— Да нет… Можно, — он оглянулся, посмотрел на Василия, но тот молчал с каменным лицом, как бы сняв с себя всякую ответственность за брата.
— Тогда одевайся. Поехали! А снег, снег-то валит… Эх, Наташа, такого снега лишить себя, такой погоды! Зачем так торопиться? Не понимаю.
6
И опять машина мчалась по заснеженным улицам, с торопливым пощелкиванием неутомимо работали «дворники», сгребая с ветрового стекла мокрое месиво, чертыхался водитель, глядя, как скользят на переходах прохожие, как шарахаются они в сторону, увидев возникшую рядом машину, и молчал, вжавшись в сиденье, Демин, сонно поглядывая на дорогу, на размытые контуры домов, на тусклые, словно плавающие в снегу огни светофоров.
— А этот… Григорий Сергеевич, звонил Селивановой? — спросил вдруг Демин.
— При мне нет, — ответил Анатолий. — Вы хотите зайти сейчас к нему?
— Нет. И тебе не стоит. Уточним номер дома, квартиру, фамилию. И отчалим восвояси. Не готов я с твоим приятелем всерьез поговорить. Вот поработаю над собой, подготовлюсь…
— А, черт! — воскликнул водитель, выравнивая машину. — Заносит.
— Не торопись, Володя… Успеем. Уж теперь-то мы должны успеть. Насколько я понимаю, Григорий Сергеевич не из тех, кто выбрасывается из окон, а, Толя?
— Нет, он не выбросится.
— А других? Выбросит?
— Мешать, во всяком случае, не станет.
— Представляешь, Толя, живут среди нас некие существа, тоже по две ноги имеют, голову в верхней части туловища, разговаривают по-нашему, нас понимают, может быть, даже лучше, чем мы сами себя понимаем… Со стороны посмотришь — вроде люди как люди… Ан нет. Я не говорю в том смысле, что они плохие люди, они вообще не люди. Они только притворяются, прикидываются, иногда очень долго и весьма успешно.
— Что-то, Валя, я смотрю, ты в философию ударился, — усмехнулся водитель.
— Что ты, Володя! Никакой философии. Жизнь. Я иногда ловлю себя на мысли, что разыскиваю не человека, совершившего преступление, а просто чуждое, враждебное существо, которое замаскировалось под человека и шкодит ему, использует его в своих темных целях, и вообще смотрит на человека, как на некоего животного, которого можно использовать на тяжелых работах, в пищу, да, в пищу! А вечером, сняв маскировку, оно, это существо, будет сидеть на мягком, теплом диване, поглаживать брюшко и смеяться над человеком же… Понимаешь, что происходит, — раздумчиво продолжал Демин, — эти существа не прочь считать себя людьми, более того, они только себя-то и считают людьми. У остальных манеры не столь изысканны, словами могут играть не так ловко, блажью видите ли эти остальные маются — то про совесть вспомнят, то про порядочность, то им принципиальность поперек дороги встанет… А у этих существ все просто, все до ужаса просто, все в конце концов сводится к купле-продаже. И больше всего они опасаются обнаружить этот смысл своей жизни…
— В чем же он у них? — спросил Анатолий.
— Понимаешь, все эти разговоры о сочувствии, великодушии, честолюбии только смешат их и еще больше убеждают в собственном превосходстве. Это, мол, разговоры недоумков, которые пытаются оправдать свою слабость. Прибыль. Доход. Вот козырь, которым они работают. Человеческая жизнь — не козырь. Закон — не козырь, он попросту не для них… И вот, разговаривая с кем-то, я прежде всего пытаюсь определить — человек сидит передо мной или то самое замаскированное существо.
— Вы думаете… что Наташа из них? — спросил Анатолий.
— Селиванова? Вряд ли… Эти существа не кончают самоубийством. Они всегда находят более целесообразный вариант. Они слишком рассудочны, чтобы поддаваться таким порывам. Может быть, в этом их сила. А вообще-то, ребята, сейчас отличная погода, вы только посмотрите!
— Куда лучше, — иронически бросил водитель. — Только жить да радоваться.
— Ну, что, далеко еще? — спросил Демин.
— Вот здесь, — Анатолий показал на смутную, расплывчатую громаду дома, неожиданно проступившую в снегопаде.
Машина вильнула к тротуару и остановилась. Демин приблизил лицо к самому стеклу, пытаясь прикинуть высоту дома, но не увидел верхних этажей — они скрывались в снегу.
— Ну, ладно, — проговорил он без огорчения. — Улицу мы знаем, номер дома тоже знаем, остановка за квартирой и фамилией. Толя, ты свою задачу понял? Заходить и тревожить Гришу не следует. Уточни квартиру и фамилию. И все.
Анатолий вышел и захлопнул за собой дверцу. Он оглянулся по сторонам, поднял воротник плаща, запахнулся плотнее и побежал к подъезду. В мокром, насыщенном снежинками воздухе, даже не слышно было, как хлопнула дверь.
— А ничего домик, — протянул водитель. — Я бы не отказался.
— Я тоже, — согласился Демин.
— Как я понимаю, — водитель глянул на Демина в зеркальце, — скоро здесь одна квартирка освободится?
— Не исключено.
Через несколько минут на пороге показался Пересолов. Найдя взглядом машину, он побежал к ней напрямик через газон, прижав к ушам уголки воротника. Водитель предусмотрительно открыл дверцу, и Анатолий с разбега упал на сиденье.
— Татулин. Его фамилия Татулин. А квартира шестьдесят седьмая. Я остановился перед квартирой, чтобы уж наверняка убедиться, а в это время распахивается дверь и на площадку вываливается его мамаша. Она, видно, меня в глазок рассмотрела.
— Так, — протянул Демин. — И что же? Она спустила тебя с лестницы?
— Во всяком случае, ей этого очень хотелось. Дело в том, что сынка ее, Григория Сергеевича Татулина, дома нет и в скором времени не будет. В данный момент он находится под следствием.
— Даже так! — удивился Демин. — Даже так… И давно?
— Около недели.
— За что?
— Она говорила что-то об обмане, предательстве, неблагодарности и так далее. Никогда не думал, что в такой обходительной женщине столько матерщины может скопиться, — озадаченно сказал Пересолов. — Она приняла меня за дружка Григория Сергеевича, одного из тех, кто предал его.
— Все понял, — сказал Демин. И отвернулся к окну.
Пересолов посмотрел на него несколько озадаченно, глянул на водителя, как бы спрашивая — может, чего не так сказал? Тот поднес палец к губам. Помолчи, мол, начальство думает.
— В квартиру не заходил? — спросил Демин.
— Что вы! Я бы оттуда уже не вышел.
— Татулин знал, что коробки от Селивановой? Ты говорил ему об этом?
— Конечно! Он спрашивал о ее настроении, самочувствии…
— Что-то они все настроением Селивановой интересовались… И эта дама, и Татулин… Будто для них не было ничего важнее ее настроения.
7
Все так же валил снег. Водитель остановил «дворники», и ветровое стекло уже через несколько минут было занесено. В машине установилась тишина. Где-то рядом с мягким шорохом проносились машины, слышались голоса прохожих.
Демину надо было принять решение — идти к Татулиной или же не стоит? Конечно, следуя всем законам и канонам, да и просто здравому смыслу, идти нельзя. Ведь он ничего не знает, к разговору не готов. Он не смог бы даже четко ответить на вопрос — что ему нужно от Татулиной. Кто-то уже ведет следствие, Татулин дает показания, где-то заполнены протоколы допроса свидетелей, справки, характеристики… Познакомившись со всеми этими материалами, поговорить с Татулиной можно гораздо увереннее. Но Демину нестерпимо хотелось повидать Татулину, побывать у нее на квартире, переброситься незначащими словами — иногда они оказываются самыми нужными. Да, он ничего не знает, но позиция полного невежды таит свои преимущества. Судя по рассказу Пересолова, Татулина принадлежала к тому типу людей, которым приятно видеть перед собой невежд, просвещать их с высот своей образованности и утверждаться, утверждаться хотя бы в собственных глазах. Ну что ж, подумал Демин, пусть она меня просветит, если найдет нужным. А кроме того, уже твердо решил он, нужны основания, чтобы вынести постановление о возбуждении уголовного дела — как того и требует столь любимая мною статья номер сто двенадцать.
— А знаешь, Толя, — медленно проговорил он, — я все-таки схожу к твоей подружке… Как ты на это смотришь?
— Оружие с собой?
— Авось! — рассмеялся Демин, чувствуя легкость от принятого решения. — Если через полчаса не вернусь — взламывайте дверь.
К подъезду он шел, не торопясь, наслаждаясь падавшим на лицо снегом, а может, попросту не замечая его. После неподвижной духоты машины воздух казался особенно свежим. Так же медленно, со спокойной раздумчивостью Демин поднялся по ступенькам к лифту, вошел в него, прикрыл дверь. А на девятом этаже, ощущая готовность к разговору и легкое нетерпение побыстрее увидеть Татулину, он подошел к шестьдесят седьмой квартире и позвонил. И почти сразу сверкающая точка глазка, врезанного в дверь, померкла — кто-то внимательно, ему даже показалось, что затаив дыхание, рассматривал его. Демин оставался невозмутимым, хотя ему очень хотелось подмигнуть этому стеклянному глазу. Наконец мягко щелкнули тяжелые зажимы замков, дверь приоткрылась, и он увидел крупное, расплывшееся лицо, маленькие настороженные глазки, нечесаные волосы. Татулина, видно, еще не остыла после разговора с Пересоловым, и лицо ее было в красных пятнах.
— Простите, пожалуйста, — начал Демин. — Здесь живет Григорий Сергеевич Татулин?
— А вы кто такой будете?
— Моя фамилия Демин. Я работаю следователем.
— И что же вам нужно от Татулина?
— Я бы хотел видеть Григория Сергеевича… Мне надо поговорить с ним.
— На Бутырке Григорий Сергеевич! — вдруг тонко выкрикнула женщина. — Надеюсь, следователи знают, что это такое?! Они должны знать, что Бутырка — это не Сочи!
— Он на Бутырке?! — ужаснулся Демин и понял, что это получилось у него неплохо, потому что Татулина, поколебавшись, все же пропустила его в квартиру.
Демин снял заснеженную беретку, отряхнул ее и повесил на вешалку. Затем как бы в растерянности прошел в переднюю и, продолжая отступать, пятиться, оказался в большой комнате. Он сразу понял, что здесь совсем недавно произошли большие перемены. Светлые квадраты на стенах ясно говорили о том, что, может быть, всего неделю назад мебели в комнате было гораздо больше. Яркие пятна поменьше, в полутора метрах от пола свидетельствовали, что здесь висели картины, и уж если сочли за лучшее их убрать, это были вовсе не репродукции, очевидно, висели подлинники. А на одной стене он замети