[151]). Поэтому если рейтинг показывает, что некоторая институция за один год переместилась с первого на шестое место или с восьмого на второе, то это явно означает, что используемый показатель дефективен или крайне неточен, а вовсе не то, что качество институции резко изменилось! К тому же, учитывая естественную погрешность в данных из года в год, ясно, что бóльшая часть годовых колебаний в рейтингах на самом деле случайна и не имеет никакого реального значения. И тот факт, что обычные лидеры неизменно занимают верхние строчки, вовсе не свидетельствует о состоятельности этих рейтингов и показателей. Ведь можно с большой долей уверенности утверждать, что какой бы критерий мы ни избрали, Гарвард, Калифорнийский технологический институт и Массачусетский технологический институт всегда окажутся в тройке лидеров. И кстати, неудивительно, что эти университеты как раз не очень озабочены своим положением в рейтингах. Настоящая борьба происходит скорее на средних позициях, где места распределяются наиболее произвольным образом. Но именно эти позиции (условно говоря, второго верхнего квартиля) более всего интересуют научных администраторов. Так или иначе, годовое передвижение на несколько позиций вверх — не более чем артефакт, а вовсе не реальное изменение, которое можно записать на счет руководства, наградив его премией или просто похвалами.
Инерция, присущая оцениваемой институции, также должна учитываться при выборе частоты проведения оценки. Например, в США Национальный исследовательский совет (NRC) составляет рейтинг всех докторских программ американских университетов по всем дисциплинам не чаще, чем раз в десять лет. Почему так редко? Не только потому, что такие подсчеты дорого стоят, но и потому, что очень маловероятно, чтобы академическая программа, которая в 2008 году была оценена на отлично, в 2009 году стала посредственной. Иначе говоря, подобная периодичность учитывает относительное постоянство университета. Это наводит на мысль, что проводить оценку таких крупных институций каждые четыре года не имеет особого смысла (и ведет лишь к растрате ресурсов). Более реалистичной для фиксации действительных изменений была бы частота оценки в шесть-семь лет.
К этим трем критериям следует добавить еще один, неочевидный момент, который требует прояснения, поскольку тоже может служить для выявления сомнительных показателей: значения показателя должны изменяться подобно монотонной функции — либо непрерывно возрастая, либо убывая. H-индекс, к примеру, не отвечает этому требованию. Очевидно, что импакт исследователя, опубликовавшего 3 статьи, процитированные каждая по 100 раз, выше, чем влияние исследователя, опубликовавшего 10 статей, процитированных по 10 раз каждая. Однако в соответствии с h-индексом будет верно обратное, потому что первый написал 3 статьи, а второй — 10. Это все равно что утверждать, будто по некоторой шкале 20 градусов — это более холодная температура, чем 10… А вот значимость числа полученных ссылок не изменяется при его возрастании: 1000 цитат всегда будет лучше, чем 10.
В отличие от h-индекса, предназначенного для индивидуальной оценки, рейтинги университетов, которых становится все больше с начала 2000-х годов, претендуют на оценку целых институций. Но прежде чем их использовать с этой или иной целью, необходимо подвергнуть детальному анализу каждый из используемых при их составлении показателей. Было бы несложно показать, что ни один из показателей, выбранных публикующими эти рейтинги организациями, не отвечает нашим критериям. Большая часть этих показателей не имеют того значения, которое им приписывают. К тому же их складывают, наделяя произвольными весами, в результате чего рейтингование становится еще более проблематичным[152].
Итак, можно привести немало доказательств некорректности ежегодно составляемых рейтингов университетов, которые публикуются журналами лишь для повышения своих продаж. Исходя из этого, нельзя не задаться вопросом, почему руководители академических институций — которые должны иметь хотя бы элементарную математическую грамотность и хвалятся тем, что принимают решения на основе объективных международных показателей, — продолжают их учитывать без каких-либо критических оговорок, просто потому, что «они существуют»…
Новое платье университета?
Отношение управленцев к рейтингам становится понятнее, если заметить, что они служат университетам прежде всего для маркетинговых целей. Как минимум с 1990-х годов ОЭСР занимается продвижением единого мирового рынка высшего образования, и появление мировых рейтингов в начале 2000-х годов вписывается в это неолиберальное течение, превращающее вузы в обычных агентов рынка. А там, где рынок, там конкуренция и маркетинг. Не случайно университеты нанимают все больше так называемых пиар-специалистов для улучшения, обновления и продажи своего имиджа.
Пиар-директор одного канадского университета считает, что университетам уже пора понять, что мы живем в рыночной экономике и что следует развивать «бренд» наших университетов для продажи наших «товаров» потенциальным «покупателям», то есть студентам. Она охотно объясняет, каким образом ей удалось создать для своего учреждения имидж «динамичного университета», где проводятся исследования, «идущие в авангарде науки» (тщательно подбирая при этом модные и запоминающиеся слова)[153].
Однако за таким оптимистичным представлением о маркетинге в сфере высшего образования скрывается и более темная сторона. Когда смотришь рекламу в газетах, по телевидению и (с недавних пор) в кино, всякий раз поражает, что тщательно отобранные картинки и слова балансируют на грани обмана и подмены образов. Разумеется, целая армия адвокатов под лупой рассматривает эти тексты и картинки, чтобы избежать малейшего риска преследования за заведомо ложную рекламу, хотя очевидно, что транслируемое сообщение передает не то, что должно бы.
Применение к университетам маркетинговых технологий проблематично, поскольку университеты по идее должны воплощать поиск истины, а не стремиться всеми правдами и неправдами продавать «товары». Мир бизнеса руководствуется иной этикой, нежели университет, наделенный моральной миссией.
Маркетинг может стать скользким путем для университетов, которые хотят позиционировать себя в качестве лидеров в той или иной сфере и усердствуют в поиске рейтинга, где они были бы на первых позициях. В последние годы среди университетских администраторов особой популярностью пользуются Шанхайский рейтинг и рейтинг журнала Times Higher Education, которые раздают звания лучших мировых университетов. И хотя во многих странах специалисты по оцениванию неоднократно доказывали полную научную несостоятельность этих рейтингов, многие университеты используют их для продвижения своего качества. Хуже того, точно так же как некоторые журналы пытаются подтасовывать свои импакт-факторы, в США было доказано, что некоторые институции занимались подтасовкой данных по отдельным показателям, чтобы улучшить свои позиции в рейтингах[154].
Многие вузы пользуются этими рейтингами, если находят в этом выгоду для себя. Такое поведение является по меньшей мере оппортунистским, если не сказать циничным. Хорошим тому примером может служить университет X (речь идет о реальном заведении, но из гуманных соображений не будем его называть). Подыскав подходящий рейтинг, руководство университета, по всей видимости, предпочло не упоминать свое в нем место. Тогда специалист по маркетингу предложил следующую формулировку: «Университет X находится в пятерке лидирующих канадских университетов». Но если университет X «находится в пятерке лидеров», почему тогда просто не назвать его место? Занимает ли он первую строчку? Конечно, нет, иначе бы он с гордостью заявлял об этом. Скорее всего, он и не на втором месте, по той же самой причине. Остаются третье, четвертое и пятое места… Я предполагаю, что этот вуз попал на четвертое или пятое место в этом рейтинге и специалисты по пиару рассудили так: «Нам хотелось бы быть в числе лидеров, так давайте используем слово „лидер“, и тогда, вполне возможно, читатель именно его и запомнит!» Стоит особо отметить выражение «в пятерке лидирующих». Хотя никакой закон не запрещает такого рода утверждения, они все-таки граничат с интеллектуальной нечестностью и приближаются к методам, используемым продавцами подержанных автомобилей и других сомнительных товаров. Я считаю, что такой тип поведения постепенно искажает миссию университета, поощряя цинизм.
Вот еще один пример: университет Б (название которого мы тоже не раскрываем) всерьез принимает рейтинг, хотя его место из года в год меняется без какой-либо связи с родом его деятельности. Он с гордостью заявил, что в этом году занял в нем 20-е место, забыв при этом упомянуть, что в прошлом году он был на 12-м месте! Либо рейтингу можно верить — и тогда понижение на восемь мест демонстрирует серьезное снижение качества или даже провал в менеджменте со стороны руководства, которому следовало бы запустить программу коренных преобразований; либо рейтинг никчемный и все эти места, будь то 20-е или 12-е, гроша ломаного не стоят. Иными словами, маркетинговые стратегии не должны основываться на этих цифрах. И кстати, администраторы разных учреждений, получивших хорошие результаты, подтвердили мои впечатления: «Вы правы насчет этих рейтингов, но наши послания должны быть просты». Цинизм здесь сопровождается снисходительным отношением к бедным студентам и их родителям, неспособным разобраться в сложных вопросах…
Исходя из сказанного, можно только поддержать выступление Дэвида Нейлора, ректора Торонтского университета, самого крупного в Канаде, публично признавшего в 2006 году, что рейтинг вузов, предложенный канадским журналом Maclean’s, пригодился его заведению только для одной цели: