В комнате, часть которой была отгорожена решеткой и, собственно говоря, называлась камерой, было четыре стола, все они были свободны. Хосе Мадера сидел за решеткой, держал руки на коленях и смотрел на вошедшего Либермана. На подростке были выцветшие джинсы и черная футболка. Он мрачно сдвинул брови.
— Хочешь кока-колу? — спросил Либерман.
Мадера злобно посмотрел на полицейского. Настоящая фамилия Эстральды Вальдес могла быть Мадера или Вегас, и этот парнишка мог приходиться ей братом, но родители наградили их совершенно разным набором генов. Бог посмеялся над ними и одарил их Хосе, приземистым созданием с плоским лицом и крохотными глазками.
Мадера не ответил. Либерман открыл дверь камеры. Хосе Мадера не шелохнулся.
— Выходи, — сказал Либерман.
Подросток моргнул.
— Выходи, — повторил Эйб, сопровождая слова движением руки.
Мадера встал. На руках у него были наручники. Лицо сохраняло угрюмое выражение. Либерман придержал дверь, и подросток вышел. Либерман показал на стоявший рядом складной стул. Мадера сел. Либерман подал ему кока-колу и сел напротив Хосе.
— Поговорим, — предложил Либерман.
— No hablo[43] по-английски, — ответил Мадера.
— Виепо, — сказал Либерман. — Entonces vamos а hablar in Español. Yo necesito a practicar[44].
— Только не со мной. У тебя говенный испанский.
— Я знаю, — сказал Либерман. — Ты стрелял в полицейского в своем доме?
— Нет.
Мадера допил колу и теперь жевал кубики льда.
— Почему я должен тебе верить? Ты пришел домой, обнаружил какого-то человека в спальне своей сестры и застрелил его. Это вполне понятно.
— Я не стрелял в него. Сам увидишь. Пули не подойдут к моему пистолету. Я в таких делах понимаю.
Мадера выглядел недостаточно сообразительным, чтобы вести игру. Пуля была только одна, и ее забрал стрелок.
— И еще, — продолжал Хосе, — если б я в него стрелял, я бы сказал. Про меня бы все узнали, вот. Ты сказал, будто я стрелял в парня, которого увидел у себя дома. Вроде как не знал, что это коп. Но скажу тебе по секрету: я любого копа сразу бы узнал.
— И ты говоришь это копу? — напомнил ему Либерман.
Мадера пожал плечами. Он прикончил кубики льда и взялся за бумажный стаканчик, отрывая от него зубами клочки и выплевывая их на пол.
— А что ты мне сделаешь? — спросил Мадера. — Я малолетка. Я и за убийство первой степени получу трояк — и на волю. Приведи-ка мне адвоката, приятель.
— Я знал твою сестру, — сказал Либерман.
— Ну и хрень ты несешь! — Мадера сплюнул клочок бумаги в сторону Либермана.
— Она время от времени давала мне информацию. Я хочу выяснить, кто ее убил, — сказал Либерман, не повышая голоса.
— Говорю же — полная хрень, — повторил Хосе.
— Где твоя другая сестра, Гваделупе?
— Может, в Китае, может, мертвая, кто ж ее знает?
Мадера теперь подпрыгивал на стуле, оглядываясь вокруг, как будто стены сближались и грозили его раздавить.
— Где твоя мать? — спокойно спросил Либерман.
— А где твоя?
— Ладно, — сказал Эйб, — Возвращайся в клетку. Но у меня есть для тебя кое-что. В штате Иллинойс пятнадцатилетний может быть осужден за тяжкое преступление наравне со взрослым, а моему шефу нужен козел отпущения. И мне нужен козел отпущения. Мой напарник — тот самый полицейский, которого подстрелили. И еще: ни судьи, ни присяжные не любят тех, кто убивает полицейских.
Мадеру, похоже, загнали в угол. Он крутил головой и дергал запястьями, его глаза горели яростью. Наручники звенели. Либерман не мог понять, наблюдает ли он приступ безумия или действие наркотиков.
— Фрэнк, — заговорил Хосе Мадера. — Его зовут Фрэнк. Она сказала Лупе, что должен прийти Фрэнк. Она собиралась уезжать. Я сказал ей, что зубами порву рожу этому Фрэнку. — Мадера оскалил зубы — крупные, желтые, гнилые.
— Лупе? — спросил Либерман. — Гваделупе, вторая твоя сестра? Она в Чикаго?
Теперь Хосе раскачивался на стуле и, не раскрывая рта, издавал звуки, похожие на жужжание. Нестор Бриггс, все еще с телефонной трубка у уха, оглянулся. Либерман покачал головой, показывая, что в помощи не нуждается.
— Тебе лучше вернуться в камеру, — сказал он, вставая.
Мадера продолжал раскачиваться.
— Хосе, levantase[45].
Мадера вскочил со стула и бросился на Либермана. Тот был к этому готов, но Хосе почти удалось сбить его с ног. Либерман сделал шаг вправо, причем колени лишь робко пообещали ему разогнуться попозже. Мадера в полете ударил его плечом по ноге. Либерман отступил, и подросток врезался головой в стул и растянулся на полу. Либерман достал пистолет и направил его на Мадеру. Нестор Бриггс уже стоял рядом с оружием в руках.
Хосе Мадера с воплем повернулся. Удар рассек ему лоб, кровь заливала лицо. Такую рану придется зашивать, и швов будет масса.
— Пристрелите меня, — сказал Мадера.
Нестор Бриггс начал медленно обходить парня справа.
Кровь попала Хосе в рот и окрасила зубы. Пока он вставал на колени, Нестор Бриггс подошел к нему сзади.
— Пристрелите меня, — закричал Мадера, подняв скованные руки над головой.
Он явно приготовился к нападению. И Либерман знал, что не сможет выстрелить. Эйб не мог стрелять в пятнадцатилетнего подростка в наручниках.
— Хосе, — сказал Либерман, напустив на себя выражение скуки и вложив пистолет в кобуру, — ты знаешь, что такое поц? — На столе Нестора Бриггса зазвонил телефон. Мадера замешкался. — Что такое поц? — повторил Либерман, покачивая головой от удивления перед глупостью мальчишки. — Поц — это ты. Стоишь там, как… поц. Даже не знаю, можешь ли ты на что-нибудь надеяться. Вали обратно в клетку. Мне надо отлить.
Телефон не умолкал.
Прежде чем Хосе Мадера смог решить, что ему делать, Нестор Бриггс, стоявший сзади, ухватился за цепь от наручников и потянул на себя. Мадера упал на спину, у него перехватило дыхание. Либерман схватил его за ноги, Бриггс — за руки, они быстро перетащили парня в клетку и заперли.
Телефон продолжал звонить.
— Слишком стар я для этого, — заметил Бриггс, тяжело дыша.
— Молодчина, Нестор, — сказал Либерман, отказываясь слушать свои колени, которые настойчиво требовали немедленных переговоров.
— Рад, что смог помочь, — отозвался Нестор. — Я позвоню, чтобы прислали помощь, и отправлю его к Эджуотеру наложить швы. Знаешь, мы могли бы воспользоваться дротиком со снотворным — в самый раз для носорогов и таких вот парней.
Бриггс заковылял ко все еще не умолкавшему телефону, а Либерман бросил последний взгляд на Хосе Мадеру, который сидел на полу в своей клетке и сплевывал кровь.
— Да, — сказал Либерман. — Я твой должник, Нестор, за мной одна услуга.
— Одна, как же. — Бриггс подошел к своему столу. — За тобой столько услуг, что тебе придется платить по счетам до пенсии.
Нестор взял телефонную трубку.
— Я дам тебе что-нибудь холодное приложить к лицу, — пообещал Либерман Мадере.
— Ничего, мне нравится вкус крови, — ответил Хосе.
— Где твоя мать? — спросил Либерман. — Я устрою вам свидание.
— Уехала, — зло ответил Мадера. — Ее Лупе увезла. Куда — не знаю. А меня оставили. И знаешь что? Мне на это наплевать.
— Когда рана перестанет болеть, мы еще поговорим, — сказал Либерман.
— Можешь подойти? — позвал Либермана Нестор.
Либерман направился к Бриггсу, который протянул ему телефонную трубку. Эйбу показалось, что из клетки за его спиной доносится рыдание какого-то зверя, но он не обернулся. Этим вечером люди уже плакали перед ним. По-видимому, это был день слез.
— Швейцар из дома Вальдес просит Либермана, — сообщил Нестор, закрывая ладонью микрофон.
Либерман взял трубку:
— Алло.
— Вы тот парень, что работает с Хэнраганом?
— Я тот парень.
— Меня зовут Билли Тартон, ночной швейцар в…
— Я знаю, — сказал Либерман и потер глаза. Шел первый час ночи, день выдался длинный.
— Хэнраган просил позвонить, если вернется Никки Моралес. Она вернулась, но, думаю, ненадолго, — сообщил Тартон. — Она попросила вызвать ей такси через пятнадцать минут. Уезжает в отпуск.
— Не вызывайте такси, — сказал Либерман. — Я буду на месте через десять минут.
12
Она стояла перед домом с двумя чемоданами, глядя на Шеридан-роуд и ожидая, что оттуда покажется такси. Либерман поехал медленнее, свернул на подъездную аллею, обогнул фонтан и затормозил перед парадной дверью. Билли Тартон увидел Либермана и указал на женщину.
Женщина посмотрела на Либермана, который вышел из машины, открыл багажник, подошел к ней и взял чемоданы.
— Это такси? — спросила она, глядя на его машину, в то время как он поставил чемоданы в багажник и закрыл его. Голос был нежным, хотя давалось ей это с большим трудом. Она говорила так, будто вкрадчивость голоса и произношение были неестественными, хотя женщина очень старалась эту искусственность не обнаружить.
— Такси не придет. — Либерман подошел к машине со стороны пассажирского сиденья и открыл дверь.
— Это… Я позову полицию, — сказала женщина.
— Я сам полицейский, — заметил Либерман, вежливо придерживая дверь.
— Вы украли мои вещи, — запротестовала она. — Я могу предъявить иск вам, полицейскому управлению и городу Чикаго.
— Мадам, — устало произнес Либерман, — моего напарника ранили. Моя дочь на грани развода, а с четверть часа тому назад безумный молодой человек попытался протаранить головой мой живот. Так что угроза иска просто означает для меня возвращение к нормальной жизни. Мисс Моралес, сядьте, пожалуйста, в машину.
Секунд десять Никки Моралес стояла, глядя на Либермана, уперев руки в бока и надув полные красные губы. В поисках поддержки она повернулась к швейцару, но тот был занят телефонным разговором, в котором, Либерман не сомневался, собеседник на другом конце провода напрочь отсутствовал.