Вдруг внимание Эвы привлекла дверь за гостевой зоной. От нее шел Тим, одетый в оранжевую униформу, его вел охранник, проследовавший за ним до самой кабины. Сев, Тим улыбнулся ей и поднес к уху телефонную трубку.
– Ты никогда, никогда в жизни не должна была признаваться в своем участии в похищении, – сказал он вместо приветствия.
Он все еще был красив, с бритой головой. В другом месте и в другое время ее по-прежнему могли бы околдовать его глаза.
– Я должна была признаться, – сказала Эва. – Я не могла позволить, чтобы ты – или кто-то еще – заплатил за преступление, которого не совершал. Впрочем, я благодарна за то, что ты защищал меня.
– И я благодарен тебе за то, что ты спасла мне жизнь. Если бы не ты, я был бы в камере смертников.
Она заерзала на стуле.
– Мне нужно спросить тебя кое о чем, – сказала она. – Это ты все эти годы посылал деньги Кори?
Он кивнул.
– Да, – сказал Тим. Он очень долго и пристально смотрел на нее, так что ей стало неловко. – Мне нужно тебе что-то сказать, Кики, – сказал он. – Во-первых, мне стыдно за парня, которым я был тогда. У меня было только одно на уме – я хотел помочь своей сестре. Мне было все равно, как я это сделаю или кому я в процессе причиню вред. Я использовал тебя и использовал Женевьеву Расселл. Ты была так молода и… – Он нерешительно замолчал.
– Доверчива, – сказала она.
– Наивна. – Тим улыбнулся. – Мне было очень легко соблазнить тебя. Но соблазнить Женевьеву было еще легче.
Она была в замешательстве.
– Ты имеешь в виду, когда ты похитил ее?
– Она была моим преподавателем испанского языка, – сказал он.
– Да, я знаю.
Тим пожал плечами.
– Я думал, что смогу через нее добраться до Расселла, поэтому я… завязал с ней отношения.
От удивления Эва открыла рот.
– То есть… у тебя была с ней связь?
Вдруг она вспомнила, как Женевьева говорила ей, что у Тима была связь с замужней женщиной.
– Ее муж был таким занятым человеком, что это было нетрудно, – сказал Тим. – Она нуждалась во внимании, и я думаю, что она влюбилась в меня. По крайней мере, она так говорила. Но оказалось, что она не имела большого влияния на политические решения Расселла, поэтому я порвал с ней. Через несколько месяцев я начал разрабатывать план ее похищения. Бетс, которая тоже была в то время моей подружкой, не хотела в этом участвовать. Тогда-то и появилась ты.
Эва покачала головой.
– Ты поистине использовал всех нас, – сказала она.
– Всех до одной, – признался он. Запрокинув голову, он смотрел на нее. – Теперь ты понимаешь, почему я посылал деньги твоей дочери?
– Из-за чувства вины? – спросила она, но потом до нее дошло. – О боже! – воскликнула она, недоверчиво качая головой. – Ты думал, что она твоя!
Он кивнул.
– Женевьева никогда не была уверена, но на тот случай, если она и вправду моя, я хотел поддержать ее чем мог. Конечно, теперь я знаю, что она не моя. – Тим выглядел слегка задумчивым. – На самом деле это к лучшему. Для нее лучше пользоваться благосостоянием и статусом дочери Расселла, чем иметь отца-преступника.
Эва кивнула.
– И мой муж, Джек, тоже является ее отцом. Ей повезло, как никому. – Она опустила глаза вниз и посмотрела на свои руки, потом снова перевела взгляд на него. – Ты… ты так долго был в бегах, – сказала она. – Как и я. Как ты пережил это? Хорошо ли ты жил, пока тебя не схватили?
Он снова пожал плечами.
– Может быть, и хорошо, – сказал он. – Но неспокойно. Невозможно жить спокойно, когда живешь во лжи.
Эва кивнула, вспоминая о том, как он обольщал ее словами вроде этих. Теперь она была неуязвима для его соблазна, но, услышав избитую фразу, все-таки узнала ее.
– Верно, – сказала она. – Мне это хорошо известно.
Выйдя из тюрьмы после своего визита, она, пока ехала к Кори, наслаждалась солнечным светом и свободной дорогой. Эва чувствовала себя свободнее, чем два года назад, когда арестовали Тима. Свободнее, чем давным-давно, после смерти матери. У нее не осталось вопросов, на которые не было ответов, и ничто не мешало ей смотреть в будущее.
А через несколько минут она сможет обнять дочь и внука.
71
Дорогая Кики!
Надеюсь, что ты сможешь разобрать мой почерк. Мне теперь трудно держать ручку, и сегодня мне не очень легко сидеть в кровати.
Так странно писать тебе письма, которые ты откроешь, когда будешь намного старше меня. Какой совет я могу дать человеку, который намного опытнее меня? Может быть, я просто скажу, что мне не доведется узнать, какой ты будешь взрослой. Мне не доведется увидеть, как ты растешь, и уберечь тебя от бед, когда ты будешь переживать неизбежный этап бунтарства, не доведется услышать тебя, когда ты станешь более вдумчивой и разумной, помочь тебе выбрать свадебное платье, понянчиться с твоими детьми, быть рядом в тяжелые моменты твоей жизни. Просто знай, дорогая доченька, что, если бы я могла, я звонила бы тебе каждый день твоей жизни, чтобы сказать: «Я люблю тебя», ничего больше не добавляя к этим словам. Никакой критики. Никаких советов. Никаких требований. Только для того, чтобы сказать, что я люблю тебя.
Думаю, это последнее письмо, которое я смогу написать тебе. Может быть, я ошибаюсь, но сегодня мне так тяжело. Я едва могу дышать и думаю, что я просто устала жить. Чувствую, как моя душа переходит из этого мира в другой. Не могу назвать это чувство неприятным.
Пусть эти письма будут моим наследством, Кики. У меня нет денег, которые я могла бы оставить тебе, только самые нежные мысли. И я знаю, что наследство, которое ты оставишь своим детям, будет в десятки раз ценнее.
Люблю тебя всем сердцем,