Дождись темноты», верно? – спросила Лоррин. – Мы придем.
– Прекрасно. Скажи Бобби, что я передаю ей привет.
– Рада была поболтать с тобой, – ответила Лоррин. – Давай пообедаем вместе на днях.
– Конечно, – сказала Эва.
Она вернулась на территорию университета и всю вторую половину дня, работая с клиентами, боролась с желанием пойти и посмотреть телевизор, вместо того чтобы сидеть в своем кабинете. К тому времени, когда она вернулась домой, Джек уже готовил на ужин сэндвичи с жареным сыром.
– Ты слышала? – спросил он, встретив ее поцелуем.
– О жене президента Расселла? – спросила Эва.
– Угу. – Джек вынул из шкафчика над раковиной две тарелки.
– Я сейчас включу телевизор, – сказала она. – Есть что-нибудь новенькое, кроме того, что сообщили днем?
– Они не могут найти ребенка! – крикнул ей вслед Джек.
О боже!
– Ты не против, если мы поедим здесь? – Нажав кнопку на пульте, она села на диван. – Новости начнутся через пять минут.
– Отлично, – сказал Джек. – У меня уже все готово.
Она включила 29-й канал и в ожидании начала новостей смотрела рекламу.
– Добрый вечер, – заговорил ведущий. – История из Нью-Берна, штат Северная Каролина, к этому моменту стала еще более волнующей. По сообщению источников из офиса шерифа Нью-Берна, хотя были найдены костные останки Женевьевы Расселл, останки младенца, которого она восемь месяцев носила под сердцем, рядом с ней найдены не были. Что вызывает недоумение у властей. Поиски в этом районе продолжаются…
– У меня есть жареный сыр. – Джек вошел в комнату, напевая на мотив песни «I’v Got Rhythm»[22]. – У меня есть…
– Ш-ш-ш! – Эва подняла руку, желая заставить его замолчать. Она бросила на него быстрый взгляд. – Прости, – сказала она. – Просто я хочу это послушать. – Она пропустила то, что ведущий сказал о поисках.
Поставив поднос на кофейный столик, Джек уселся рядом с ней. Ее затошнило от запаха жареного сыра.
– Полиция оцепила всю зону до тех пор, пока поиски не будут закончены, – сказал ведущий.
– Хм, очаровательное местечко, – сказал Джек, имея в виду покосившуюся хижину на экране.
Ей вспомнилась входная дверь, то, как она задевала за стену дома. Она вспомнила звук ревущей воды, водяную пыль на своем лице, когда они с Тимом стояли и смотрели на реку. До того, как все случилось. До того, как все изменилось.
Репортер на месте событий протянула микрофон полицейскому офицеру.
– Вы думаете, что похитители держали здесь в заложницах Женевьеву Расселл? – спросила она.
– Ну, на данный момент это предположение, – ответил офицер, – и мы не намерены строить догадки, пока не окончено расследование.
– Вы что-нибудь нашли в доме?
– На данный момент мы не вправе говорить об этом.
Что? Какие улики могли они отыскать в доме спустя столько лет? Сколько народа с тех пор останавливалось в хижине! Она ничего не оставила за собой. Даже отпечатков пальцев. Она была в этом уверена. Потом она вспомнила о маске. Неужели Форрест закопал ее вместе с Женевьевой? Неужели они нашли ее, просеивая землю? Остались ли на ней частички ее кожи? А если да, могли ли они каким-то образом привести к Эве Эллиотт?
Вдруг на экране появился Ирвинг Расселл. Он стоял рядом со своей дочерью Вивианой перед ротондой на территории университета.
– Я видел сегодня ребят с 29-го канала в студенческом городке, – сказал Джек. – Я подумал, что они ищут…
Она прикрыла ему рот ладонью.
– Прошу тебя, – сказала она.
– Это тяжелый момент для меня и моей семьи, – сказал Расселл. Он выглядел усталым, и она вспомнила, как видела его по телевидению вскоре после исчезновения Женевьевы. Тогда он был почти костлявым. Сейчас он выглядел коренастым. Более крепким. Хотя и теперь в его глазах была такая же пустота, как тогда.
Камера выхватила двоих детей примерно пяти и восьми лет, которых прижимала к себе Вивиана, старшая дочь Расселла, которой в жизни повезло больше. Вивиана была очень похожа на Кори. Может ли Джек заметить сходство? Она затаила дыхание, ожидая, что он скажет об этом.
– Я испытываю глубокую печаль и одновременно облегчение, так как Женевьева наконец нашлась, – сказал Расселл. – Невозможно выразить словами весь мой… мой ужас оттого, что ребенок, которого она носила, не найден. Я не понимаю этого и боюсь думать о том, что это может означать.
У него трясутся губы? Эва наблюдала за тем, как Вивиана мягко взяла отца за руку и сжала ее, словно пытаясь помешать ему упасть.
– Я только надеюсь, что Женевьева не слишком страдала, – сказал он. – И я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю, что произошло с ребенком. С моим сыном или дочерью.
– Бедный парень, – сказал Джек, когда новости переключились на другой сюжет. – Не могу даже представить себе, что значит оказаться на его месте.
Эва пыталась совладать со своим голосом.
– Извини, что была резка с тобой, – сказала она. – Просто я… знаешь… до меня весь день доходили слухи, и мне хотелось узнать, что же на самом деле произошло.
– Все нормально. Ешь свой жареный сыр. Скоро придет Дрю.
Эва забыла о том, что Дрю репетировала роль с Джеком. Она опустила глаза на сэндвич. Джек обожал жареный сыр. Хлеб был насыщенного коричневого цвета и не слишком маслянистым. Расплавленный белый чеддер разлился по тарелке. Внутри виднелись тонко нарезанные ломтики красных помидоров.
– Я не очень голодна, – сказала она, пристально разглядывая сэндвич, ее мутило.
Джек выглядел озабоченным.
– У тебя был тяжелый день или что-то еще?
Она покачала головой.
– Нет, это… я думаю, это что-то с желудком. Может быть, Дрю захочет доесть, когда придет.
– Хочешь я заверну остатки?
– Я сама. – Она встала и отнесла сэндвичи на кухню. Когда Эва заворачивала их в пластиковую пленку, ее в самом деле затошнило, и она едва успела добежать по коридору до туалета, где ее вырвало. Сердце колотилось, опустившись на пол, она прислонилась к стене и закрыла глаза. Она видела, как у Расселла тряслись губы. Видела бледное и хрупкое лицо Вивианы, так похожее на лицо ее сестры.
– Эви? – Джек постучал в дверь. – Тебе плохо?
– Да, – ответила она шепотом.
– Эви?
– Да, – произнесла она на этот раз громче.
– Можно мне войти?
– Нет, дорогой. Спасибо. Мне уже лучше. Просто мне нужно… посидеть здесь немного.
– Я позвоню Дрю и отменю репетицию.
– Не нужно, – сказала она.
– Я хочу помочь тебе.
– Я в порядке, – сказала она. – Думаю, я съела что-то острое. – Она не хотела, чтобы он ухаживал за ней сегодня вечером. Ей нужно было побыть наедине с тем единственным человеком, которому была известна причина ее страдания: с самой собой.
Прополоскав рот, Эва вышла из ванной.
– Может быть, ты беременна? – спросил Джек.
– Господи, надеюсь, что нет. – Она засмеялась. – Вот это была бы новость, правда?
– Может быть, счастливая новость.
– Ох, Джек, ты сошел с ума. Я сейчас приму ванну и пойду лягу в постель, – сказала она. – Обними Дрю за меня.
– Тебе что-нибудь принести?
– Спасибо, нет. – Эва прошла мимо него в ванную комнату и закрыла за собой дверь. Там она открыла воду и села на край ванны, борясь с вновь подступившей тошнотой. Раздевшись и бросив одежду на пол, она ступила в ванну, крепко держась за поручни, и опустилась в воду. Прижав ноги к груди, Эва обхватила их руками и крепко зажмурила глаза.
– Мне страшно, – прошептала она в пустоту. – Мне так страшно.
Тем же вечером, около десяти часов, она проснулась оттого, что у нее болело все тело. Она никогда не принимала всерьез разговоры о том, что ее артрит может обостриться от стресса. За десятилетие борьбы с ревматоидным артритом ей не удалось обнаружить связи между болью и событиями своей жизни. Самые болезненные моменты, когда она полностью выходила из строя, приходились на самые безмятежные периоды ее брака, а лучше всего она чувствовала себя тогда, когда приходилось переживать стресс, например когда они ухаживали за больной матерью Джека.
Но сейчас она не могла отрицать связи между сознанием и телом. Ее руки и ноги были словно зажаты в тиски и болели, как тогда, когда в продаже еще не появились новые лекарства.
«Неужели снова придется глотать пыль на скутере?» – размышляла она. Вот уже пару лет, как она не пользовалась им, снова сесть на него значило бы вернуться назад, признать поражение. «Ты прожила на пятнадцать лет больше, чем твоя мать, – сказала она себе, вставая с постели. – Поблагодари за это судьбу».
Дрю была дома – она слышала ее голос в гостиной. Проглотив противовоспалительное средство, Эва надела халат и пошла поздороваться с ней.
Джек и Дрю сидели на противоположных концах дивана, положив тексты на колени.
– Привет, милая, – сказала она дочери. Дрю выглядела чудесно. Она наконец нашла свой стиль. Ее темные волосы были подстрижены очень коротко, так что локоны и кудряшки не стояли дыбом. Если отвлечься от ее густой шевелюры, то главным, что привлекало к ней внимание, были ее большие карие глаза.
– Тебе лучше? – спросил Джек.
– Сегодня вечером у меня были небольшие боли, – сказала она.
Дрю вскочила с дивана и обняла ее.
– Ты хромаешь, мама, – сказала она. – И папа сказал, что тебя тошнило.
– Возможно, у меня вирусная инфекция. – Эва села в кресло рядом с камином. – Забыла сказать тебе, Джек, письмо, которое я написала Кори и Кену с приглашением на спектакль, вернулось нераспечатанным. Кто-то – полагаю, что Кори, – написал на конверте «вернуть отправителю».
– Мне жаль их, – сказал Джек.
– Сегодня днем я получила электронное письмо от Кори, – сказала Дрю. – Она не упоминала о приглашении, поэтому я могу поспорить, что она не удостоилась даже заглянуть в него. Она сказала, что Кену поручили заниматься делом Расселла, поэтому она была очень взволнована. На самом деле это его первое ответственное задание, и, видимо, это важное событие, если они поручили это ему.