– Вы так и не ответили на мой вопрос, Никита.
– Мы не могли быть близки. Я – простой эльф.
– Мммм… Ясно. И как часто вы общались? – попыталась подойти с другого бока Маша.
– Перед играми – несколько раз в неделю, – с вызовом сказал Никита.
– Где встречались?
– Тут. Иногда – в кафе.
– Никитка, сволочь! – раздался тот же шамкающий хриплый голос из глубины квартиры. – Иди сюда, я лекарства не могу найти!
– Извините. – Никита опустил бледные руки, похожие на крылья какой-то несуразной птицы. – Я сейчас.
И ушел в темноту коридора.
– По-моему, он болен на всю голову, – тихо сказал Андрей Маше на ухо. А оттуда, куда ушел юноша, донесся грохот, будто железная коробка упала на пол и покатилась, затем хриплый старческий голос начал кричать, и Маша, шокированная, обернулась к Андрею – то был отборнейший мат. Звук стал тише – Никита закрыл дверь. Но его голоса слышно по-прежнему не было. Только бабкин.
Андрей, кивнув, быстро сделал несколько шагов по коридору, толкнул рассохшуюся дверь в комнату – и тихо присвистнул. Оставаясь на пороге, он поманил Машу, и она подошла, стараясь не скрипеть половицами. Первое, что бросилось ей в глаза, – на стене висел ковер: туркменский, практически один в один как тот, что украшал с детства и ее комнату. А так – небольшое пространство казалось абсолютно безликим: пыльная люстрочка на три рожка, тахта, письменный стол…
– Не туда смотришь, – ткнул Андрей пальцем в центр ковра, где, почти незаметная среди ярких сполохов геометрического узора, висела старинная сабля. Узкая, серебряная. С черной рукояткой.
Андрей
– Вам не следовало заковывать меня в наручники. – Никита, сгорбившись, сидел на том же месте, где еще совсем недавно находился его приятель по ролевым играм.
– Вы, как мне кажется, спутали наручники с кандалами, – с трудом сдержал улыбку Андрей.
– Сути это не меняет. Я и так все расскажу. – Он вскинул бесцветные глаза на Андрея и добавил важно: – Если хотите, сделаю официальное заявление.
– Валяйте. – Андрей вытянул под столом ноги. – Делайте.
– Я убил профессора Шварца, – торжественно объявил альбинос, а Андрей мгновенно подобрал ноги и подался вперед. – Да. Не смотрите на меня так, вы просто ничего не знаете. Шварц не раз пытался убить свою дочь. Отравить. Я решил, что должен остановить его, прежде чем произойдет непоправимое.
– Понятно, – медленно сказал Андрей, боясь спугнуть свою странную дичь. – И как же вы приступили к задуманному?
– Тася и Макс тут ни при чем. Я попросил их подвезти меня к дому профессора и подождать на улице. Позвонил в дверь.
– Вы были знакомы с профессором?
– Нет. Зачем? Он открыл, я сказал, что хочу поговорить о Наде. Он пропустил меня, мы прошли на веранду. Там… – Никита чуть повел плечами, будто сбрасывал невидимый плащ. – Я спросил его, зачем он хочет убить свою дочь?
– Он не удивился? – склонил голову на плечо Андрей.
– Удивился, – кивнул Никита, – что я знаю. Я спросил его – почему? Почему он хочет убить самое нежное и прекрасное создание на свете?
Юноша замолчал, криво усмехнулся.
– И что же ответил профессор?
– Он засмеялся. – Никита опять повел плечами, и Андрей понял, что это что-то вроде нервного тика. – Просто расхохотался мне в лицо! До этого я не был уверен, что негодяя стоит убить… А после понял: это необходимо. Такие, как Шварц, недостойны жизни.
– И что же вы сделали?
– Я хорошо подготовился. – Руки альбиноса в наручниках вновь потянулись к прыщам на лице. – Я знал, что от моей сабли может быть много крови – я тренировался на играх, но оружие всегда было в ножнах, а тут… Поэтому я заранее купил резиновый плащ и перчатки. Когда он так нагло загоготал, я выхватил саблю из-под полы. Тут Шварц перестал смеяться. – Никита облизнул тонкие губы, мелькнул острый язык. Андрей невольно поежился: этот парень был похож на какого-то ящера. – Он велел мне проваливать. Но не испугался. Говорят, он был очень умным, а по мне, так дурак. – Никита хихикнул. – Даже когда увидел саблю, ничего не понял. А когда я начал наносить удары, то поднял ладони, чтобы защититься. Ха! Вот теперь мне было смешно! Сколько у него порезов на руке? Пять?
Андрей вспомнил тело ученого, лежащее в морге. Конечно, несчастный Шварц и представить себе не мог, чем ему грозит визит долговязого парнишки в кратерах юношеских прыщей.
– Что вы сделали дальше?
– Я сжег в печке архив. Вымыл саблю и вышел из дома.
– Зачем вы сожгли архив?
Никита задумался, потом почти легкомысленно пожал плечами:
– Из мести, наверное.
– Ясно. – Андрея начало чуть-чуть подташнивать. – Что потом?
– Я захлопнул дверь, выбежал к машине. Мне… – он, казалось, чуть смутился, – было не по себе. Я в первый раз… В общем, меня колотило. Я сел в машину. Таська, увидев меня всего в кровище, стала икать от страха, а Макс только и твердил, что я ему испорчу салон. Через десяток метров он хотел развернуться и застрял. Мы попытались вытолкнуть машину, но меня всего трясло, и Макс понял, что надо позвать кого-то на помощь. Я спрятался в лесу, и…
Эту часть Андрей уже знал.
– Когда Надежда Шварц вам рассказала, что отец хочет ее отравить? – спросил он.
– А она не мне это рассказывала, – кивнул серьезно Никита. – Она Тасе рассказывала. А однажды Макс с Тасей даже присутствовали…
– Присутствовали при чем? – поднял бровь Андрей.
– Ну как? – и Никита посмотрел на него, как на идиота. – При отравлении, конечно.
Маша
Маша слушала Андрея, подперев рукой подбородок.
– Все сходится, – устало потер лицо Андрей. – Это он. Такие детали ни в газетах, ни по телевизору не фигурировали. Это его сабля и его убийство.
– Не все сходится. – Маша пожала плечами. – Во-первых, почему он так близко принял к сердцу историю мало ему знакомой Нади Шварц?
– Переиграл в их чертовы игры, вообразил себя ее рыцарем – он явно по уши в нее влюблен, – быстро нашелся Андрей. – Она – красавица. Он – чудовище. Тут все логично.
– Хорошо. Но почему Шварц впустил неизвестного человека поздно вечером в дом?
– Американская привычка? Потом – приятель дочери, нет?
– Ладно. А как он объяснил не причастным к убийству Максу и Тасе необходимость поехать по пригородному адресу?
– Положим, сказал, что хочет поговорить: они же присутствовали при «отравлении».
– Да. Вот это – про отравление – какая-то совсем бредовая история.
– Согласен. – Андрей задумался. – И еще. Помнишь, дачник говорил о том, что Макс тоже был в плаще и в резиновых перчатках. Тогда что получается? Два молодых человека сидят в одной машине, облаченные в плащи и перчатки супергероев, в которых очень удобно совершать суперубийства. Но один из них признается, а второй, официально, вовсе не при делах?
Маша кивнула:
– Верно. И еще – я прошлась по нашему Никите. Он стоит на учете, Андрей.
– Псих?
– Не просто псих. – Она вздохнула. – Он тяжелый параноидальный шизофреник – у них там вся семья по материнской линии в большей или меньшей степени страдает от шизофрении. Но у Никиты болезнь сопровождается двигательной гиперактивностью и расщеплением личности.
– А это еще что за звери?
– Гиперактивность, насколько я знаю, в основном диагностируется у детей, – нахмурилась Маша. – Невнимательность, неспособность сосредоточиться, неряшливость, шумные выходки… В старшем возрасте выходки становятся уже хулиганскими плюс – употребление наркотиков, беспорядочные половые связи… А вот расщепление личности – вещь намного более редкая.
– Во мне живут Иван Иванович, Иван Никифорович и Ивашка? – усмехнулся Андрей.
– Примерно. Но не все так просто. Я попыталась побеседовать с его бабкой, но без особого успеха – знаешь, такая вязкость мышления, свойственная и пожилому возрасту, и диагнозу. Видишь ли, эти двое живут в одной квартире, но каждый будто в своем аквариуме: бабка вся в телевизоре, воспоминаниях и черно-белых фотографиях. А внук – в своих видениях.
– Где он – эльф, спасающий зеленоглазых красавиц?
– Не только. Как ты заметил, у него может быть несколько личностей. У таких больных случаются приступы головных болей, после которых они не помнят, что совершали в другой ипостаси. Например, кроме как убийцей и эльфом, Никита был внимательным внуком, убирал, как мог, квартиру, даже еду готовил. И ты заметил его комнату…
– Она была скорее нейтральной.
– Да, – кивнула Маша. – Выходит, когда он возвращается в нормальное состояние после «эльфийского» кризиса, то убирает в шкаф все фэнтезийные принадлежности…
– Но я пока видел только эльфа, – упрямо сказал Андрей. – И премерзкого.
Маша вздохнула:
– Ты не на то обращаешь внимание. – И, заметив непонимающий взгляд Андрея, добавила: – Видишь ли, не углубляясь в детали его диагноза, я подумала вот о чем: даже если все доказательства будут у прокурора на столе, то обвинение в смерти профессора Шварца Никите ничем, кроме направления в профильную клинику, не грозит. – Она вздохнула. – Пойми, Андрей, этот парень – просто идеальная кандидатура на роль убийцы.
Анна согласилась на услуги первого же таксиста, прицепившегося к ней у выхода из зоны доставки багажа. Чемодан она взяла небольшой – никогда не была кокеткой: вся в отца. Да и вещей черного цвета в гардеробе оказалось совсем мало – поэтому она собрала с собой все, что имелось темно-серого и темно-синего колора. Даже брюки умудрилась купить прямо перед отлетом – в «Фили», родной Филадельфии, шел дождь. Воздух был жарким и влажным, одежда прилипала к коже. Никто не позарился на черные слаксы, пусть даже с 80 %-ной скидкой. Сидели те плохо – висели на заднице, обтягивая и делая более чем заметными полные икры. Но ей было все равно – она едва взглянула на себя в зеркало в примерочной кабинке. Попросила упаковать в пакет свои шорты, чтобы сразу остаться в траурной обновке. Девушка на кассе срезала бирку, аккуратно сняла пластмассовую нашлепку – защиту от кражи, дежурно улыбнулась, мельком скользнув по ее зареванному лицу. Правду сказать, она сегодня была совсем не в форме. Всю ночь опять проплакала, осознав там, на другом конце земли, что осталась совсем одна. Такое чувство одиночества она испытала только в детстве, когда мама за четыре месяца сгорела от рака. Но отец… Это было так неожиданно и так несправедливо. Как раз тогда, когда впервые за много-много лет она почувствовала, что любима. И (можно ли в этом признаться?) что именно она – любимая дочь.