– Твою мать! – Наоми прикрыла рот рукой. Она быстро взяла младенца из рук Кики. – Он жив? – спросила она, сдергивая одеяло с лица ребенка.
Форрест схватился за голову.
– Какого черта ты притащила его сюда? – спросил он.
– Замолчи, Форрест, – оборвала его Наоми. – Куда еще она могла бы его привезти?
– Она жива, – сказала Кики. – Это девочка, но Женевьева умерла.
– О господи. – Наоми прикрыла глаза. Она выглядела так, словно вот-вот упадет, когда до нее наконец дошло то, что говорит Кики. – Это катастрофа, – сказала она.
– Тебе нужно было отвезти ее в больницу, – сказал Форрест.
– Я бы так и поступила, если бы знала, где она находится, – Кики вытирала ладонями слезы с лица.
Младенец открыл похожие на цветочные лепестки губки и заплакал.
– Слава богу, – сказала Наоми. – Она довольно спокойная. – Женщина быстро понесла младенца по коридору, и Кики последовала за ней.
В спальне Наоми и Форреста пахло ладаном. Положив ребенка на кровать, Наоми аккуратно развернула его.
– Достань полотенца из шкафа, – сказала она. – И принеси с кухни миску – большую миску с теплой водой.
Кики быстро направилась к шкафу. Она была потрясена и дезориентирована, ей казалось, что это сон. Или ночной кошмар.
Должно быть, Форрест слышал, что Наоми попросила воды, потому что он появился в дверном проеме с наполненной до краев большой зеленой миской. Взяв из его рук миску, Кики поставила ее себе на колени и села рядом с младенцем. Она смотрела, как Наоми осторожно обтирает малышку, которая теперь громко плакала, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть воздуха между двумя воплями. Ее розовые ручки были прижаты к бокам, а ладошки сжаты в крохотные кулачки. Она выглядела рассерженной.
– Нужно увезти их обеих отсюда, – сказал Форрест.
– Знаю, знаю, – отмахнулась Наоми от слов мужа. Она переводила взгляд с младенца на Кики. – Как она умерла? – спросила она.
– Это случилось сразу после того, как родился ребенок, – ответила Кики. – Там было море крови. Это было так страшно.
– Она истекла кровью? – нахмурилась Наоми.
«Она не верит мне», – подумала Кики.
– Она сказала, что у нее что-то вроде патологии, – сказала Кики. – Сначала я не поверила, что она вот-вот родит или что… – Она снова принялась плакать, или, может быть, не прекращала. – Если бы я поверила ей, возможно, я смогла бы отвезти ее куда-нибудь в больницу.
– Ты действительно напортачила. – Форрест вынул сигарету из пачки, лежавшей на комоде, и зажег ее. – Не хватает только, чтобы здесь умер ребенок губернатора.
Его слова отрезвили ее. Он был прав. Ее присутствие было опасно для них. Но что еще она могла поделать?
– Посмотри на нее, – сказала Наоми, обтирая махровой салфеткой головку младенца. Ее голос звучал спокойно, но дрожащие руки выдавали волнение. – Она просто прелесть.
Кики всмотрелась в лицо младенца, словно впервые увидев его. Голова была круглой, а не продолговатой или деформированной, какие она прежде видела у некоторых детей. Рот, когда она плакала, был похож на идеальный ноль, и теперь, когда Наоми помыла ей голову, стало ясно, что она унаследовала от Женевьевы рыжую шевелюру.
– Ее нужно отвезти в больницу, верно? – спросила Кики. – Она родилась на три недели раньше. Она выживет?
– Не может быть и речи о том, чтобы отвезти ее в больницу. – Форрест выпустил в воздух струйку дыма.
– Послушай ее, – Наоми кивнула в сторону плачущего ребенка. – По-твоему, она плачет как умирающая? На самом деле она не так уж мала. Больше, чем была Далия. – Наоми зажала между указательным и большим пальцами конец пуповины. – Это ты сделала? – спросила она.
Кики кивнула.
– Я воспользовалась ножом. Прокипяченным. Я правильно сделала?
– Да, ты молодчина, – сказала Наоми. – Ты, Кики, крепкий орешек. В ванной комнате под раковиной есть спирт и ватные палочки. Принеси их, пожалуйста.
Она нашла все необходимое и принесла в спальню, где Наоми показала ей, как очищать пуповину.
– Обычно она отпадает через пару дней, – сказала она.
Кики снова села на кровать, у нее так тряслись ноги, что она не могла стоять.
– Ты думаешь, что я могла что-то сделать, чтобы не дать ей умереть? – спросила она. – Она сказала, чтобы я делала ей массаж матки, и я попыталась, но я не была уверена, то ли я делаю.
– Возможно, ее не спасли бы даже в больнице, – успокоила ее Наоми.
– Как мы увезем их отсюда? – спросил Форрест.
– Форрест, – Наоми снова раздраженно перебила его, – во-первых, это была твоя замечательная идея помочь им, – сказала она. – Теперь нам приходится расхлебывать последствия. Принеси, пожалуйста, что-нибудь из приданого Эммануэля, оно там, в кладовке. А потом разожги огонь – ребенку холодно.
Форрест покачал головой, что-то бормоча себе под нос, и вышел из комнаты.
– Прости меня, – сказала Кики, когда он ушел.
– Как только мы оденем и согреем ее, мы ее покормим, – сказала Наоми. – У меня есть молочная смесь, которую я обычно использую как добавку к грудному молоку. – Она промокнула младенца полотенцем, которое протянула ей Кики, потом насухо вытерла ее другим полотенцем и взяла ребенка на руки. – Тихо, кроха, – сказала она, укачивая малютку. – Ш-ш-ш. – Она посмотрела на Кики. – Ты знаешь, что стало с Тимом и Марти? – спросила она.
Кики отрицательно покачала головой.
– В хижине не было телефона, и я не знаю, где они, знаю только, что где-то в Джэксонвилле. Я не знаю, что происходит между ними и губернатором, и не знаю даже, здесь ли они еще, или возвращаются назад, или… – Ее голос задрожал, когда она представила, как Тим и Марти входят в хижину и видят в ней ужасную сцену. – Как я сообщу им о том, что случилось?
– Думаю, я знаю, как связаться с ними, если они еще здесь, – сказала Наоми. Она прижалась губами к виску ребенка. – Ш-ш-ш, мой душистый горошек.
– Ты знаешь, где они?
– Догадываюсь, – сказала Наоми. – Точно не знаю, но в Джэксонвилле есть кое-кто из ОСКП. Возможно, они там. Мне не хотелось бы пользоваться нашим телефоном, но боюсь, что придется. Я позвоню после того, как мы позаботимся о ребенке.
Кики с облегчением выдохнула. Ей было необходимо поговорить с Тимом. Ей нужно было услышать от него, что он ни в чем не винит ее и что он по-прежнему ее любит.
– А как быть с Женевьевой? – спросила Кики. – Я просто оставила ее лежащей на кровати. Все было залито кровью.
Вздохнув, Наоми устало прикрыла глаза.
– Ты трогала что-нибудь? – спросила она.
– На мне все время были перчатки, я сняла их только тогда, когда принимала ребенка и щупала пульс у Женевьевы. Одну из них я оставила на кровати, а другая в машине. И маска тоже. Маска осталась в хижине. Я… Я думаю, что дотронулась до ручки двери, выходя из дома.
– Ты что-нибудь еще трогала без перчаток? – спросила Наоми.
– Нож, – сказала Кики. – И, может быть, дверцу шкафа. – Она не могла вспомнить, открывала ли шкаф до или после того, как сняла перчатку. – Пистолет! – сказала она. – Я не прикасалась к нему, но я и его тоже там оставила.
– Хорошо. – Казалось, это перечисление обессилило Наоми. – Я попрошу Форреста заняться всем этим.
– Заняться этим? Что он сделает?
– Это не первая могила, которую он выкопает, – сказала она.
Кики встала.
– О нет! – проговорила она в ужасе.
– Ты можешь предложить что-то другое?
– Ее семья должна… – Голос дрожал. Должна что? Узнать, что произошло? Забрать тело? Что? Она закрыла глаза. – Это ужасно, – сказала Кики.
– Неприятная история, согласна, – сказала Наоми.
– Ты уверена, что Форрест сделает это? Он так зол на меня.
– Он сделает, – сказала Наоми. – Сделает это ради того, чтобы защитить нас, так же как тебя. Ты попалась, мы все попались. Ты можешь рассказать ему, как туда добраться?
– Я… возможно. Постараюсь.
– Ты вся грязная. – Наоми осмотрела ее одежду. – Тебе нужно помыться.
Опустив глаза, Кики увидела свою фланелевую рубашку, заскорузлую от крови. Джинсы на бедрах были холодными и мокрыми, а тапочки без шнурков были забрызганы красным. Она снова села на кровать. У нее закружилась голова, когда она увидела на себе кровь Женевьевы.
– Прими душ. – сказала Наоми. – Положи свою одежду и парик в пакет, и мы с Форрестом сожжем их, когда он вернется.
Кики дотронулась до своей головы. Она все еще была в светлом парике.
– Потом подбери себе что-нибудь из моих вещей. – Наоми говорила так, как будто прежде делала это не раз. – Вперед. – Кики не пошевелилась, и она подтолкнула ее локтем. – Я позабочусь о ребенке.
Кики приняла ванну вместо душа, потому что ноги не держали ее. Наклонившись вперед и намочив волосы, она вымыла их с шампунем Наоми. Потом она, не переставая плакать, отмыла себя пахнущим лимоном мылом. У нее перед глазами стояла Женевьева. Она представляла, как та тянется к ребенку, спрашивает Кики, жива ли девочка. «Женевьева понимала, в какую передрягу она попала, – думала Кики. – Она понимала».
Она вылезла из ванны и прикрыла глаза полотенцем, пытаясь представить Вивиану, пятилетнюю дочурку Женевьевы, оставшуюся без матери. «Не думай», – приказала она себе. Бросив полотенце, Кики попыталась прогнать эти мысли. Теперь ей нужно было придумать, как передать ребенка губернатору. И ей было необходимо поговорить с Тимом. Хотя когда она была в хижине, ей очень хотелось, чтобы он скорее вернулся, теперь она надеялась, что он еще не покинул Джэксонвилла. Она не желала, чтобы он увидел Женевьеву такой, какой она оставила ее.
Кики надела джинсы Наоми, которые были слишком длинными для нее, фланелевую рубашку в красно-белую клетку и мокасины, которые пришлись как раз впору. Подойдя к спальне Наоми и Форреста, она услышала, что оба малыша плачут. Наоми была на кухне, нагревала на плите, в кастрюле, бутылочку с молочной смесью. У нее на плече был слинг Эммануэля, и по росту младенца она поняла, что Наоми положила туда плачущую дочку Женевьевы. Эммануэль лежал в колыбели, стоявшей в углу, и плакал, как будто зная, что его вытеснили.