– Она может так дышать? – Кики попыталась заглянуть в слинг.
– Разве по ее голосу непонятно, что она дышит? – Наоми вынула малышку из слинга и передала Кики.
Прежде, когда Кики держала ее в руках, малышка была громоздким тюком, обернутым двуспальным одеялом. Теперь она стала такой легкой. Такой крохотной. Она была одета в голубой махровый ночной комбинезон и завернута в зеленое детское одеяло, и от нее пахло присыпкой. Кики укачивала девочку, как чуть раньше это делала Наоми, безуспешно пытаясь унять вопли. Ребенок так долго плакал. Может быть, она поранилась? Она плакала так, словно испытывала ужасную боль, ненадолго останавливалась, чтобы сделать вдох, и снова начинала плакать.
– Она не навредит себе таким плачем? – спросила Кики.
– С ней все в порядке. Просто она голодна, и довольно скоро мы позаботимся об этом.
– Не могла бы ты попробовать позвонить Тиму, пока мы будем кормить ее? – спросила Кики.
– Сядь в кресло-качалку у камина, – сказала Наоми. – Я принесу тебе бутылочку, и ты покормишь ее, пока я буду кормить Эммануэля. Форрест уехал в хижину. Он сказал, что, кажется, знает, как туда добраться отсюда, поскольку смотрел карту вместе с Тимом и Марти. – Она выглянула в окно. Небо начинало светлеть. – Он хотел успеть до того, как рассветет, – устало добавила она.
Кики перевернула вверх дном их семейный мирок.
– Мне очень жаль, Наоми, – сказала она.
– Все будет нормально, – успокоила ее Наоми. – Давай иди в гостиную.
Кики села в кресло-качалку у камина. Наоми пришла в комнату, неся в руках Эммануэля и бутылочку, которую протянула Кики.
– Ты умеешь кормить младенцев? – спросила она.
Кики кивнула, беря бутылочку из ее рук.
– Я много работала приходящей няней, хотя и не с такими малютками. Это для меня ново. – Она поднесла соску к губам ребенка, и через несколько секунд младенец ухватил ее и начал сосать.
Наоми одобрительно кивнула.
– С ней будет легко, – сказала она, садясь с другой стороны очага. Подняв свитер, она сделала что-то, чего Кики не могла видеть за чашкой бюстгальтера, а потом поднесла Эммануэля к груди. – Ах, – сказала она, когда плач прекратился. – Тишина. – Она чуть ли не с улыбкой посмотрела на Кики. – Я подрезала для нее пеленку Эммануэля. Позже мы сможем нарезать еще.
– Хорошо. – Кики хотелось, чтобы Наоми разделила с ней ее беспокойство и поскорее позвонила Тиму. – Мне кажется, нам нужно попробовать связаться с Тимом, пока он и Марти…
Наоми подняла руку, не дав ей договорить.
– Я уже поговорила с Тимом, – сказала она.
– Поговорила? Я хотела поговорить с ним!
– Я знаю, что ты хотела, но так лучше. По правде говоря, для этого нет времени.
– Он в Джэксонвилле?
Наоми кивнула.
– Что он сказал? Он сердится на меня?
– Не все сразу, – ответила Наоми. – Он еще в Джэксонвилле и несколько раз беседовал с губернатором Расселом, но они пока ни до чего не договорились. Он не злится на тебя. Он понимает, что ситуация вышла из-под контроля. Тим собирается поднять ставки и попросить, чтобы Энди освободили.
Кики была удивлена.
– Он собирается сделать это, несмотря на то что Женевьева умерла? – спросила она.
– Разумеется, собирается, – сказала Наоми. – Но теперь он должен добиться свободы для Энди. Если бы Рассел согласился смягчить ее приговор, а Тим не смог бы выполнить взятые на себя обязательства, Энди оказалась бы в еще худшей ситуации, чем прежде. Поэтому он должен добиться, чтобы ее выпустили из тюрьмы.
– Но… – Это было так неожиданно. – Это нечестно, – сказала она. Все это так нечестно.
– Поздновато ты образумилась. – Голос Наоми, несмотря на сказанное, звучал мягко. – Он сказал, чтобы ты немедленно уходила в подполье.
– В подполье? – Кики крайне удивилась, услышав это слово применительно к себе. – Я не могу этого сделать, – сказала она. – То есть я не знаю как…
– Мы поможем тебе.
– Я не хочу… – Она осеклась. Кики намеревалась сказать, что она не хочет жить в бегах, но внезапно осознала, что ситуация работает не на нее. – Если мы оба с Тимом будем жить нелегально, – сказала она, – тогда мы не сможем быть вместе, как ты и Форрест.
Наоми покачала головой.
– У нас с Форрестом совершенно другая ситуация, – сказала она. – Ваша слишком опасна. Ты больше никогда не увидишь его.
– Но я хочу быть вместе с ним. – Она снова почувствовала, что подступают слезы. – Мы планировали…
– Повзрослей, Кики. – Это была первая резкость из уст Наоми. – Теперь ты играешь в высшей лиге. Ты должна забыть о нем. Ты больше не будешь Кики, а он не будет Тимом. Вы начнете жизнь сначала.
– Что, если я… я могла бы просто вернуться к своей прежней жизни. – О, она все бы отдала, чтобы вернуть себе свою прежнюю жизнь! – Моя соседка по комнате думает, что я уехала в гости к подруге. Что я порвала с Тимом. Я могла бы просто уехать…
– Легавые разнюхают, кто твой приятель. Или кто был твоим приятелем, – сказала Наоми. – Неважно. Потом они найдут тебя и допросят. Во-первых, ты такая неопытная, что расколешься, но даже если бы ты была… искушенной в таких делах, как бы ты доказала, что была у подруги? Кто эта подруга, которая поручится за то, что ты была у нее в гостях? Ты понимаешь? Ты по уши в дерьме, и тебе не отмыться.
– Куда я пойду? – спросила Кики. Должно быть, ее паника передалась малышке, потому что та на секунду выпустила соску и начала плакать. Кики снова засунула соску между розовых губок. – Что я буду делать? – спросила она.
– Ты можешь остаться здесь на пару дней, пока мы не сделаем тебе документы, – сказала Наоми. – Но тебе нельзя выходить из дома. Никто не должен знать, что ты здесь.
– Что ты имеешь в виду под документами?
– Новое имя. Новое удостоверение личности для тебя и твоего ребенка.
– Ребенка? Его нужно отвезти к губернатору.
– Кики, – вздохнула Наоми. – Как ты предлагаешь это сделать?
– Не знаю, но мы обязаны это сделать.
– Нет, не обязаны. Она поедет с тобой.
– Я не могу взять на себя заботу о ребенке!
– Ладно, в ближайшие дни ты узнаешь подробности.
– Я могу оставить ее в полицейском участке? – спросила Кики.
– Как? Ты пойдешь в полицейский участок, подкинешь ее и умотаешь и тебе не зададут никаких вопросов? Тебе придется подумать о том, чтобы не оставить за собой хвост, Кики. Ты не должна подвергать риску не только себя, но также Тима и его брата с сестрой и меня с Форрестом и детьми. Никому не известно, что этот ребенок жив, правда? Это единственное, в чем тебе повезло. Никто не будет искать ребенка. Только беременную женщину.
– Но по мне, так это абсолютно неправильно…
– Все, что ты делала в последние несколько дней, было абсолютно неправильным, даже если ты делала это из лучших побуждений. Ты согласилась на такой риск. Последствия неизбежны.
– Нельзя ли оставить ребенка с тобой? – спросила она. – Ты так умело обращаешься с детьми.
– Как мы объясним появление еще одного ребенка нашим друзьям и соседям?
– Мне всего шестнадцать лет. – Кики охватила паника.
– Многие шестнадцатилетние девушки имеют детей.
Опустив глаза, Кики посмотрела на малышку у себя на руках. Девочка продолжала сосать, и ее лицо было спокойным, взгляд темно-серых глаз был отсутствующим: они то открывались, то закрывались. Как бы чувствовала себя ее собственная мать, держа ее на руках и кормя в первый раз? Думала ли она когда-нибудь избавиться от нее?
– Моя мама родила меня в шестнадцать лет, – призналась Кики.
– Вот, – сказала Наоми, – это другой разговор.
15
Обещай мне, что будешь прислушиваться к тому, о чем говорится в этих письмах. Я знаю, пока ты еще маленькая, ты не оценишь их. Может быть, даже решишь, что они глупые. Но, когда ты повзрослеешь, я думаю, ты будешь очень рада тому, что частичка меня осталась с тобой. По крайней мере, я надеюсь на это.
В предложении спать вместе с ребенком было нечто соблазнительное.
Сначала Кики подумала, что это ужасная идея.
– Я могу перевернуться и раздавить ее, – сказала она, когда Наоми предложила ей это. – Я могу придушить ее.
– Не придушишь, – ответила Наоми. – Так будет лучше для вас обеих.
На следующую ночь Кики размышляла о том, не была ли идея спать вместе с ребенком коварным замыслом Наоми, желавшей, чтобы между нею и младенцем возникла связь. Если так, то она преуспела. Долго ей спать не удавалось, малышка чаще была голодной, чем сытой, и насквозь промочила бесчисленное количество переделанных пеленок Эммануэля. Но когда Кики баюкала и кормила ее, прикасаясь губами к тонким рыжим волосам, ее дурманил нежный, сладкий запах ребенка, наполнявший воздух вокруг нее.
На Далию возвращение Кики произвело большое впечатление, и еще большее возбуждение у нее вызвало то, что та вернулась с ребенком.
– Как ее зовут? – Далия облокотилась о подлокотник кресла-качалки, где Кики кормила младенца.
– Хм… – Кики посмотрела на Наоми, сидевшую на полу с Эммануэлем на коленях и пытавшуюся заинтересовать его кольцом с большими пластмассовыми ключами.
– Душистый горошек, – сказала Наоми.
Далия засмеялась.
– Дурацкое имя, – сказала девочка.
– Не совсем, – сказала Наоми. – Душистый горошек – это цветок, так же как георгин, а именно это означает твое имя – тоже цветок.
– Да? А какой красивее?
– Они совершенно разные, – сказала Наоми. – Георгин – это большой круглый цветок, который, когда распустится, похож на фейерверк. А душистый горошек – нежный кружевной цветок.
– Здорово! – взвизгнула Далия. Она осторожно дотронулась до спинки младенца, а потом посмотрела на Кики.
– Она была у тебя в животике?
Кики снова беспомощно посмотрела на Наоми.
– Да, она была там, – сказала Наоми.
Далия положила голову на плечо Кики, чтобы лучше видеть ребенка.
– Теперь у тебя есть своя влажная кукла, – сказала она.
Кики не могла представить себе, что происходит между братьями и губернатором. У Наоми и Форреста не было телевизора, только маленький транзисторный приемник, который принимал христианскую музыкальную радиостанцию, и все. Ни в одной из машин не было работающего радио.