вторяясь и начиная с начала. Необъяснимая метаморфоза сродни той, которая происходит со многими людьми, если под нос им суют микрофон или разворачивают на них телекамеру.
Маша явно ошиблась, делая ставку на Нерона. Переговорщик из него вышел никакой. Больше того, основную часть времени говорил Илья, вопреки ожиданиям, не гнувший свою линию, а весьма успешно комментировавший невразумительные заявления своего товарища.
С грехом пополам они обрисовали меценату свою позицию. Тот не обиделся, не стал спорить, а все с той же учтивостью проводил гостей до порога кабинета и пообещал связаться с Ильей, когда примет решение.
На каких-то чужих, ватных ногах Сергей вышел в коридор, вошел в лифт. Как морок какой-то напал на него в этих стенах, какой-то гипнотический ступор, мешающий нормально думать, свободно говорить. Только теперь, по мере того, как морок этот начал проходить, Нерон начал осознавать, каким латаным валенком себя выставил. Переступая по мягкой дорожке коридора, программист приходил в себя и приходил в ужас от собственной тупости.
Илья шел рядом то ли в задумчивости, то ли в светлой тоске о несбывшемся.
— Он не перезвонит, — негромко, но с чувством сказал делец другу, когда они вышли в коридор. Изменяя своей натуре, Илья не ругался, не канючил, не сетовал, что упущен эпохальный заказ, не пенял на это другу, но столько недосказанных слов и выражений чувствовалось в этой короткой фразе, что захотелось Сергею провалиться сквозь землю или, наоборот, повалиться на мягкий пол в ноги Илюхе и завыть на весь корпус: «Прости нас, неразумных, алчных и непутевых, дорогой и мудрый друг!»
Окончательно придя в себя, Сергей обнаружил, что уже не идет и не едет в лифте, а стоит в вестибюле перед витриной ларька с дорогими, очень дорогими и безумно дорогими сувенирами. Оглянувшись по сторонам, он слегка удивился, не увидев Ильи, но тотчас вновь вернулся к созерцанию того предмета, за который уже зацепился его взгляд. Этим предметом была статуэтка балерины, выполненная из какого-то неописуемого материала, напоминающего то ли замутненное стекло, то ли соль. Полупрозрачность материала придавала и без того изящной фигурке феерическую воздушность, а разбрызганный по приглушенным граням галогенный свет придавал ей вид совершенно сказочный и волшебный.
Стоила статуэтка… Нет, не столько, сколько хрустальный глобус или модель кремниевого пистолета, но заметно дороже пластиковых игральных карт с видами русских монастырей.
Впрочем, что такое деньги? Сор, соблазн и видимость. Уж в чем, в чем, а в относительности их прелести и ценности Сергей убедился за последние дни вполне. И не раз.
Есть традиции, которые не стоит нарушать, какими бы условными, архаичными и глупыми они ни казались. Из всех, оставленных в наследство бабушкой, Сергей выбрал для себя шесть. Нет нужды оглашать весь список, достаточно сказать, что пунктом четвертым в нем значилась заповедь не поздравлять заранее. На всякие там национальные праздники, за месяц до которых полагается вместо «пока!» говорить «с наступающим!» это правило не распространяется. Нельзя заранее поздравлять с днем рождения, со свадьбой, с выигрышем, а уж за преждевременное упоминание экзамена на их курсе могли запросто сунуть в рыло.
До Галкиного дня рождения оставалось меньше недели. Подарок — фигурка балерины — стоял перед Сергеем на столе и буквально просился, настаивал, чтобы его подарили сегодня же, тотчас. Программист сидел напротив и боролся с этим соблазном. Молодой человек был абсолютно уверен, что за такой подарок его, минимум, расцелуют. Уверенность эта имела скорее иррациональные корни, потому как по здравому рассуждению подобный памятный сувенир напоминал о неприятном — оставленной мечте. Все равно, что подарить вдове повешенного веревку или диабетику шоколадку. Странный выбор.
До Галкиного дня рождения оставалось всего несколько дней, и не стоило ради них нарушать традицию. Сергей поставил статуэтку в центр разложенной упаковки из целлулоида и попытался запаковать ее, восстановив хитросплетение паукообразной пленки. Ничего не вышло. Хитровырезанная упаковка не желала складываться, предпочитая топорщиться и растопыривать скругленные крючки наподобие кактуса в технике оригами. Знаете, что такое оригами? Национальное японское развлечение. Из листа бумаги конструируется какое-нибудь угловатое сооружение, довольно условно напоминающее то птицу, то рыбу, то тигра. Пикассо, конечно, узнал бы эту фауну, но нормальному человеку требуется подготовка. Сначала самолетик из тетрадной страницы, потом кораблик, потом лягушка… Эти сувенирные упаковки наверняка придумали японцы; волшебный листочек для создания немыслимых форм вполне в их духе. Единственное, чего за следующие полчаса не смог слепить из пленки Сергей, это тот аккуратный кубик, который выдали ему в ларьке.
Признав свое бессилие в сфере упаковки дорогих сувениров, Сергей просто сложил пленку пополам и сунул за холодильник. Саму статуэтку он поставил в кухонный шкафчик. За Галиной не было замечено пристрастия к домоводству, так что вряд ли ей взбредет в голову хозяйничать на кухне. Подарок прекрасно дождется там своего часа, будет извлечен и вручен в положенный срок.
Хороший подарок. Только почему балерина?
Глава 24
— Что-то горит, — сказала Галина и снова прикрыла глаза.
Сергей и сам чувствовал, что горит. На плите горела прикрытая сковородкой пицца, не прерываться же из-за этого!
К тому моменту, когда он, тяжело согнул ослабевшие локти и коснулся губами трогательно раскрытых губ девушки, запах горелого теста уже начинал щипать глаза.
— Горит, — чуть слышно повторила она, едва ответив на поцелуй.
Тяжело перевернувшись на спину, программист спустил ноги с кровати. В один тапочек попал сразу, в другой не попал вовсе. Черт его знает, куда в пылу теплой встречи с девушкой может отлететь тапочек, какой придурок может в такую минуту думать о вещах? Так и пошлепал в одном тапочке на кухню. Невольно задержав дыхание в едком чаду, он выключил плиту, поднял крышку, поставил печальный диагноз пицце и, не откладывая, провел ее погребение в мусорном ведре. Ведро, кстати, оказалось переполненным, так что типа итальянское блюдо удалось пристроить только поверх пустого кефирного пакета, набекрень, как берет. Застывшие коричневые сопли стекшего и сгоревшего сыра свисали с этой беретки траурной бахромой.
— Что там с обедом? — раздался из комнаты голос девушки.
— Ничего! — бодро ответил Сергей.
— Совсем ничего?
— Есть хлеб и банка шпротов, — сообщил программист, ставя сковороду под струю воды. — И яблоко.
Она ответила неразборчиво. Пришлось выйти в коридор и заглянуть в комнату.
— Что ты говоришь?
Девушка перевернулась на живот и лежала, обхватив подушку руками. Не удивительно, что слова звучали глуше.
— Открой форточку, — повторила она, приподнимая голову. — И надо добыть что-нибудь кроме головастиков и яблока. Я сегодня без завтрака.
Идти в магазин ломало, но спорить Сергей не решился. Он натянул, что попало под руку, взял деньги.
— Открой форточку! Дышать нечем!
— Уже открыл!
Дышать и впрямь было если не затруднительно, то неприятно. Сквозняка не случилось, и квартира вентилировалась слишком медленно. Сергей достал ведро «в берете», нужно было избавиться от этой мертвечины. Он вышел на лестницу и спустился к мусоропроводу, держа переполненное ведро за край, как вазу с цветами, спустился на пролет к мусоропроводу, откинул люк с погнутой ручкой. Содержимое ведра не поместилось бы в маленьком ковше, пришлось выгружать отходы частями. Сначала отправились в полет пицца, пакеты из-под сока и кефира, вкусно разрисованная коробка из-под той же пиццы. Теперь можно было вытряхнуть остальное.
Наверху открылись двери лифта, кто-то вышел на площадку.
Программист потянул ручку, чтобы загрузить вторую порцию, но люк не подался. После нескольких рывков образовалась щель, в которую стало видно квадратную коробку из-под пиццы, застрявшую поперек ковша. Чертыхнувшись Сергей поставил ведро на пол, взялся двумя руками за липкий край люка и рванул. Ковш высвободился, смяв плотную бумагу. Программист сложил бывшую коробку пополам и просунул в щель над краем ковша. Потом вытряхнул ведро и легкой иноходью поднялся на свой этаж.
Едва переступив порог квартиры, Сергей почувствовал, что что-то произошло за полторы минуты его отсутствия. Что-то нехорошее.
Перво-наперво нос его уловил кисловато-фруктовый запах духов. Не просто знакомый запах, но запах, имевший вполне конкретную ассоциацию. Не успел программист с этой ассоциацией разобраться, как в кухне что-то хлопнуло и раздался Лилин голос:
— Серж, есть в твоей берлоге нормальная открывалка?
Молодой человек в ужасе замер на пороге. Куда бежать, на кухню, куда пробралась эта ходячая катаклизма, или в комнату, где минуту назад еще потягивалась на кровати Галина?
В голове стремительным потоком пронеслись вопросы типа:
— Что ей здесь надо?
— Слышала ли Галка, что в квартире посторонний?
— Как быстро выставить Лилю за дверь?
— Что там Галка?
— Почему так не везет в этой жизни?
Ответов на вопросы не последовало, хотя, не считая последнего, все они исключительно практические. В комнате произошло какое-то движение, и Сергей шагнул было в ту сторону, но тут на кухне что-то основательно грохнуло, жалобно зазвенело и упало на пол, Лиля витиевато чертыхнулась, если можно так сказать о трехэтажной непечатной фразе.
Влетев на кухню, Сергей увидел Лилю с бутылкой пива в одной руке и вилкой в другой. Даже сквозь дымовую завесу чувствовался запах спиртного. Ящик стола, где лежали столовые приборы был выдвинут, дверцы шкафчиков открыты. Две ложки и нож валялись на столе перед Лилей, но внимание молодого человека привлек предмет, валявшийся у ее ног.
Сергей бросился вперед и, оттолкнув гостью в сторону, поднял фигурку балерины. Правая рука танцовщицы отсутствовала, вместо нее торчал над плечом пенек, напоминающий генеральский погон времен последней войны с французами. Судя по всему, ей пытались сковырнуть пивную крышку.