Трое повалились с металлическим стуком.
Четвертый успел выскочить из отсека. Он пронесся мимо меня, - я не успел заметить, новый это или старый.
Нового я не боялся. Я боялся Армана.
Вбежав в отсек, я осмотрел отключенных роботов.
Там были два старых и 53-67А.
Мне оставался только один путь к спасению. Я должен был прорваться к люку - или погибнуть от электрического удара собственного робота.
Я выскочил из отсека. В туннеле стоял старый робот.
Преграждал мне дорогу. Я был в ловушке. Стоило мне двинуться вперед, как он делал шаг мне навстречу.
Это был конец. Поняв теперь причину, я должен был умереть.
Я разгадал то, знание чего не прощалось.
Ни одна человеческая душа не ведала, что я здесь.
Я повернулся и пошел обратно в бетонный тупик.
Неторопливо. Спешить мне было некуда.
Глазок дезассамблятора еще светился. Эта штука продолжала работать.
Попробуем.
Я вышел из отсека и зашагал по туннелю прямо к роботу. Он стоял неподвижно. Дойдя до него, я повернулся кругом и кинулся бежать со всех ног. Я был уверен, что он погонится за мной. И только влетев в отсек, я понял: робот разгадал мой элементарный маневр.
Отдышавшись, я повторил все это. С тем же результатом.
Потом я слонялся в туннеле на виду у робота, больше мне ничего не оставалось; ждал, когда он за меня примется.
Видеть его было мне, понятное дело, не слишком приятно. И я сел в бетонной нише так, чтобы выступ стены закрывал робота от меня.
Сидел. Ждал. Думал.
Потом я услышал постукивание. Я знал это характерное постукивание ногой, почти человеческое. Робот нервничал. Отчего?
Это я не мог понять. Что его беспокоило?
Внезапно возник грохот. Стучали ноги. Били по бетону. Робот бежал. Грохот молниеносно приближался. И я уже высунул, было, голову из ниши - посмотреть, что происходит.
Робот успел пробежать мимо на мгновение раньше, чем я высунулся.
Он потерял меня! Его беспокоило, что я надолго исчез!
На максимальной скорости он промчался по туннелю и с ходу влетел в отсек.
А в отсеке был включен дезассамблятор. Робот попал в его поле - и, когда я вбежал в отсек, он уже валялся на бетонной плите.
Я открыл люк и отправился наверх. Все было кончено.
Но легкости я в себе не чувствовал.
Средства, которые использовали Арман и старые роботы, чтобы отстоять себя, - эти средства делают все предельно ясным: подло, противно идеалам… Это выручает - похоже, что тут думать не о чем.
А как же быть с первопричиной обоих конфликтов? Нельзя ли было без них?
С роботами - да, можно было. Проще простого!
Сделать роботов сразу наисовершеннейших - и проблемы не будет. Абсурд? Что ж, вот другой вариант: считать роботов старой модели самыми совершенными и новых не делать. Не улучшать роботов!
Не производить их вовсе!
Вообще ничего нового!
А с людьми? Да, можно избежать! Если сделать так, чтобы все были одинаковыми. Ровненькими. Одного возраста, одинаковой внешности, одних вкусов, взглядов, возможностей. Никто чтоб вперед не забегал. И чтоб никакого движения!
Да, - если остановиться. Не соревноваться. Не совершенствоваться. Скомандовать всему миру: стой! Приказать жизни: замри!
Иначе надо отвечать - нет.
Но еще - я помню еще, что мы чувствовали и вину, и жалость, когда говорили о роботах, которых следовало заменить…
- Отпусти меня, Юрков, я сама уже прекрасно хожу!
Но я хотел внести ее на руках. Я непременно хотел на руках внести ее в свою комнату.
- Ты не понимаешь, Надюха! Это же такой обычай!
- Я должна рассматривать это как официальное предложение?
Мы сами приготовили себе ужин, - некому было о нас позаботиться. И гостей не предвиделось раньше утра - ребята обещали вернуться со своих сессий только назавтра.
Когда же я потянулся к полке, за Свифтом, чтобы почитать его, как обычно, - Надя вздохнула и отвернулась.
- Что случилось? - спросил я.
Она ответила:
- Ты уверен, что тебе хочется читать?
Мне пришлось согласиться с ней.
Так что ж, может быть, на этот раз вы полистаете его сами, читатель?
РАЗВОРОВАННОЕ ЧУДО
В.СВИНЬИНУ
Совесть - сознание и чувство моральной ответственности человека за свои действия перед обществом, народом, а также перед отдельными людьми, моральная самооценка личностью своих поступков и мыслей с точки зрения определенных для того или иного народа, класса норм нравственности, ставших внутренним убеждением человека. Совесть является общественной, конкретно-исторической категорией, возникшей в результате взаимоотношений между людьми в процессе их исторического развития.
Глава первая
Белые великаны
Таких, как я, можно встретить в любом недорогом баре Солсбери, Стокгольма, Парижа, Брюсселя, Лондона. Среди нас есть французы, бельгийцы, немцы, славяне. За нами - прошлое и большой опыт обращения с холодным и огнестрельным оружием. Говорят, у нас нет будущего. Это не так. Пока в газетах появляются сообщения о военных переворотах, пока существуют спокойные и неспокойные колонии, мы нужны тем, з чьих интересах совершаются эти перевороты и чьими руками захватываются колонии. Специальные комитеты или новоиспеченные диктаторы снабжают нас оружием, и мы летим в Гвинею, в Мозамбик, в Анголу… Это наша работа- убивать. Мы - солдаты Иностранного легиона.
И в Конго я попал с легионом.
Американский «Боинг-707» принадлежал бельгийской авиакомпании «САБЕНА» и пилотировался английскими
летчиками. Эта путаница меня не трогала. Мне плевать, чья машина и чьи летчики - я летел работать, а не решать ребусы. Тем более, что на моей работе никто не стремится знать больше того, что ему положено.
Катанга… Бросовые жаркие земли с термитниками, возвышающимися, как дзоты, над мертвой сухой травой. Непривычно высокие, с толстыми деревьями на верхушках, то оранжевые, то мертвенно-серые, то красные, то фиолетовые, термитники громоздятся друг на друга и, как надолбы, тянутся через всю провинцию от озера Танганьика до Родезии.
Племен в Катанге не перечесть. Я пытался в свое время узнать о них что-нибудь, но в голове, как строки непонятных заклятий, остались одни названия - лунда, чокве, лвена, санга, табва, бвиле, тембо, зела, нвенши, лемба… Были еще какие-то, но их я не запомнил. Да и эти остались в голове потому, что с одними, поддерживавшими партизан-симбу, мы боролись, с другими, поддерживавшими премьер-министра Моиза Чомбе, поддерживали контакт. На Моиза Чомбе мы, собственно, и работали. Он платил нам.
Выслеживать партизан-симбу было не так уж опасно- оружием они владели никудышным, сохранившимся чуть ли не со времен Стэнли и Ливингстона, а кроме того, были очень разобщены. Симбу Пьера Мулеле, симбу Кристофа Гбенье, симбу Николаса Оленга, симбу Гастона Сумиала и просто разные симбу… Их разобщенность была нам на руку и помогала брать большие призы: Моиз Чомбе платил за каждого мертвого симбу, независимо от того, принадлежал он к отряду Гастона Сумиала или к отряду Кристофа Гбенье… Были у нашей работы, конечно, и темные стороны. Например, отравленные стрелы. Пуля может вас зацепить очень крепко, и все-таки почти всегда оставляет шанс выжить, а вот отравленные стрелы действуют наверняка. От этого к симбу у нас не было добрых чувств, хотя в принципе я, например, не из. тех, кто вообще относится к черным плохо. Просто, считаю я, работу следует выполнять тщательно. Этому правилу я следую с сороковых годов, когда в Независимом государстве Хорватия работал в одном из отделений СС. Немцы были в высшей степени аккуратные работники, и опыт, перенятый у них, пригодился мне в Конго, где я обучал новичков убирать на всякий случай любого черного: ведь на лице его не написано - враг он тебе или просто в неудачное время вышел посмотреть, какая там погода… Наш шеф, майор Мюллер, относился к таким вещам доброжелательно, и мы ему во многом верили - с 1939 года не было, кажется, ни одной войны, в которой бы он не участвовал. И это именно он учил нас прежде всего отстреливать в занятых деревнях кузнецов и знахарей, поскольку первые ковали для симбу наконечники стрел, а вторые - варили яды… Сами видите - работа не из простых, и мы были от души рады услышать от майора Мюллера, что нашу команду посылают на патрулирование в один из самых глухих, но зато и самых спокойных уголков Конго.
Капрал нашей команды был неразговорчив, но никто, кроме него, не мог при нужде так легко объясниться с местными жителями на суахили или лингала.
- Усташ,- говорил мне, например, капрал.- Скажи команды - «стой», «пошел», «вперед», «сидеть», «не глядеть по сторонам».
- Телема. Кенда. Токси. Ванда. Котала на пембени те.
- А как ты поймешь просьбу друга - «Бета не локоло на либуму»?
- Бей его по животу,- вмешался француз Буассар.
- А если черный спросит тебя: «Мо на нини бозали кобета?» - то есть-за что бьете?
Буассар опять вмешался:
- Я скажу ему: «Экоки то набакиса лисусу?» - то есть, хочешь еще? - и Буассар весело заржал. Он любил посмеяться.
Пылища на дорогах Катанги невероятная, но как только «джип» ввалился в заросли, пыль исчезла, и нас оглушила влажная горячая духота, сквозь которую не могли пробиться даже звуки. Конечно, где-то вверху верещали обезьяны и орали птицы-носороги, но их вопли смешивались с шелестом, с гулом мотора и не воспринимались как крики живых тварей. Так, общий шум, фон… И, полусваренные, мы дремали в «джипе», пока он ломился по слоновьей тропе, кем-то превращенной в плохую дорогу.
Я еще ни разу не забирался так глубоко в тропический лес, и мне было не по себе. Думаю, все чувствовали то же, исключая капрала. У него была своя слабость- он не терпел темноты. Это я узнал, когда мы таскались по ночным кабакам и кинотеатрам Браззавиля.
Могу поклясться, что в темном зале капрала интересовало не происходящее на экране, а происходящее по углам… Я понимал его - у каждого могут быть основания не доверять темноте и закрытым помещениям без запасного выхода…