– Это девочка, – сообщила Кики. «Такая маленькая, – подумала она. – Слишком маленькая. И слишком тихая». – Видимо, теперь я должна перевернуть ее вверх ногами, да?
– Вытри ее. – Женевьева едва могла говорить. – Очисти ей рот.
Прежде чем Кики смогла сделать то и другое, младенец замяукал, как котенок, а потом громко и сильно заплакал.
Женевьева с облегчением рассмеялась и протянула руки, чтобы взять младенца.
– Следует ли мне сначала обтереть ее или что-то сделать с пуповиной?
– Дай ее мне, – попросила Женевьева.
Ребенок был таким скользким. Кики, как могла, вытерла его полотенцем, а потом осторожно подняла и передала в руки Женевьевы. Плач младенца был мощным и ритмичным, и Женевьева начала всхлипывать.
– Я хочу, чтобы Расс был здесь! – сказала она. – Мне нужен Расс.
– Кто? – спросила Кики.
– Перережь пуповину, тогда я смогу прижать ее к себе, – сказала Женевьева.
Кики вытащила из воды один шнурок.
– Где я должна перевязать ее? – спросила она.
– Завяжи один раз поближе… отступив на пару дюйму от тельца ребенка. И один раз подальше. Потом разрежь пуповину посередине.
Кики завязала шнурками пуповину, которая была кремового цвета, и затянула по возможности потуже. Потом она провела по пуповине ножом, и Женевьева поднесла младенца к губам и поцеловала его.
– Теперь должен отойти послед, верно? – Кики посмотрела на длинную пуповину, спускающуюся из утробы Женевьевы.
– Он отойдет сам по себе, – сказала Женевьева. Она говорила медленно, почти неслышно. Должно быть, у нее не было сил. – Дай мне одеяло… заверни ее, – сказала она. – Мне нужно… попробовать покормить ее грудью. Вивиану я не кормила ни разу. – Она закрыла глаза, упершись рукой в подушку. – Комната кружится, – сказала она.
– Хочешь попить? – спросила Кики, открывая дверцу шкафа и доставая с верхней полки одеяло. – Или поесть?
Женевьева не ответила. Она смотрела в потолок отсутствующим взглядом.
– Женевьева, ты в порядке?
– Холодно, – сказала Женевьева. Она вся дрожала.
Кики завернула орущего ребенка в одеяло, а потом достала второе одеяло и накрыла им Женевьеву. На ощупь ее кожа была холодной и влажной, и она стала еще бледнее, чем прежде.
– Ты можешь подержать ее? – спросила Кики. – Я принесу тебе чай.
– М-м-м, – произнесла в ответ Женевьева.
– Через пару часов рассветет, и я отвезу вас в какую-нибудь больницу. Обещаю. – Ей казалось, что она говорит спокойно, но в душе она не могла справиться с паникой. Ей придется доставить Женевьеву с младенцем до больницы и постараться, чтобы ее не схватили. К этому моменту Женевьева увидит, на какой машине они приехали, и она уже видела ее лицо, хотя как будто не заметила или, по крайней мере, не подала вида. Теперь Кики была без маски. Однако она, взяв себя в руки, снова надела на руку липкую от крови перчатку.
На кухне она снова поставила кипятить воду и достала из шкафчика пакетик с чаем и кружку. Она только что приняла роды! Она не смогла бы признаться в этом ни единой душе, кроме Тима, но знала, что справилась. Теперь нужно было постараться, чтобы крохотный недоношенный младенец выжил.
Она хотела, чтобы Тим и Марти вернулись, и воображала, как они удивятся, поняв, что случилось в их отсутствие. Тим будет гордиться тем, что она справилась с этим. Он знает дорогу в Нью-Берн, и они перенесут Женевьеву с ребенком на матрасе в заднюю часть фургона. Только как они смогут оставить ее в больнице, не попавшись сами? Может быть, они оставят ее в хижине, а потом поедут куда-нибудь и вызовут «Скорую помощь», сказав, где найти ее? Вероятно, так будет лучше всего.
Из спальни снова донесся резкий и ритмичный вопль младенца. Налив кипяток в чашку, Кики несколько раз обмакнула пакетик, чтобы чай побыстрее заварился. Поскольку малышка продолжала плакать, она была жива, с ней все было в порядке, и это было самое главное.
Она прошла с кружкой по коридору, но резко остановилась в проеме двери спальни. Под одеялом были видны широко расставленные и согнутые в коленях ноги Женевьевы, а между ног расплылась лужа крови. Что это, послед? Такой большой? Кровь насквозь пропитала полотенце и протекала на пластиковую шторку.
О боже! В фильме, который она смотрела в школе, ничего подобного не было! Вопящий младенец выпал из рук Женевьевы на кровать, женщина лежала с закрытыми глазами. Произошло нечто ужасное.
– Женевьева! – Кики уронила полную чашку на пол и подхватила завернутого ребенка, продолжавшего вопить прямо ей в ухо. Не кровотечение ли это, о котором она говорила? Нагнувшись, она потрясла женщину за плечо. – Женевьева! Проснись!
Женевьева повернула к ней голову. Она открыла глаза, но как будто не видела Кики. Казалось, она вообще ничего не видит перед собой.
– Так много крови! – сказала Кики. – Это послед или у тебя кровотечение? Пожалуйста, скажи, что это послед.
Взгляд Женевьевы остановился на ней.
– Моя малышка, – еле слышно проговорила она. – Не дай ей умереть.
– С ней все отлично, – сказала Кики. – Послушай ее. С ней все хорошо. Но… – Она смотрела на все увеличивающуюся лужу крови. – Мне кажется, у тебя кровотечение. Как мне остановить его?
Веки Женевьевы закрылись.
– Женевьева! – Кики снова начала трясти ее за плечо. – Не спи! Пожалуйста, Женевьева!
Взобравшись с другой стороны на кровать и положив младенца рядом с собой, она положила руки на живот Женевьевы. Она слегка потерла его, боясь, что скорее причинит боль, чем поможет. Живот под ее ладонями был вялым и расслабленным. Где же матка? Она делала круговые движения руками.
– Женевьева! – пронзительно закричала она. – Я массирую там, где надо?
Подбородок Женевьевы уперся ей в грудь. Кожа была белой, восковой. Она была такой спокойной. До этого Кики наблюдала подобное спокойствие только однажды – в тот день, когда умерла ее мать.
Внезапно она убрала руки с живота Женевьевы.
– Женевьева? – прошептала она. Вопли младенца заглушали ее собственный голос. – О господи, Женевьева? – Сорвав перчатки, она приложила пальцы к запястью Женевьевы, в точности зная, куда их нужно прикладывать. Пульса под подушечками пальцев не было. – Нет! – вскрикнула она. – Нет, нет, прошу тебя! – Наклонившись вперед, Кики дотронулась до шеи Женевьевы, ища артерию, но ощутила только холодную гладкую кожу.
Онемев от ужаса, она смотрела на тело Женевьевы. Потом она перевела взгляд с женщины на ребенка, который, вопя, беспомощно лежал рядом с матерью. Нужно было что-то быстро делать, и было только одно решение, которое пришло ей в голову.
Схватив кричащего ребенка, она побежала в гостиную. Она положила завернутого в одеяло младенца на диван, потом сняла свою куртку с вешалки у двери и надела ее. Она всхлипывала, засовывая младенца в куртку и прижимая его к своей фланелевой рубашке. Она выбежала на улицу, в темноту, и села в машину на водительское место. Повернув ключ зажигания, Кики напомнила себе о том, что нужно выжать сцепление. Она нажала на кнопку подсветки, осветив обшитую отбеленным кедром хижину. Ей удалось дать задний ход, и она выехала на дорогу. Когда она включила первую скорость, машина заглохла, но она попыталась сделать это снова. Фары освещали тропу между темных стволов ладанных сосен, она ехала медленно, плача и борясь с тошнотой, в темноте выискивая дорогу, которая приведет ее к дому Наоми и Форреста.
14
Нам не на что было надеяться, кроме как на благотворительность, продовольственные карточки и добросердечность посторонних людей. Я хочу, чтобы ты жила не так, а намного лучше.
Ночь была безлунной. Кики, не переставая всхлипывать, доехала до развилки на дороге и вспомнила, что нужно свернуть налево. Она ехала медленно, боясь попасть в выбоину, и машина еле-еле ползла. Младенец, лежавший у нее под курткой, до того притих и успокоился, что она остановила машину, чтобы убедиться, что он дышит. Просунув руку под одеяло, она почувствовала, как поднимается и опускается малюсенькая грудная клетка.
– Малыш, живи, – умоляла Кики. – Пожалуйста, живи.
Она доехала до следующего перекрестка. Слезы застилали глаза, и она довольно долго не могла унять их, силясь понять, где находится. Сидя в темноте, Кики начала размышлять о том, действительно ли Женевьева умерла. Что, если Кики просто не смогла нащупать пульс?
Она сходила с ума. Наконец она повернула направо, и деревья плотнее сомкнулись вокруг нее, как две черные стены по обеим сторонам машины. Казалось, что она в любой момент может заехать в тупик, где машине негде будет развернуться. Потом вдруг, как по волшебству, она выехала на поляну. Выглянувшая из-за туч луна осветила обветшалый дом и ржавые машины. Кики зарыдала с новой силой, на этот раз от облегчения.
Она чуть не забыла выключить зажигание, прежде чем выпрыгнуть из машины со своим драгоценным грузом, который она прижимала к груди под курткой. Откуда-то из-за дома залаяли собаки, и, страшась их приближения, она собралась с духом и, взбежав по двум ступенькам, стала колотить в дверь.
– Наоми! – закричала она. – Наоми! – За лаем собак она не слышала собственного голоса. Кики подумала, что раз их нигде не видно, значит, они сидят на цепи на заднем дворе. В доме было темно, и она собиралась было подойти к окну, когда внутри зажегся свет. Она снова застучала. – Скорей! – позвала она.
Форрест приоткрыл дверь на несколько дюймов. За его спиной стояла Наоми, натягивая свитер поверх фланелевой пижамы.
– Кики, – сказала она, отстраняя Форреста. – Что ты здесь делаешь?
Кики, не дожидаясь приглашения, оттолкнула их.
– Она умерла! – закричала она, врываясь в гостиную. – Она родила ребенка.
– О чем ты? – спросил Форрест.
– О Женевьеве! О жене губернатора.
– Она умерла? – переспросила Наоми. – Ты имеешь в виду, когда она была с тобой?
Кики расстегнула крутку и достала сверток с новорожденным, личико которого едва выглядывало из-под одеяла.