— И могли бы пойти на многое ради нее?
— Я и так пошел на многое.
— Например?
— Не надо… Если начну перечислять, получится, что жалею об этом.
— Почему вы решили искать жену у Жигунова?
— Потому что в других местах уже искал.
— Вам часто приходится этим заниматься?
— Приходится.
— У нее есть и другие компании?
— Как же я их всех ненавижу! — вдруг прошептал Борисихин, не сдерживаясь. — Ничего нет за душой, чужие самим себе, друг другу, чужие на этой земле… И вот собираются, судачат, выворачивают карманы, собирают мелочь на бутылку. Начинается разговор — где пили в прошлый раз, с кем, чем кончилось, как кто опохмелился… Потом припоминают, где, под какой подворотней, за каким мусорным ящиком спрятан стакан, где легче насобирать пустых бутылок, чтобы обменять их на одну полную… И годы идут, годы! Если эти разговоры записать на пленку и дать им прослушать, они не смогут определить — вчера ли об этом говорили или в прошлом году. Пустота! Причем злая пустота! Они бывают счастливы, когда к ним еще кто-то присоединяется, это убеждает их в какой-то правоте, в том, что живут правильно.
— Вывод? — спросил Демин.
— Уничтожать их надо! — убежденно выкрикнул Борисихин и ударил по столу сухим, побелевшим от напряжения кулаком. — Уничтожать! Всеми доступными способами. С самолетов опылять, бульдозерами давить…
— И жену?
— С ней можно повременить.
— Как и с каждым из них, наверно, а?
— Не знаю, не знаю, — Борисихин, пережив вспышку ненависти, сник, стал вроде даже меньше, слабее.
«Видимо, бывают у него такие вспышки», — подумал Демин.
— Вот вы говорите, что она показалась вам искренней… Может быть, в этом и кроется ее слабость… Ныне откровенность многие считают слабостью. Знаете, она собиралась идти в художники… Глупые учителя поддерживали ее в этом, нахваливали, и постепенно у нее сложилось мнение, что она может быть только художником и никем другим. А когда поехала поступать и провалилась, это был не просто срыв на первых в жизни экзаменах, это было крушение всего на свете. Катастрофа. Ну что ж, другие могут спокойно жить дальше, даже с чувством освобожденности, потому что мечта тоже закабаляет, могут с легкостью необыкновенной идти в комбинат общественного питания, в бытовые услуги… Могут А Зина не смогла. Что делать — сломалась. Бывает. Но я твердо знаю — не будь этих алкашей, у Зины все было бы иначе. А они вроде даже выход ей предложили, утешение… Напейся с нами, и полегчает. Как же, полегчает Только и того, что забудешь обо всем на свете.
«Значит, и этот не прочь кое-кого уничтожить», — озадаченно подумал Демин. Надо же, такая, казалось бы, невинная пирушка по случаю дня рождения, а сколько вокруг обид, страстей, ненависти, желания свести счеты… Да и вряд ли это все, многое осталось невысказанным. Не все сказал сын Жигунова, что-то у него с женой… Да и Борисихин сказал не все, а вот в желании уничтожить — признался.
— Скажите, Борисихин, вы не могли бы рассказать, как у вас прошел сегодняшний день?
— Это имеет значение? Проснулся, позавтракал…
— Где проснулись?
— Дома. Потом работа. Конструкторское бюро завода металлоконструкций. И вот у вас уже около часа. Все. Кстати, и биография моя тоже умещается в десять строк.
Демин поднялся, прошел по кабинету, окинул Борисихина взглядом, увидел белый налет на его каблуках, отметил, что и у него самого туфли тоже нуждаются в чистке.
— Где вы запачкали туфли?
— Туфли? — Борисихин пожал плечами. — Не понимаю, о чем вы говорите… Может быть, это плохо, но у меня они всегда такие… На заводе, знаете… Розы не везде растут.
Демин остановился рядом с Борисихиным, так, чтобы их туфли оказались рядом.
— Я, например, свои туфли запачкал совсем недавно в больнице…
— А я на заводе, — повторил Борисихин.
Демин понял, что он врет. Если каждый день слушаешь людей, которые говорят или же откровенно, или же врут, постепенно такие вещи начинаешь чувствовать очень остро.
— Прекрасно! — весело воскликнул Демин. — Чтобы не оставалось между нами неясностей, чтобы мы и дальше могли верить друг другу, отдадим решение вопроса в третьи руки, пригласим экспертов, пусть решают.
— Что же они могут решить? — криво усмехнулся Борисихин. — Грязь, она и есть грязь. А если мы оба попали в строительный раствор?
— О! — рассмеялся Демин. — Нет в мире двух одинаковых растворов, как нет одинаковых отпечатков пальцев. Размер песчинок, марка цемента, добавки, посторонние примеси, процентное содержание всего этого, не говоря уже о структуре песка, красителях, извести… Есть еще понятие возраста раствора, его предназначение… Так что, пригласим экспертов?
— Как хотите! — Борисихин отвернулся. — Ваша задача ловить, вот и ловите.
— Видите, Борисихин, как вы бережете свое самолюбие… Чуть сомнение, и вы уже готовы напомнить мне об обязанностях, о которых, кстати, имеете весьма смутное представление. Поверьте, у меня куда больше оснований вас поставить на место.
— За чем же дело стало?
— Не хочется. Скучно. Слишком просто. И потом моя задача в другом — найти убийцу.
— Убийцу? — Борисихин диковато глянул на Демина, и тот не мог не заметить, как сероватая бледность залила его лицо. Ничего на нем не осталось — ни удивления, ни страха. Мертвое лицо.
— Вам плохо? — спросил Демин.
— Нет, ничего… Я сейчас… Вы сказали — убийцу? Разве пожар…
— Пожар уничтожил не все. Но об этом после.
Демин вышел в коридор и, увидев Гольцова, попросил привести понятых. И за все время, пока они ставили на отдельные листы бумаги туфли Демина и Борисихина, сковыривали с них прилипшие кусочки сероватого раствора, ссыпали их в пакеты, заверяли подписями, Борисихин не проронил ни слова. И, только когда пакеты унесли в лабораторию, спросил:
— Вам не кажется все это несерьезным?
— Да, согласен, — кивнул Демин, — некоторые наши действия выглядят комично. Представляете, прячется человек за мусорные ящики, потеряв всякое уважение к своему возрасту, бежит по грязи, стреляет, в него стреляют… Как в плохом кино, ей-богу! Полностью с вами согласен. А иногда мы вообще доходим до глупости — подбираем окурки, суем их в пакеты, будто это ценность какая… Ужас.
— А если выяснится, что я был в больнице?
— Начнется другой разговор.
— О чем же?
— Все о том же, но в других тонах.
— Кулаком по столу?
— Опять вы хотите меня обидеть, Борисихин. Неужели жизнь не дает вам достаточно оснований для самоуважения? Если вы уж здесь пытаетесь набрать какие-то очки… Ну, ладно, пока наши ребята рассматривают столь смешные для вас песчинки, поедем к вам домой. Будем делать обыск. Говорю об этом, прекрасно сознавая, что опять могу вас рассмешить до слез.
— Что же будете искать?
— Понятия не имею… — Демин развел руками. — Возможно, удастся найти какие-нибудь следы вчерашних событий в доме Жигунова.
— Ну что ж, воля ваша…
— Опять, Борисихин, язвите. Не воля моя, а моя обязанность. Не самая приятная. Копаться в вашем грязном белье радости мало.
— Вы уверены, что оно грязное?!
— Только что вы сами подробно рассказали об этом. А пока я вас задерживаю.
— Это в каком смысле?
— В том смысле, что лишаю вас на какое-то время свободы передвижения. Дело в том, Борисихин, что сегодня кто-то пытался проникнуть в палату к пострадавшим на пожаре. Есть предположение, что это была попытка убить этих людей, поскольку они видели, как погиб Дергачев, видели, от чьей руки.
— Зачем же мне было его убивать? Вы об этом подумали, уважаемый товарищ следователь?
— Подумал, — невозмутимо кивнул Демин. — Вам не нравилось, что горячо любимая жена проводила время в столь недостойной компании. Тот вид, в котором вы ее нашли, позволял думать все, что угодно. От горячей любви и не менее горячей ненависти вы могли потерять самообладание, схватить, что попадется под руку.
— Воля ваша, — повторил Борисихин, замыкаясь. — Найти вы ничего не найдете… Разве что свидетельства убогости нашего существования.
— А это я знаю и без свидетельства. На слово поверил вам и вашей жене.
— Как вы, оказывается, можете разговаривать, — покачал головой Борисихин.
— Как это принято говорить в ваших кругах — с кем поведешься, с тем и наберешься, а? — рассмеялся Демин невесело.
Борисихин молча сидел на стуле посреди комнаты, а его красавица жена, успев уже похмелиться, весело и оскорбленно распахивала шкафы, вываливала из чемодана тряпки и, кажется, искала, что бы еще вытряхнуть, что бы еще показать следователю.
— Вы напрасно взялись нам помогать, — сказал ей Демин. — Дело в том, что ваше барахло меня нисколько не трогает. Успокойтесь. Есть постановление, подписанное прокурором, и мы сделаем свое черное дело, нравится вам это или нет. У вашего мужа есть еще какой-нибудь костюм, кроме того, который на нем?
— С пьющей женой было бы странно иметь несколько костюмов, — усмехнулся Борисихин.
— Полностью с вами согласен, — ответил Демин. — Ну что, — спросил он, подойдя к Пичугину. — Что-нибудь есть?
— Ничего, Валя, даже странно.
— Хозяин предупреждал, что мы ничего не найдем. Значит, правду говорил.
— Что будем делать?
— Надо задерживать, я уж ему пообещал. Опять же прокурор не возражает.
— Кроме подсохшего раствора, у нас есть еще и шапочка с роскошным волосом, — напомнил Гольцов.
— Вот и переночует у нас до того, как получим результаты экспертизы. Знаете, Зина, — подошел Демин к Борисихиной, — придется вашего мужа увезти.
— Зачем?
— Чтобы не убежал. А то придется потом долго искать, тратить время, силы, государственные деньги.
— Вы его подозреваете?
— Д… да, наверно, все-таки подозреваю.
— Напрасно, он не способен ни на что… — Борисихина замялась, но все-таки сжалилась над мужем, — ни на что плохое.
— Я тоже на это надеюсь, — сказал Демин. — Приходите завтра утром, после одиннадцати. К тому времени многое прояснится.