– Вы оставили ее одну в хижине? – Казалось, Шрейнер не верит ему.
– Да, – ответил Тим.
– Боже мой, – вслух проговорила Эва.
– Где вы связали ее?
– На диване. Мы связали ей руки и ноги.
– Она лежала?
– Да.
– Были ли у нее в этот момент все еще завязаны глаза?
– Нет.
– В этот момент глаза не были завязаны, – сказал Шрейнер, словно это имело какое-то значение. – А пистолет, который был закопан рядом с миссис Расселл? – продолжал он. – Это ваш пистолет?
– Да.
– Вы воспользовались им?
– Нет.
– Хотя пуля от пистолета – вашего пистолета – была найдена в стене ванной комнаты.
– Я не знаю, как она туда попала, – сказал Тим. – Возможно, стрелял мой брат.
– Разве вам это было неизвестно?
– Возможно, я тогда вышел из хижины на минуту.
– Лжец! – Голос донесся из зала, и камера развернулась в сторону публики. Вивиана Расселл стояла, вцепившись руками в спинку впереди стоящего кресла, ее лицо покраснело от ярости. – Прекрати лгать! – крикнула она Тиму.
Ирвинг Расселл встал и, обняв дочь за плечи, попытался усадить ее на место.
– Он бессовестно врет, разве вы не видите? – Вивиана пристально посмотрела на судью.
– Сядьте, мисс Расселл, – сказал судья.
Закусив губу и обмякнув, Вивиана с помощью отца опустилась в свое кресло.
– Продолжайте, пожалуйста, – обратился судья к Шрейнеру.
– Правда, что вы убили миссис Расселл в хижине или рядом с ней?
– Я не убивал ее, – ответил Тим.
– Ваш брат убил ее?
– Никто из нас не убивал ее, – сказал Тим.
– Вы говорили мистеру Ньюхаусу, что оставили Женевьеву Расселл с кем-то, кто караулил ее?
– Да, – сказал Тим. – Мы сказали ему так, потому что он подумал бы, что мы сошли с ума, оставив ее одну. Мы действительно сошли с ума.
– Почему никто из вас… вы или ваш брат… не остался с ней?
– Мы думали, что все будет нормально. Ей некуда было идти, даже если она сумела бы сама развязать веревки.
Эва была так поглощена тем, что он говорил, что не сразу поняла, что в дверном проеме между гостиной и кухней стоит Джек. Эва удивленно взглянула на него, держась рукой за шею.
– Привет, – сказал он.
– Ты напугал меня, – проговорила она. – Как долго ты стоишь здесь?
– Я только что вошел. – Пройдя через комнату, он сел рядом с ней на диван. – Я позвонил тебе на работу, и там сказали, что ты больна и осталась дома, поэтому я подумал, что между лекциями загляну и проверю, как ты. – Джек всматривался в ее лицо, и она почувствовала, как у нее загораются щеки под его внимательном взглядом. – Что происходит? – спросил он.
– Они вызвали Тима… Тимоти Глисона давать показания, – сказала она. Снова заговорил Шрейнер, его голос звучал мощно и настойчиво.
– И вы полагаете, что мы поверим, будто кто-то еще случайно наткнулся на эту затерянную в глуши хижину, развязал и убил ее и каким-то образом достал из нее ребенка, и…
– Я не знаю, что произошло, – сказал Тим. – Я уже говорил вам. Все, что я знаю, – это то, что когда мы с Марти вернулись в хижину, она была пуста. Мы подумали, что ей каким-то образом удалось сбежать, прихватив с собой пистолет. Мы были потрясены, услышав, что она не вернулась домой. Я всегда сомневался в том, что с ней случилось.
– Вы оставили ей пистолет? – Шрейнер смотрел на него с насмешливым удивлением. – Почему вы не взяли пистолет с собой?
– У нас был еще один пистолет, и мы в нем не нуждались.
Круто. Так же круто, как он когда-то лгал ей, но сейчас это получалось у него паршиво. Хотя теперь он лгал не для того, чтобы сделать ей больно, он лгал, чтобы защитить ее. Это было ясно. Эва была поражена. Тим мог так легко выпутаться из сложной ситуации, если бы сказал: «Там был еще один участник. Знакомая мне девушка. Девушка, которая была готова для меня на все». Но он не сделал этого. Зато позволил себе увязнуть в опасной лжи. «Он изменился, – подумала она. – Он стал мягче». Как бы старательно ни подталкивал и ни подстрекал его допрашивающий, он не собирался говорить ему о Кики. Он удавился бы, чтобы не вмешивать ее в это дело.
Эву одновременно переполняли чувство благодарности и чувство вины, ей страстно хотелось, чтобы присяжные признали его невиновным в убийстве Женевьевы. Как она может позволить, чтобы его осудили за преступление, которого он, как ей было известно, не совершал, когда она может оправдать его? Его ложь была настолько нелепой, что, хотя она могла спасти ее, она никогда не спасла бы его.
– Вы знали о том, что она беременна? – спросил Шрейнер.
– Я не знал, какой у нее срок, – сказал Тим. – Я думал, что она, возможно, родила ребенка, пока нас не было, и умерла.
– А что стало с ребенком? Он сам ушел оттуда?
Публика в зале суда начала посмеиваться, и судья призвал ее к порядку.
– Этот идиот не умеет врать, – сказал Джек. – Представляешь, что чувствует президент Расселл, сидя там и глядя на этого парня? Мне бы захотелось схватить его и придушить.
– Ему нужно было бы сказать, что это сделал Марти, – сказала Эва.
– Что?
– Его брат. Марти. Мартин. Даже если это ложь, ему нужно было просто сказать, что его брат убил ее, и этого было бы достаточно, чтобы посеять справедливые сомнения у присяжных.
– Почему ты переживешь за него? – спросил Джек. – Этот парень должен быть повешен.
– Я думала, что ты против смертной казни.
– Я говорю метафорически, – сказал Джек. – Даже если его брат был тем, кто нажал на спусковой крючок или ударил ее ножом или чем-то еще, этот парень – Глисон – сделал все для того, чтобы она была убита. Он подонок, Эва.
Ей нужно было, чтобы Джек замолчал.
– Я знаю, – сказала она. – Просто я… это так завораживает.
Несколько минут они молча наблюдали за судебным заседанием. Потом она услышала, как Джек вздохнул. Эва знала, что он скажет, еще до того, как он открыл рот.
– Эва, ты позвонила и сказалась больной, для того чтобы посмотреть это? – спросил он.
Эв положила голову ему на плечо так, чтобы он не заметил, как ее передернуло от его вопроса.
– Не глупи, – сказала она, сомневаясь в том, что ее голос звучит достаточно уверенно. У Эвы возникло ощущение, что она теряет контроль над своей жизнью, так же как тогда, когда ей было шестнадцать лет и она стала соучастницей Тима в преступлении.
49
– Кори сказала, что никогда не видела Кена таким загруженным до того, как он начал освещать это судебное разбирательство, – сказала Дрю, которая жевала салат, сидя за обеденным столом. Был воскресный вечер, и она доедала лазанью, которая была плодом совместных усилий: Джек раскатал пласты теста, а Эва уложила все в подходящую кастрюлю. Эва обожала, когда Дрю заходила на кухню, и не только потому, что ей было приятно общество младшей дочери. Дрю была спасительной ниточкой, которая связывала ее с Кори. Она никогда не узнала бы, как живет ее старшая дочь, если бы Дрю не держала ее и Джека в курсе событий.
– Кори сказала, что он смотрит на эту историю под необычным углом, – сказала Дрю, – то есть его точка зрения отличается от того, что передают другие каналы. Она сказала, что его определенно номинируют на премию Роуздейла.
«Ох, – подумала Эва, – под каким же необычным углом мог бы смотреть на меня жених моей дочери?»
– И у меня есть еще одна важная новость от Кори, – сообщила Дрю.
– Они назначили день свадьбы? – спросила Эва, надеясь, что это не так.
– Она беременна, – сказала Дрю.
– О нет. – У Джека было такое выражение лица, словно лазанья была отвратительной, а Эва лишилась дара речи. Она надеялась, что связь Кори и Кена ослабнет сама по себе и Кори, по крайней мере фигурально, вернется в их круг. Ребенок навечно привязал бы ее к Кену. Эва была не способна даже обрадоваться будущему внуку или внучке – ребенку, который никогда не узнает, кто его биологический дедушка.
– Она счастлива, что беременна? – спросила Эва.
– Да, и, вероятно, она не предполагала, что я расскажу вам об этом, но она не сказала, чтобы я ничего не говорила, поэтому… – Дрю пожала плечами. Она не смогла бы хранить тайну, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
– Они собираются пожениться? – спросил Джек.
– Думаю, да, – ответила Дрю. – То есть она так думает. Кори сообщила об этом Кену только вчера вечером.
Джек наклонился вперед, упершись локтями в стол.
– Кто из них медлит, Дрю, он или она? – спросил Джек. – Я имею в виду со свадьбой. Кен или Кори?
Дрю в нерешительности молчала, словно поняв, что и так сказала слишком много.
– Я думаю, все дело в том, что никто не хочет взять инициативу в свои руки, – сказала Дрю. – Они уже так давно вместе, что боятся раскачать лодку. Но, вероятно, будущий ребенок подтолкнет их к серьезному шагу. В любом случае круто, что я стану тетей! А вы – бабушкой и дедушкой.
Эва почти не слышала ее. Ее мысли унеслись далеко в прошлое, и все, что она могла представить себе, это неподвижное и безжизненное тело Женевьевы Расселл, лежащее на залитой кровью кровати.
Поздно вечером она села за компьютер и долго смотрела на экран, прежде чем начала печатать.
Кори, Дрю рассказала нам о твоей беременности. Поздравляю тебя! Я очень волнуюсь. – Она заколебалась, потом снова принялась печатать. – Я знаю, тебе не нравится, когда я пытаюсь давать тебе советы, но это важно: у рыжеволосых женщин после родов могут возникнуть проблемы с кровотечением. Ты должна спросить об этом своего врача. Хорошо? Целую тебя.
Эва кликнула на «Отправить» и тут же пожалела, что не может вернуть сообщение. О чем она думала? Неудивительно, что Кори вообще не желает слушать ее. Решение послать электронное письмо было глупым и импульсивным, может быть, даже жестоким. Кори месяцами не нуждалась в ее заботе, если вообще нуждалась в ней.
На следующее утро она занималась с клиентами, когда к ней в кабинет заглянула Дрю.
– Что ты творишь, мама? – спросила она, плюхаясь в одно из мягких кресел. – Кори сказала, что ты отправила ей это смешное сообщение о том, что у рыжеволосых женщин после родов бывает кровотечение.