган включал и выключал магнитофон.
Это был маленький кассетник, конфискованный в квартире наркоторговца Мюррейхофа. Его надлежало хранить в помещении для улик, но работающих магнитофонов в участке не осталось — один украли, другой был в ремонте.
Либерман. …прошлой ночью.
Жюль Ван Бибер. Прошлой ночью?
Хэнраган. Вспомни — женщина и лампа.
Жюль. Эх, жизнь такая.
Хэнраган. Какая?
Жюль. Разве вспомнишь… Там вроде был парень.
Либерман. Парень?
Жюль. Ну да, парень. Дал мне бутылку. Нет, сказал, где ее найти…
Хэнраган. Ты сможешь узнать этого парня, если увидишь его или услышишь его голос?
Жюль. Большой. Он был большой. (Долгая пауза.) Она мне сказала… Она сказала, что это находится под домом в доме ее матери. Так она сказала. Красивая дамочка. Я встречал ее раньше на улице. На полу она лежала совсем плохая…
Либерман. Ты убил ее, Жюль?
Жюль. Морин?
Хэнраган. Красивую дамочку.
Жюль. Убил? Вряд ли. А может, и так. Я взял бутылку и лампу, я ж вам говорил. И полетел. Нет, упал. Вы не расскажете моей жене?
Либерман. Морин. Она…
Жюль. …в Мичигане. Грубиян Иззи дал мне за лампу два доллара.
— Выключи магнитофон, — сказал Хьюз, вздохнув. Он рассматривал свою чашку с портретом Бетховена. Бетховен хмурился.
Хэнраган выключил магнитофон.
— Мы заводим на него дело? — спросил Либерман.
Хьюз посмотрел на детектива и покачал головой.
— Это полная хрень, да вы и сами знаете, — вздохнул Хьюз. — Вам, возможно, удастся повесить на него это дело, если судьей на предварительном слушании будет Дрют или Шенберг и ваш Жюль признает себя виновным. Кто государственный защитник?
— Государственный защитник в этом деле Шеридан, — ответил Либерман.
— Он не взбрыкнет? — спросил Хьюз, вставая и глядя на Хэнрагана, который перематывал пленку.
Либерман пожал плечами и заметил:
— Он в долгу перед нами. Мы в долгу перед ним. Кто знает, как повернется.
— Я знаю, — сказал Хьюз. — Этот жалкий недоумок даже не правомочен признавать или не признавать свою вину. Даже Дрют на такое не поведется. Не сможет забыть, совесть замучит. Вальдес могла этого Жюля придушить как котенка. У бедняги нет ни сил, ни смелости, чтобы пырнуть кого-нибудь ножом хоть раз, не говоря уж о восьми. Ладно, как насчет оружия? Как насчет… Тьфу ты. — Хьюз уныло покачал головой. — Мне сегодня три убийства расхлебывать. У моей жены есть теория. Хотите услышать, какая у моей жены теория в отношении этого дела?
— Конечно, — отозвался Хэнраган.
— Ни хрена вы не хотите, но я вам все равно скажу. Жена думает, что Эстральду пришил сутенер или какой-нибудь слетевший с катушек парень, которого она привела.
— По-моему, ваша жена права, — сказал Либерман, убирая в карман ручку и конверт.
— Хотите узнать, что еще она думает? — спросил Хьюз с еще большим напором. — Она думает, что нам надо уехать из этого дома. У нее в запасе еще одна теория. Там, по ее мнению, живет женоубийца. Поэтому она уехала и останется у своей матери, пока я не докажу ей, что мы этого убийцу поймали. Она считает, что сутенер или клиент проститутки там и живет… Как по-вашему, есть в этом смысл?
— Возможно, — проговорил Либерман. — Правда, швейцар не смог узнать никого, кто мог…
— По-вашему, есть смысл в ее словах? — повторил Хьюз.
— Вообще-то в этот дом не так трудно попасть, — сказал Либерман. — Кто-то впустил нашего Жюля. Знаете, что мы говорим на идише?
— Нет, — ответил Хьюз. — Откуда, черт возьми, мне знать? Да я и не хочу этого знать. Газеты видели? «Сан таймс»? На восьмой странице. Не так уж много, но об этом пишут. По телевидению вроде ничего. Я, по крайней мере, не видел и не слышал. А вы?
Хэнраган и Либерман отрицательно покачали головами.
— Приведите бродягу сюда, — потребовал Хьюз.
Хэнраган встал и вышел из комнаты для допросов.
— Здесь как будто пахнет мочой, — сказал Хьюз.
— Так и есть, — отозвался Либерман. — Новотный допрашивал здесь одного парня…
— Эйб, — прервал его Хьюз. Он посмотрел на дверь и снова перевел взгляд на Либермана. — Твой напарник в дерьме. Он крепко поддает. Можешь не отвечать. Ты помнишь Дайсана?
— Помню ли я Дайсана?
— У него убили напарника, — прошептал Хьюз. — Ты знаешь, как трудно уволить полицейского? Ясное дело, знаешь. Но я думаю об этом, Эйб. Я всерьез об этом думаю. Поддержишь меня, если до этого дойдет?
Открывшаяся дверь спасла Либермана от необходимости отвечать.
Вошел Жюль Ван Бибер, за которым следовал Хэнраган. Жюля привели в порядок, помыли, побрили и дали ему чистую одежду. Нестор Бриггс — у него отец парикмахер — даже подстриг ему волосы. Жюль выглядел новым человеком, но в умственном отношении этот новый человек был не намного лучше прежнего.
— Ван Бибер, — сказал Хьюз.
— Шуберт, — отозвался Жюль.
— Твоя фамилия Шуберт? — спросил Хьюз.
— Нет, на вашей чашке Франц Шуберт, — сообщил Бродяга Жюль, показывая на кофейную чашку Хьюза.
Хьюз смотрел на него с отвращением.
— Он часто так себя ведет, — сказал Либерман.
Жюль смотрел на капитана, пытаясь сфокусировать взгляд.
— Ты слышишь меня, Ван Бибер? — спросил Хьюз.
— Я слышу вас, — ответил Жюль, прислоняясь к стене и закрывая глаза. — Сейчас день. Дни у меня не шибко длинные.
— Я видел тебя возле своего дома, — сказал Хьюз. — Посмотри на меня, приятель.
Ван Бибер открыл глаза и посмотрел на капитана.
— Ты убил ее, Жюль? — спросил Хьюз, двигаясь в обход стола к Бродяге, который упал бы на пол, не удержи Хэнраган его за воротник.
— Да, — ответил Ван Бибер. — Свою жену. Она меня раздражала, и я ее ударил. В задней комнате магазина открыток. Не знаю когда. Ее звали Элси или Кейт. Нет, Морин. Кейт — это моя сестра. А Элси — корова Бордена.
— Ты убил свою жену? — спросил Либерман.
Ван Бибер отрицательно покачал головой.
— Ты говорил, будто не хочешь, чтобы мы рассказали твоей жене? — спросил Хэнраган.
— Жизнь сбивает меня с толку, — ответил Ван Бибер, пытаясь покачать головой.
— Она всех нас сбивает с толку, — сказал Либерман, — но не все мы убиваем жен. Жюль, подумай. Ты действительно убил свою жену?
Бродяга Жюль рассмеялся:
— Так вот почему меня арестовали. Разве вы не знаете… Где моя лампа? Нет, я помню — Иззи, два доллара.
— Уведите его, — приказал Хьюз.
Хэнраган открыл дверь левой рукой, продолжая правой крепко держать Жюля за воротник. Когда они вышли, Хьюз спросил:
— Думаешь, этот сукин сын и правда убил свою жену?
— Кто знает? — ответил Либерман. — Я проверю.
Хьюз улыбнулся, сжал кулак и потряс им.
— Хорошо, — произнес он, — если он сделал это один раз, мы и это дело на него повесим при желании.
— Я не… — начал Эйб.
— Либерман, — прервал его Хьюз. — Я сейчас в хорошем настроении. Оно не сохранится надолго, но ты же не хочешь, чтобы оно улетучилось уж очень быстро. Утром, когда ты сладко спал, я проверил список ваших дел. На вас двоих висят нераскрытый грабеж круглосуточного магазина, вторжение в дом, умышленное нападение и еще два убийства, одно — связанное с деятельностью банды, другое — с насилием в семье. Вам этого мало? Так у меня есть для вас список подлиннее, и кое-какие пункты в нем вам совсем не понравятся.
— Я проверю историю с женой Жюля, — пообещал Либерман, и Хьюз вышел из комнаты.
Либерман подошел к забранному решеткой окну и посмотрел на Кларк-стрит. На другой стороне улицы за тонкими деревьями, которые росли перед полицейским участком, находилась спортивная площадка, где четверо подростков играли в баскетбол. Они были без рубашек. Когда Либерман учился в школе, их баскетбольная команда поставила рекорд — выиграла сто игр подряд. Команда еврейских детей, большинство из которых не отличались высоким ростом, поставила рекорд, равного которому не было. В эту команду входил и Мэйш Либерман. Он почти не забрасывал мячи, но был членом команды, и фотография, где он был снят с десятью другими игроками, висит на стене в его закусочной. Эйб ходил на все игры, в которых принимал участие его старший брат.