иначе ты продолжишь слушать, надеясь, что, слушая его, в следующий раз ты поймёшь. Нет никакого шанса. Если что-то должно произойти, оно должно случиться здесь и сейчас.
Видишь ли, проблема в том, что чем больше верований у тебя, тем сложнее это становится для тебя, потому что ещё одна вещь добавляется к твоей традиции. Твоя традиция, которую ты хочешь сохранить, укрепилась и усилилась с появлением нового человека, потому что ты пытаешься уместить его в рамки своей традиции. Эта структура (веры) заинтересована в защите традиции. Но этот (новый человек) заинтересован в разрушении накопительной природы традиции — не в поддержании традиции, но в разломе её. Такой-то человек ломает её, а ты делаешь это частью той самой накопленной мудрости — вот почему это становится ещё более сложным. Даже революционное утверждение этой индивидуальности, которая достигла этого прорыва, уже стало частью твоей традиции: само твоё слушание разрушило революционную природу этого прорыва и сделало его частью знания, традиции, потому что ты и есть традиция. Механизм слушания, действующий в тебе, и есть традиция — она усиливает себя, укрепляет себя через процесс слушания. Вот почему я говорю, что исходящее из моего рта ничем не отличается от лая собак, воя шакалов или пения котов.
Как только это принимают — то, что исходит из меня, — возникает необходимость для кого-то ещё прийти и взорвать это. Вот почему я говорю. Само выражение этого создало необходимость того, чтобы произошло что-то новое, — такова природа этого. Это его цель (если есть какая-то цель); не создавать последователя, а создавать что-то новое. Нечто новое спасает тебя от бремени прошлого. В тот момент, когда оно находит выражение, оно уже старое.
Зачем быть таким, как этот человек? Передавать факел от одного человека другому и поддерживать иерархическую структуру — для чего? Следование другому — это животное качество. Человек не может стать человеком, пока он следует кому-то. Именно культура ответственна за то, что человек остаётся животным, — собака-вожак, следование за кем-то — это вам ничуть не помогло. Ты хочешь быть дешёвой имитацией Шанкары или Будды; ты не хочешь быть собой. Зачем? Говорю тебе, ты намного более уникален и удивителен, чем все эти святые и спасители человечества, взятые вместе. Почему ты хочешь быть дешёвой имитацией этого парня? Это один из мифов. Забудь об этом. Шанкара мёртв уже несколько веков. У тебя есть этот потенциал.
Первое, что надо сделать, — это отбросить Шанкару. Конечно, если ты используешь учение Шанкары, чтобы заработать себе на жизнь, это другое дело.
Если предположить, что ты «там» (давайте выразимся так), ты не скажешь себе или другим, что ты свободный человек, ты не будешь пытаться никого освободить; оно просто есть, как цветок. (Не хочется употреблять это слово; у него есть мистические оттенки.) Цветок на навозной куче обладает своей собственной красотой — другие цветы с ним не сравнятся. Однажды он исчезнет — это не имеет значения.
Ты ничего не можешь сделать. Это утверждение не имеет для тебя никакого смысла, потому что ты постоянно что-то делаешь. Ты должен делать одно или другое, так что это утверждение не имеет смысла, никакой значимости для тебя. Описывать это состояние очень опасно, потому что ты пытаешься соотнести это с тем, как функционируешь ты. Зачем? Потому что ты хочешь изменить это, улучшить, модифицировать или сделать что-то в отношении того, что я говорю. Что ты хочешь изменить там? Что это? Можешь ты найти это? Можешь ты определить его местонахождение? Можешь ты указать на него и сказать: «Вот то, что я хочу изменить или трансформировать. Вот здесь я хочу вызвать мутацию»? Как? Что это? Можешь ты его увидеть? Можешь ты определить его место? Можешь ты его обнаружить? Не можешь. (пауза)
Всё, чего ты хочешь, ты можешь получить — всё, чего ты хочешь, какой только опыт ты ни пожелаешь, ты можешь испытать его. Если ты не знаешь, всегда есть кто-то, чтобы помочь тебе, — где-то — тебе нужно обнаружить. Ты можешь испытать всё, что угодно. Но все опыты, которые ты испытываешь, не имеют никакой ценности, это не то — потому что этого испытать нельзя; это не опыт.
Просветление (если вообще есть такая штука, как просветление) — это совсем не опыт. Итак, тебя осеняет — это осознание (если угодно так выражаться), что осознавать нечего. Самоосознание, или самореализация в том, чтобы осознать самому для себя, что нет никакого «Я», которое надо осознавать, — это будет сокрушительный удар.
В.: Для кого?
Ю.: Для того, кто стремится. Вот почему это случается с одним на миллион, одним на миллиард — не оттого, что он делает или не делает, — все твои действия являются барьером.
Если только ты не «там», ты никак не можешь понять бессмысленность этого (поиска). Когда ты «там», ты видишь, что сам поиск и есть «я», то самое, от чего ты хочешь освободиться. Нет никакого «я», независимого от этого поиска (т. е. твоей садханы для достижения цели), — этого ты не понимаешь. Именно цель, которую ты поставил перед собой, и создала это «я». Если уйдёт цель, если ты отметёшь цель, ты заменишь её другой. Ты не можешь быть без иллюзии; ты замещаешь одну иллюзию другой. Если исчезает иллюзия, исчезаешь и ты.
Если ты принимаешь цель, я не имею ничего против, но я говорю, что цель сама по себе фальшива. Ты говоришь, что хочешь достичь вот этого, и потому необходима садхана. Я подчёркиваю, что достигать нечего, совершенствовать нечего, добиваться нечего, так что всё, что ты делаешь, чтобы достичь своей цели, не имеет смысла. Я не понимал этого, когда делал всю эту садхану. Чем раньше до тебя это дойдёт, тем лучше для тебя. Если эти вещи породят некоторые опыты, тебе будет очень сложно переступить пределы своего собственного опыта. В какой-то момент это должно дойти до тебя — ты знаешь, что это никуда тебя не приведёт.
Но надежда заставляет тебя продолжать — надежда, что однажды, через то же самое, ты, вероятно, достигнешь своей цели — потому что этот инструмент (т. е. мысль) порождён временем, порождён причиной и следствием, и он не может постичь ничего, кроме как в понятиях времени. Так что если там нет времени, то случаться нечему — не говоря уже о будущем, — потому что именно время создало потребность во вневременном. «Время» означает «будущее». Если это время отрезано, это не значит, что то, чего ты ждёшь, случится сейчас. Тут нечему случаться. Время сжигает само себя, когда покончено с вневременным.
Всё, чего ты ждёшь, чтобы произошло, — оно в понятиях времени. Предположив на момент, что ты уже в состоянии блаженства, ты не хочешь быть в этом состоянии завтра. В каком бы тебе состоянии ни хотелось быть, ты не в нём, потому что есть цель, которая завтра, не сегодня. Так что если её (цели) нет, то нет и мысли, которая думает в понятиях чего-то, происходящего во времени. К сожалению, тут нечему случаться. Происходящее заключено во времени. Когда нет времени, ничего не происходит, там нечему происходить. Атман есть Брахман — вот что именно это означает — Брахман, которого ты желаешь в будущем, уже здесь; тут нечему случаться. Достижение (не важно, как ты его называешь) происходит во времени, так что оно не может не быть связано причиной и следствием. Ты хочешь произвести результат, но это не результат, не происходящее, не достижение.
Всё, что ты делаешь, принесёт тебе боль — вот почему я говорю, что поиск мокши (освобождения) — это дуккха (страдание) всех дуккх. (смех) Этому нет конца — ты будешь продолжать искать этого вечно — ты этого не получишь. Даже если ты получишь, чего хочешь, и испытаешь блаженство, счастье, бог знает что, всегда есть что-то большее. Ты испытываешь тишину, но хочешь постоянной тишины, ты хочешь всегда быть в тишине. Но в самой природе вещей нет никакого постоянства. Ты никогда не жил с этими (освобождёнными) людьми (не знаю, есть ли вообще такие).
Это очень просто. Настолько просто, что сложная структура не хочет оставить это в покое. Ты, конечно, ничего не можешь сделать; ты приговорён. (смеётся) Ты приговорён.
В.: Так что оставь это в покое.
Ю.: Оставь в покое.
В.: Этого мы тоже не можем сделать.
Ю.: Видимо, ты не можешь сделать и этого.
В.: Если мы не можем оставить это в покое, то мы всё сделали.
Ю.: Тогда нечему и случаться.
В.: Мы бы не были здесь, если бы оставили это в покое. Но он говорил: «Вы ничего не получаете, приходя сюда».
Ю.: Вы можете оставаться рядом с этим человеком всю свою жизнь — ничего не произойдёт.
В.: Мы не осознали, что ничего не можем сделать…
Ю.: Ты не можешь сказать: «Я ничего не могу сделать». Понимаешь, как только ты приходишь к тому, что «я ничего не могу с этим поделать!», тогда тебе не нужно ничего делать, ни отпускать это, ни… Никакое внешнее средство не может ничем помочь.
В.: И никакое внутреннее?
Ю.: Тогда нет ни внутреннего, ни внешнего — внутреннее всегда связано с внешним, понимаешь?
Так что ты даже не завершаешь предложение «Я ничего не могу с этим поделать»; ещё до завершения этого предложения «Я ничего не могу с этим поделать» (щёлкает пальцами) — готово! Спусковой аппарат — это часть тебя; он уже есть.
В.: У меня вопрос, который может показаться глупым. Вы практикуете медитацию?
Ю.: Ничего — никаких медитаций — ничего. На чём медитировать? Я уже открыл все эти вещи — мантры, медитации, что делает медитация. Я, конечно, не практиковал Трансцендентальную Медитацию или что-то такое; но некоторые медитации. Так вот что я для себя открыл: медитация — это «я»–центричная деятельность. Она усиливает то самое «я», от которого вы хотите освободиться. Для чего ты медитируешь? Ты хочешь от чего-то освободиться. На чём ты медитируешь? Хорошо, мысль — это шум, звук. Что такое звук? Ты смотришь вот на это и говоришь: «Это магнитофон», так что мысль — это звук. Есть непрерывный поток мыслей, и ты постоянно связываешь все эти мысли, и именно это тот шум, которого ты не выносишь. Почему ты не выносишь этого шума? И вот, повторяя