— А эти… соседи ваши, братья Пересоловы? Как они к ней?
— Что сказать… Пересоловы, и все тут. Другие люди. Неплохие ребята, не пропойцы, не скандалисты, помогут всегда, если попросишь… И друг дружку чтут, никогда драк промежду собой не бывает или ругани какой… Но вот как-то интересу к жизни нет. Все у них просто, так просто, что дальше некуда. Стремления нету. Заработать, поесть, попить, покуролесить, песни попеть, похохотать — и все тут. А к Наташе… Нет, не забижали они ее, подарки иногда приносили, когда праздник какой, Новый год, к примеру, или женский день… Хоть и выпимши придут, а подарки принесут.
— Какие? — спросил Демин, вспомнив про виски на столе в комнате Селивановой.
— Господи, какие у них могут быть гостинцы! Конфетки, цветочки, игрушку какую-нибудь, не то медведя, не то зайца… Сейчас ведь их так делают, что сразу и не разберешься, что за зверь такой… Знаю, знаю, что хотите спросить, сама скажу. Было дело, попробовали они к ней с мужским интересом, но… Говорю же, другие люди. Я уж набралась наглости, пошла к ним… Уж так отчитывала, так отчитывала… — Сутарихина, не выдержав, расплакалась.
— Вера Афанасьевна, а теперь скажите — этой ночью в квартире чужих не было?
Сутарихина перестала плакать, тыльной стороной ладони вытерла слезы на щеках и пристально посмотрела на Демина, словно пытаясь понять скрытый смысл вопроса.
— Я вам вот что скажу — ежели вы кого подозревать надумаете… кроме нас, жильцов, в доме никого не было. И быть не могло. Уж мы-то не первый год вместе живем. Пересоловы навеселе придут — и то я знаю, сколько они выпили, сколько с собой принесли. Наташенька позвонит, а я могу прикинуть, какое настроение у нее, какие отметки в портфеле.
— Может, у Наташи в комнате кто был? Она к примеру, раньше впустила…
Сутарихина отрицательно покачала головой.
— Не было у нее никого. Чай мы пили вечером. И потом опять я к ней в комнату заходила, не помню уж и зачем…
— А если вспомнить?
— Господи! — Сутарихина досадливо махнула рукой. — Чаю она мне купила где-то в центре. Вот за чаем я и зашла.
Женщина поднялась, подошла к шкафчику, достала из него несколько пачек индийского чая и положила перед Деминым.
— Вот. Сказывала, что в Елисеевском магазине брала. Проверить можно. Там ведь тоже не всегда хороший чай бывает, а вчера был. Поезжайте, вам-то уж директор полный отчет даст — чем вчера торговали, что попридержали!
— Верю, Вера Афанасьевна, — улыбнулся Демин. — А ночью никто не мог зайти? Вдруг, еще у кого ключи есть?
Сутарихина, не говоря ни слова, поднялась и вышла из комнаты. Вернувшись через минуту, она положила на стол перед Деминым небольшой ломик с раздвоенным концом.
— Вот. Гвоздодер. Кроме замка, мы еще дверь на гвоздодер запираем. Хоть бульдозером открывай — ничего не получится.
— А из жильцов никто не мог впустить постороннего?
— Нет! — нетерпеливо сказала Сутарихина. — У меня такой сон… У меня и нет его, сна-то. Забудешься на часок-второй и опять лежишь, в потолок смотришь, годы тасуешь… Кто воды выйдет попить, или, прости господи, по нужде в отхожее место прошлепает, или эти, Пересоловы перекур на кухне устроят — все слышу.
— Наташа эту ночь спала?
— Плохо спала, — озабоченно сказала Сутарихина, вытерев слезы углом передника, — как чувствовала. Я уж думала, может, чаем ее крепким напоила, что заснуть не может… А потом звонок. Телефонный. Трубку поднял Анатолий… Да, Толька первым подошел, это младший, он как раз на кухне сидел. Как я поняла, Наташу спрашивали. Только положил трубку на тумбочку и пошел к ее двери. Постучал несколько раз. Это у нас знак такой — к телефону, мол, иди.
— О чем был разговор?
— А не было разговора. Да — нет, да — нет… А потом Наташенька… Оставьте, говорит, меня в покое. Вот и все.
Демин, казалось, был озадачен. Поднявшись, он взял в руку гвоздодер, подбросил, как бы прикидывая его надежность, и осторожно положил на стол между чашек.
— Спасибо, Вера Афанасьевна. Похоже, мы с вами еще свидимся… Подумайте, может, чего вспомните.
— Вспомню — скажу, таить не стану, — суховато ответила Сутарихина.
3
Оробевшие братья Пересоловы маялись на кухне, курили, не решаясь ни заглянуть в комнату к Селивановой, ни уйти к себе. Время от времени они лишь молча переглядывались, как бы говоря: «Вот так-то, брат, такие дела пошли»… И не чувствуя себя здесь хозяевами, курили, как гости — выпуская дым в открытую форточку и стряхивая пепел в ладошки.
— Ну, что скажете, братья-разбойники? — приветствовал их Демин.
— А что сказать — беда! — ответил, видимо, старший брат. Он был покрупнее, с крепким розовым лицом, слегка, правда, помятым после вечернего возлияния, с четко намеченным крепким животиком. Взгляд его маленьких острых глаз был насторожен и подозрителен. Он словно заранее знал, что ему придется оправдываться, доказывать свою невиновность, и уже был готов к этому.
— Давайте знакомиться, — Демин протянул руку. — Валентин.
— Василий, — и рука у старшего брата оказалась сильная, плотная. — А его Анатолькой дразнят, — он показал на младшего брата.
— Пусть Анатолька, — согласился Демин, пожимая руку младшему. Тот польщенно улыбался, смущался, чувствуя на себе внимание чужого, незнакомого человека. «По всем показателям младший, — подумал Демин. — И послабее, и, судя по всему, у брата, на побегушках. Ладошка пожиже, характер, видно, тоже. Типичный характер младшего брата». — Ну, а теперь, ребята, расскажите, что у вас тут произошло, как понимать, чем все это дело пахнет.
Анатолий быстро взглянул на Василия, как бы спрашивая разрешения заговорить, но, поскольку тот сделал вид, что не заметил беспокойства брата, сник и промолчал.
— Это, как я полагаю, вы должны рассказать, что произошло, — значительно и в то же время с подковыркой, сказал Василий. — Мы спали, ничего не видели, не слышали, мы люди простые…
— Я вижу. Потому и пришел к вам.
— Зря пришли, — заявил Василий, глядя в пол.
— Кто из вас этой ночью подзывал Селиванову к телефону?
— Я звал, — неуверенно сказал Анатолий и опять посмотрел на брата. Василий оставался невозмутимым, но в его спокойствии сквозило недовольство, неодобрение поспешности Анатолия. Василий, видимо, был из тех, кто стремится всегда «поставить себя», чтоб сразу оградить от пренебрежения и дать понять, что за себя он постоять сумеет, не позволит помыкать.
— В котором часу это было?
— После двенадцати, — ответил Василий.
— В котором часу это было? — повторил Демин, глядя в глаза Анатолию.
— Он же сказал…
— Я слышал. Но я спрашиваю не у него. Вы подзывали Селиванову к телефону, вам и вопрос.
— Минут пятнадцать второго, — негромко ответил Анатолий.
— Вы не спали? Почему?
— Засиделись…
— А Селиванова спала?
— Нет… Вышла сразу, будто ждала этого звонка.
Демин заметил, как у Василия шевельнулись, дрогнули желваки. Ему не нравилось, как разговаривали с его братом, не нравилось, что он сам оказался в стороне, как второстепенный, незначительный участник событий.
— О чем говорили? — спросил Демин.
— Я не слушал, — ответил Анатолий и покраснел.
— Ну, а все же?
— Говорит ведь человек — не слушал! — вмешался Василий. — Придумывать ему, что ли?! Мы тут такого напридумаем…
Демин помолчал, разглядывая Василия с каким-то недоумением.
— Вы упрекнули меня в том, что я не могу рассказать вам, как погибла Наташа, — заговорил Демин размеренно. — А теперь, когда я выясняю обстоятельства ее гибели, вы вдруг затеяли какие-то игры… Что, собственно, вам не нравится? Я вам не нравлюсь?
— Нет, почему же… — смутился Василий.
— А раз так, то будьте добры, пройдите к себе в комнату. И посидите там, пока я поговорю со свидетелем, — жестко сказал Демин.
— Это что же получается…
— Прошу поторопиться. Закон запрещает допрашивать свидетелей пачками. Свидетелей положено допрашивать по одному. Чтобы они не мешали друг другу, не сбивали друг друга с толку и не вмешивались в расследование. Иначе их показания потеряют смысл и юридическую достоверность. Статья сто пятьдесят восьмая уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.
Василий, прищурившись, протяжно посмотрел на Демина, как бы желая показать, что тот сильно рискует, разговаривая с ним таким тоном. Потом усмехнулся, нарочито медленно подошел к форточке, положил на согнутый палец окурок и щелчком отправил его на улицу. Неторопливыми, дразнящими действиями он будто хотел подчеркнуть свое достоинство, независимость в поступках.
— Ладно, — сказал он, не то смягчаясь, не то озлобляясь. — Скажу только…
— Потом, — перебил его Демин.
— Я смотрю, с людьми вы разговариваете…
— По закону, — Демин плотно закрыл дверь за Василием и сел на табуретку напротив Анатолия. — Тяжело быть младшим братом?
— Бывает, — смутился Анатолий. — Васька ничего парень, с ним жить можно… Он боится, что мы из-за этой истории попадем в передрягу, да потом и не выберемся из нее.
— Авось не попадете, — успокоил его Демин. — Итак, мы остановились на том, что ты позвал Наташу к телефону. Сам остался у двери. Это ясно. О чем она говорила? С кем? Как? Каким тоном?
Анатолий помялся, искоса поглядывая на дверь, за которой только что скрылся Василий, и наконец заговорил, сжав в один сдвоенный кулак сцепленные пальцы.
— Чудной какой-то разговор был… Наташа больше молчала. Иногда, правда, будто успокаивала кого-то… Ничего, мол, не волнуйтесь, я слушаю, я у телефона… Видно было, что ей неприятен этот разговор и она побыстрее хочет закончить его… Потом сказала… «Давай, вываливай, что там у тебя еще припасено, вываливай все сразу». А минут через пять снова звонок. Наташа еще не ушла к себе и трубку подняла сама. И, не слушая, сразу выдала… Ты, говорит, все сказала, и я все сказала. И бросила трубку.
— Значит, разговор был с женщиной?
— Почему? — удивился Анатолий.