Кики намыливала тело, когда услышала, как звякнул дверной звонок Мэриэн. Она замерла, прижимая к шее махровую салфетку. Внимательно прислушавшись, она услышала голоса. Мужской. Женский. Полиция?
Наспех вытершись, она выбралась из ванны и натянула на себя джинсы и свитер. К тому моменту, когда она сбежала вниз по лестнице, она была уверена, что Кори забрала полиция. Именно этого она желала несколько часов назад, теперь же думала, что не перенесет этого.
Мэриэн читала, сидя на диване в гостиной, и с удивлением взглянула на Кики, которая босой вбежала в комнату.
– Бога ради, в чем дело, милая? – спросила Мэриэн.
– Где Кори?
– Кажется, спит. – Мэриэн кивнула в сторону стоявшей в углу колыбели.
Кики заглянула в колыбель и увидела младенца, спящего под мягким розовым одеялом. От страха и головокружения после горячей ванны она схватилась за край колыбели и почувствовала руку Мэриэн у себя на спине.
– Что с тобой, Эва? – спросила Мэриэн.
– Я слышала кого-то у двери. Мужской голос. Кто это был?
– Сосед, – сказала Мэриэн. – Он увидел свет у меня в окнах и хотел удостовериться, что со мной все в порядке.
– Это была не… – Она не осмелилась произнести «полиция». – Это не меня искали? – Она внимательно смотрела в лицо Мэриэн, надеясь узнать правду.
– Нет, милая. – Мэриэн разве что не посмеивалась. – Со мной ты в безопасности. Я всегда жила здесь. Люди по соседству думают, что я их ангел-хранитель. Вдова, к которой всегда могут запросто обратиться. Я не такая. – Мэриэн засмеялась. – Но они думают, что я такая, и это главное. Придет время, и ты поверишь мне. Тебе просто нужно расслабиться.
– Я верю вам. – Кики бросила взгляд на окно с широко распахнутыми шторами, где она была на виду у всех. – Просто я боялась, что меня могут преследовать. Они могли бы забрать Кори.
– В тебе говорит защитный инстинкт молодой матери, – сказала Мэриэн. – Разве это не удивительно? Это все гормоны.
«Сомневаюсь», – подумала Кики.
– Это оттого, что я очень ее люблю, – искренне проговорила она.
– Конечно, любишь, – кивнула Мэриэн.
– Я хочу… – Кики опустилась на стул с прямой спинкой рядом с колыбелью. – Я только хочу посидеть с ней недолго, хорошо?
Сердце Кики все еще громко стучало внутри ее грудной клетки, когда она взялась за край колыбели. Что, если бы полиция забрала девочку? Не лучше ли это было бы для нее? Неважно, что она полюбила малышку, на первом месте стояло благополучие ребенка.
– Что я должна была сделать, Душистый горошек? – прошептала Кики.
Она заглянула в колыбель, где Кори, чмокая губами и наморщив носик, погрузилась в безмятежный младенческий сон.
19
Не прошло и нескольких дней, как она стала Эвой Бейли. Мэриэн представила ее как Эву своим питомцам и жившим по соседству супругам, заглянувшим к ней, чтобы познакомиться с новой гостьей. Знакомясь со взрослыми людьми из окружения Мэриэн, она чувствовала себя совсем юной, почти так же, как тогда, когда впервые появилась в доме Наоми и Форреста, когда ей было легче общаться с Далией, чем со взрослыми.
Эва была благодарна Мэриэн за то, что в эти дни та отказалась от ее помощи в детском саду, так как она чувствовала себя более утомленной, чем предполагала, видимо, события последней пары недель сказались. Кори целый день, а также ночью требовала ее внимания, Эва спала урывками, ее мучили ночные кошмары, и поэтому она была заторможенной и забывчивой. Теперь она понимала, что мать может дойти до ручки и, разозлившись, травмировать ребенка, а еще она знала, что никогда не станет такой матерью. Даже среди ночи ей слышалось страдание в плаче Кори, и ей больше всего хотелось утешить ребенка.
Эве хотелось – это было ей необходимо – узнать, как дела у Тима и Марти с губернатором. В гостиной Мэриэн стоял маленький телевизор, который та редко смотрела, а Эва, чувствуя себя гостьей в этом доме, не смела включить его.
Однако на четвертый день после ее приезда, когда Эва завтракала на кухне, а Кори спала у нее в слинге, Мэриэн вошла в комнату и положила с другой стороны стола сложенную газету «Ричмонд Таймс-Диспэтч». Эва пристально посмотрела на газету, у нее руки чесались открыть ее. Неужели виргинские газеты освещают эту историю? Прошло около недели с тех пор, как Наоми разговаривала с Тимом. Эве нужно было узнать, что происходит.
Мэриэн суетилась на кухне в ожидании прихода детей в детский сад. Она рассказывала о том, что мешает ей получить разрешение на превращение ее гаража в игровую комнату. Женщина говорила о соседях – они жили здесь уже сорок лет – и описывала близлежащий парк, куда родители водят детей после обеда.
– Когда Кори чуть подрастет, мы сможем водить ее туда, – сказала она. Слушая болтовню Мэриэн, Эва старалась отпускать подходящие замечания, но все ее мысли были заняты открытой газетой.
Брякнул дверной звонок.
Мэриэн взяла со столешницы бутылку сока и поднос с маленькими пластмассовыми чашками.
– Не волнуйся, – сказала она. – Я отведу детей сразу в игровую комнату; если тебе что-нибудь понадобится, я буду там.
– Спасибо, – сказала Эва. Она услышала, как Мэриэн приветствует у двери кого-то из родителей. В холле раздался топот маленьких ног. Один ребенок говорил тихо, тогда как другой рычал, как зверь. Эва дотянулась до газеты.
Статья под заголовком «Рассел по-прежнему не теряет надежды» была на первой странице. Эва, едва дыша, прочла ее дважды. Казалось, никто не сомневался в том, что Тимоти и Мартин Глисоны были замешаны в исчезновении Женевьевы Рассел. Последний разговор братьев с губернатором состоялся в четверг утром, четыре дня назад. Власти оказались совершенно беспомощными в поиске мужчин. В статье цитировали слова Питера Глисона, отца Тима. «Я поражен, – сказал он. – Мои сыновья были расстроены тем, что Энди заключили в тюрьму, но я, тем не менее, не могу поверить, что они совершили нечто подобное. Я надеюсь, что это ошибка, и молюсь о возвращении миссис Рассел живой и здоровой». Автор статьи описывал психологические проблемы, которые были у Марти после службы во Вьетнаме, и сообщал, что Тим был аспирантом отделения социальной помощи в Университете Северной Каролины. Приводились слова профессора Университета, который говорил, что Тим был умным и трудолюбивым, «он был снедаем навязчивой идеей о нашей пенитенциарной системе и был страстно увлечен этой проблемой, до такой степени, что не выполнял заданий по не имеющим отношения к ней предметам и, вероятно, не получил бы весной степень магистра по социальной помощи».
«О, Тим». – Эва думала о том, как усердно он работал, о книгах, разбросанных по столу в кафе. Она никогда не понимала, что он был полностью сосредоточен на своей сестре. Может быть, она могла бы поговорить с ним об этом. Если бы Тим открылся ей, может быть, она смогла бы найти способ предотвратить трагедию. У нее снова защемило сердце при мысли о нем.
Губернатор, разумеется, отказался освободить Энди Глисон. «Он честный человек», – сказала тогда Женевьева. Он сказал, что все еще надеется на «счастливый конец» и не теряет надежды на то, что его жена и ребенок живы и здоровы. В газете была его фотография, и Эва тщательно избегала смотреть на нее, читая статью. Затаив дыхание, она ожидала в любой момент увидеть имя Кики Уилкс, но его там не было. Видимо, власти считали, что братья действовали одни. Или же, может быть, они на самом деле знали о ней и просто не раскрывали все карты, надеясь, что она почувствует себя в безопасности и выйдет из укрытия. Возможно, власти даже знали, где она. Кики представила, как полиция идет по ее следу от хижины до дома Наоми и Форреста, среди ночи выбивает их дверь и допрашивает их под лампами без абажуров до тех пор, пока они не раскалываются и не говорят, что отправили ее жить к Мэриэн Кейзан.
Забывшись, Эва посмотрела на фотографию губернатора, взгляд которого словно притягивал ее. Она видела его лицо в газетах и по телевидению, но прежде никогда не обращала на него особого внимания. Для политика он выглядел молодым: губернатор был стройным, с густой шевелюрой темно-русых волос и стоял в одиночестве перед пятью или шестью микрофонами. У него были впалые щеки и мешки под глазами. Кончиками пальцев она коснулась фотографии.
– Я должна вернуть тебя твоему папе, – проговорила Эва, но как только эти слова слетели с ее языка, она поняла, что имела в виду совсем другое. Она больше не будет пытаться. Она могла бы рационально объяснить свое бездействие тем, что отводила удар от Тима и Марти, Наоми и Форреста, но не только этим. С каждым днем связь между ней и ребенком крепла, становясь все более запутанной и неразрывной. Все – Мэриэн, родители детей из детского сада, соседи – думали, что Кори – ее дочь, и она сама начинала верить в эту ложь.
Эва по-прежнему ежедневно плакала. На самом деле плакала, но не так, как спустя много месяцев после смерти своей матери. В ней давно проросла та сила, которая помогала ей выжить в приемных семьях. Теперь ей нужна была твердость иного рода, и она не знала, как обрести ее.
– У тебя глаза на мокром месте, – однажды сказала ей Мэриэн.
Эва чувствовала себя идиоткой. Не той девушкой, которая отлично училась в школе и чей ум восхищал Тима. Она оказалась той, кого вовлекли в ужасное преступление, и она позволила умереть женщине, а может быть, даже стала причиной ее смерти. Той, кому не удалось вернуть младенца отцу, и той, по вине которой включилась сигнализация в полицейской машине. О чем она думала? Конечно, в машине была сигнализация. Эва была той, которая ничего не соображала и не могла спасти свою жизнь.
Кроме того, Эве казалось, что она – неумелая мать. «Мне всего шестнадцать лет», – без конца повторяла она про себя, изо всех сил стараясь заботиться о ребенке. Если бы она была старше, думала девушка, она естественным образом приобрела бы необходимые навыки. Эва не умела справляться с одноразовыми подгузниками, которые Мэриэн дала ей. Кори терпеть не могла, когда ей меняли подгузник, и вопила каждый раз, вселяя в Эву такую тревогу, что ушки от памперса прилипали к коленям, плечам и рукам малышки. Одной ужасной ночью она была такой уставшей, когда разогревала бутылочку, что, должно быть, неплотно прикрутила крышку. Она взяла малышку к себе на кровать, чтобы покормить ее, и, когда она перевернула бутылочку вверх дном, молочная смесь плеснула Кори в лицо. Эва схватила ребенка и побежала в комнату Мэриэн, до смерти испугавшись того, что Кори могла подавиться смесью или ослепнуть, если смесь попала ей в глаза.